Решил никуда не идти. Работаю со штабными над документами. Где-то через час шум на улице. Женский голос, срываясь на истерику, орёт на часового. Входит дежурный по штабу. Докладывает. Генеральша прибыла! Выхожу встречать. Виктория Петровна в белом полушубке с погонами младшего лейтенанта медицинской службы прожигает гневным взглядом часового у крыльца штаба. – Вика, привет! – Кобель! Глаза твои бесстыжие! Не нагулялся ещё, потаскун? – И я рад тебя видеть, Вика! Но давай семейные нежности проявлять не у всех на виду, – хотел отправить «жену» обождать меня в моём домике, но вспомнил, что там вещи Татьяны. Блин! Поздно! Она там уже побывала! Трясёт передо мной Татьяниной форменной юбкой. Стыдоба. – Это где же это не на виду? В том борделе, что ты здесь себе устроил? Пипец. Попытался её приобнять, чтобы увести в сторонку. Получил юбкой по фейсу. Больно. Под юбкой, оказывается, скрывалась ещё и Татьянина портупея. Пряжка с оттяжкой в лоб прилетела. В глазах – звёздочки, потом всё помутнело. В обморок не падаю. Провожу рукой по глазам – рука в крови. Лоб рассажен качественно. Часовой сдёргивает с плеча ППС и передёргивает затвор. Как-никак покушение на комбрига. Из штаба выскакивает Корнеев и отбирает у плачущей Вики юбку и ремень. Часовой, поняв, что угроза командиру миновала, достаёт из кармана перевязочный пакет и начинает бинтовать мне голову. Приплыли. Хотя, может, оно и к лучшему. Пять минут позора – и все семейные разборки можно будет отложить на неопределённое время. Тихонечко постанывая, начинаю заваливаться на перевязывающего меня бойца. Меня подхватывают под руки и тащат в штаб. Корнеев в это время, приобняв, уводит плачущую Викторию в свои застенки. В штабе освобождаюсь от опекунов. – Всё-всё. Нормально всё с вашим командиром. Отпустите меня. Прошу адъютанта принести крепкого чая. Он, стервец, в него ещё и коньячка плеснул. Сижу пью чай в компании с Артуром. Тот тактично молчит. Прибегает взволнованная Татьяна. Остановившись в дверях, тоже молчит. Допиваю чай, выдыхаю. – Ну, что замерли? Никогда семейных сцен не видели? Служба не ждёт. Всё, по местам. Давайте дуйте работать. И пошлите кого-нибудь за Корнеевым. НШ и начмед уходят. Через пару минут появляется особист. – Всё путём, командир. Я в неё стакан коньяка влил и у себя в кабинете на диван спать уложил. Что дальше-то делать будем? – Надеюсь, ты ей покушение на меня шить не будешь? – Обижаешь, командир. Что ж я, зверь какой, по-твоему? У меня в этом месяце план по диверсантам уже выполнен, – скалится злобный опричник. – Ладно-ладно. Когда проспится, ты ей растолкуй, на какую статью она себе наистерила, и расспроси, кто её надоумил сюда припереться. Как вообще она узнала в Алма-Ате, что я здесь в Боровичах. – Уже копаем. И Цанаве уже доложил. Найдём суку. – Что у неё с документами? – Офицер медуправления САВО[92], сопровождает груз медикаментов в госпитали Боровичей. – То есть она не к нам ехала? – Да. Мы же из Москвы снабжаемся. Но про тебя она сразу знала. – Вот и разберись, кто это там в Казахстане такой чуткий и информированный. Как закончишь с ней общаться, посади на поезд и отправь обратно. Мне сообщи, когда поезд будет уходить. Подъеду, попробую поговорить-извиниться. – Ну, обратно-то сразу вряд ли получится. Скорее всего, с ней в Москве захотят пообщаться. – Ты там по своей линии уточни, что я к ней претензий не имею, а то найдётся какой умник бдительный… – Не сгущай, командир. У нас ещё не дошли до того, чтобы за семейные разборки сажать. Тут другое – если её втёмную использовали, то и претензий никаких. А вот если она в теме с теми чуткими казахскими товарищами – то это другой вопрос, ты уж извини. На том и расстались. Конец дня – псу под хвост. Плюнул на всё и пошёл к Татьяне в медпункт. Но её там не застал. Уехала в госпиталь в Боровичи, присутствовать на ГВК[93] – отбирать последнее пополнение в бригаду из выздоравливающих. Всё не так. Пойти, что ли, к Баграмяну, попросить баньку растопить? Хрена. Адъютант бежит. Генштаб меня к телефону требует. Бегу на узел связи. Оперативный дежурный по Генштабу передаёт условную фразу. Ага. Завтра с утра новое командование Северо-Западного фронта ждёт меня для налаживания взаимодействия. А я что? Я – готов. И у меня всё готово. Вызываю Хайретдинова. Вместе с ним ещё раз просматриваем все документы для штаба фронта, пакуем в портфель, опечатываем и запираем в сейф. НШ остаётся в штабе, а я всё-таки, пока есть время, – в баньку. Когда уже попарился и собирался одеваться, прибежала запыхавшаяся Татьяна. Зашла и стоит-молчит посреди тесноватой раздевалки. – Ты-то меня бить не будешь? – Кобель! Соблазнил порядочную женщину, а сам, оказывается, женатый. Вот и верь вам, козлам. Чуть не купился. Троллит лисичка. Что ж делать. Пришлось оправдывать гордое звание кобеля. Жаль, недолго получилось оправдывать. Только успел отдышаться и собрался закурить, как в дверь адъютант скребётся. Машина ждёт, пора на аэродром ехать. 16–17 января 1943 года. Данциг – Рига. Молодой гауптманн стоял на перроне Данцигского вокзала и курил в ожидании скорого отправления поезда. Поезд был сборный. У гауптманна был билет в прицепной вагон первого класса до столицы рейхскомиссариата Остланд города Риги. Мимо гауптманна к стоявшему рядом с дверью вагона проводнику прошла колоритная пара. Весьма симпатичная женщина лет тридцати пяти, очень похожая на восходящую звезду UFA[94] Марику Рёкк[95] с небольшой дамской сумочкой и мужчина лет сорока пяти с лицом, напоминавшим морду бульдога и тумбообразной фигурой, с объёмистым кожаным чемоданом. Пока мужчина предъявлял билет проводнику, женщина успела окинуть заинтересованным взглядом гауптманна. Надо сказать, что посмотреть было на что. Похоже, в ведомстве Геббельса образ идеального арийца срисовывали именно с этого капитана. Женщина попыталась встретиться взглядом с красавчиком, но его взгляд постоянно ускользал от неё, её лицо, приготовившееся к милой улыбке, изобразило разочарование и обиду. Она повернулась к своему спутнику и проводнику, капризным междометием раздвинула их и гордой походкой прошла в вагон. Бульдог поспешил за ней. Проводник, подхватив чемодан, отправился следом. Гауптманн щелчком отбросил докуренную сигарету на рельсы под вагон, спохватился, оглянулся по сторонам, не обратил ли кто внимание на пренебрежение нормами благоустройства, и, не торопясь, проследовал в своё купе. Двухместное купе молодой человек выкупил полностью, поэтому он, сняв шинель, собирался снять китель и завалиться подремать. Благо наступали сумерки и можно было уже себе позволить побольше поспать. Как всякий настоящий военный, он, видимо, не упускал возможности поступать в соответствии с мудростью, возникшей, наверное, ещё во времена римских легионов: «Солдат спит – служба идёт». Но, видимо, вспомнил про другую мудрость, первую часть которой он уже осуществил – «подальше от начальства», и решил прояснить насчёт второй части – «поближе к кухне». Вышел в коридор, собираясь озадачить проводника на предмет чего перекусить. В коридоре он, однако, притормозил у окна, рассматривая прибывающий на соседний путь воинский эшелон. Из приоткрытой двери соседнего купе слышался разговор давешней пары. Молодой человек, ничем не выдавая своей заинтересованности, прислушался. Бульдог, по-видимому, муж миловидной фрау, давал жене последние наставления перед её поездкой в Ригу. Его самого, очень желающего лично встретиться с дядей Катарины, к сожалению, не отпускают дела в порту. – Не переживай, дорогой. Дядя Отто меня очень любит, и я не сомневаюсь, что он сможет помочь. В конце концов, ты ведь ничего не подписывал и в делишках начальника порта не замешан. Или я чего-то не знаю? – Кэт, ну сколько можно тебе говорить, это всё сплетни. Мне просто иногда кое-что перепадает за консультации по вопросам прохождения таможни. – Да? А про ту белобрысую курицу из финотдела тоже сплетни? – Ну, милая, не начинай опять, ты же знаешь, я на дух не переношу блондинок. У них у всех действительно куриные мозги, а я люблю умных женщин. Как ты, Кэти. – Ага, и имеющих дядю генерального комиссара. И почему умные женщины – во множественном числе? – Перестань, Кэти, и потом, надо быть конченым идиотом, чтобы изменять любимой племяннице целого генерального комиссара. В этот момент в коридоре появился проводник и хорошо поставленным голосом сообщил на весь вагон, что поезд отправляется через две минуты и всем провожающим необходимо покинуть вагон. Гауптманн зашёл к себе в купе, успев, однако, услышать разнородные звуки из соседнего купе, которые у взрослого человека однозначно ассоциируются с супружескими поцелуями и объятиями. Послышался даже делано возмущённый писк Кэти, означавший, что бульдог на правах мужа ущипнул супругу за аппетитную попку или огладил её великолепно развитую грудь, но вполне возможно, что супруг исполнил и то и другое. Бульдог покинул вагон. Более провожавших не было. Да и вагон был не сильно заполнен. Кроме гауптманна и Кэти заняты были ещё только два купе. Когда поезд набрал скорость, гауптманн всё-таки собрался позвать проводника, чтобы озадачить его ужином, и выглянул в коридор. И чуть не столкнулся с выходящей из купе Кэт. Та держала в руках бутылку вина и от неожиданности чуть её не выронила. Гауптманн ловко подхватил падающую бутылку и придержал за локоток Кэт. – Извините. Вот хотела попросить проводника открыть бутылку. Но, может быть, вы, герр гауптманн, мне поможете? – с извиняющейся и весьма обворожительной улыбкой произнесла Кэт и начала с интересом знатока разглядывать китель молодого офицера. А на кителе было на что посмотреть. Несмотря на то что знаки различия сообщали о том, что гауптманн служит в интендантском ведомстве, на кителе были нашивка снайпера, знак «За ранение» первой степени, планка «За ближний бой», Аншлюс-медаль, щиты «Варшава», «Дюнкерк», «Балканы» и «Крым» и в довершение Железный крест 1-го класса и немецкий крест «Восточная звезда». Всё это говорило понимающему, что молодой офицер в тыловики попал совсем недавно, а до этого успел весьма себя проявить на передовой. Рассмотрев все регалии гауптманна, Кэти поплыла. – Гауптманн Пауль Босс, всегда к вашим услугам. – Ой, извините, я не представилась. Катарина Буш. – Одну минутку, фрау Буш, я только возьму свой нож. Разворачиваясь к своему купе, Босс встретился глазами со стоящим в конце коридора проводником и сделал ему знак рукой. Проводник понимающе улыбнулся и удалился в своё купе. Через минуту Пауль уже сидел в купе очаровательной Катарины, открывая швейцарским ножом бутылку французского сухого красного вина. В купе постучался и заглянул проводник. Ветеран железнодорожного сервиса держал перед собой поднос с двумя хрустальными бокалами, большой фарфоровой тарелкой с гроздью винограда и сырным ассорти и маленькими вазочками с мёдом и джемом. – У вас потрясающий сервис, уважаемый, – произнёс Пауль и протянул проводнику купюру. – Спасибо, герр гауптманн. До этой войны я с этим вагоном служил в «Восточном экспрессе». Приятного вечера, – сказал проводник и удалился. Ещё через пару минут, после выпитого за знакомство первого бокала, в купе завязалась непринуждённая беседа. Кэт выяснила, что Пауль является племянником того самого Хуго Босса, что придумал форму для Гитлерюгенда, СА и СС. Но с дядей Пауль не общается. Отец Пауля поссорился с братом ещё до прошлой Великой войны из-за дележа наследства, а после войны в двадцатом году вообще уехал с женой и маленьким Паулем в САСШ. Пауль, получив образование в Америке, в начале 38-го года вернулся на родину и сразу поступил добровольцем в вермахт. Был снайпером, отец, заядлый охотник, привил сыну любовь к точной стрельбе. После польской кампании – курсы младших офицеров, и англичан с французами под Дюнкерком Пауль уже громил во главе собственного мотопехотного взвода. И быть бы Паулю уже командиром батальона, если бы не тяжёлое ранение несколько месяцев назад под Сталинградом. Пауль умело вёл разговор, рассказывал весёлые истории и анекдоты, не давая заскучать попутчице, одновременно сам невзначай задавал вопросы фрау Буш. – Вы, фрау Буш, с таким восхищением говорите о своём дяде, что у меня складывается мнение, что он настоящий волшебник. – Ой, Пауль, называйте меня, пожалуйста, Кэт, а то я начинаю чувствовать себя старушкой. А дядя Отто у меня действительно замечательный человек. Он генеральный комиссар округа Леттланд[96]. Дружит с самим Розенбергом. Ещё бокал вина. Кэти разоткровенничалась. – Мой муж – заместитель начальника торгового порта в Данциге. Хорошее место. Но тут вдруг в порт пришла финансовая проверка, но муж говорит, что проверку почему-то ведут офицеры Абвера. А у начальника порта какие-то шашни с контрабандой. Он может попытаться всё свалить на моего мужа. А Вилли ни при чём. Вот я и подумала, что дядя может помочь защитить Вилли. Из мужа получился бы отличный начальник порта, ведь он ветеран партии. Бутылка допита. Но Пауль почему-то не захотел перевести общение с приятной попутчицей в другую плоскость, хотя та, видимо, не отказала бы Паулю во взаимности. Ещё полчаса разговоров на нейтральные темы, и Пауль откланялся. Видимо, желание выспаться пересилило обаяние фрау Буш. Ночью вагон делал несколько остановок, пару раз его перецепляли к новому поезду, и под утро он вышел на финишную прямую: ещё час-другой – и будет Рига. Резкий толчок скинул Пауля с дивана. Скрип тормозов. Возмущённые крики пассажиров. Пауль вскочил с пола, открыл дверь в коридор. Освещения в вагоне не было. Молодой офицер в один момент натянул галифе, всунул ноги в сапоги, достал из-под подушки пистолет и побежал к купе проводника. Со стороны паровоза раздавались выстрелы. Проводник ничего конкретного не знал. Автоматные очереди впереди поезда быстро прекратились. Пауль пошёл к себе в купе, чтобы надеть китель, посреди вагона встретил кутающуюся в одеяло, встревоженную Кэт. Пауль посоветовал ей поскорее на всякий случай одеться, а он тем временем сходит и узнает, что произошло. Поезд стоял посреди заснеженного леса, в окна светила луна. Проводник не спешил включать аварийное освещение. Когда Пауль подошёл к голове состава, ему открылась печальная картина. Блиндированная платформа с зенитным пулемётом, стоявшая впереди локомотива, сам локомотив и два первых почтовых вагона лежали на боку под насыпью. Солдаты охраны под командой молодого лейтенанта вытаскивали своих невезучих товарищей из-под перевёрнутой платформы. Лейтенант, увидев идущего к нему старшего по званию офицера, отдал честь и, не дожидаясь вопросов, сам доложил: – Бандиты взорвали рельсы. Мы поздно заметили, что рельсы разрушены, и машинист не успел вовремя остановиться. Мои солдаты видели кого-то в лесу, но по нам не стреляли.