– Охренеть. Они же резерв Ставки. Брежнева не имели права задерживать без санкции Ставки! Вы о чём там думаете? – Брежнев при допросе вёл себя вызывающе и грозился применить подчинённые ему подразделения для освобождения Корнеева. Соответственно, и было принято решение о задержании генерал-майора Брежнева, с немедленным докладом по команде. Что, собственно, я и делаю. – То есть их только что задержали? – Да. Вчера днём их вызвали в Псков. Вечером они прилетели из Риги. Ночью их допрашивали. Сначала Корнеева, под утро Брежнева, – взгляд на часы. – Часа четыре как Брежнева задержали и восемь – как Корнеева. Лаврентий Фомич был человек закалённый и выдержанный, но сейчас он чувствовал себя, как боксёр, пропустивший кросс[266] в челюсть. То, что Брежнев – враг, он не поверил ни на секунду. А вот в то, что тот мог что-то замутить-намутить – вполне верил. И в то, что в своих замутках мог поскользнуться, тоже верил. Надо было как-то реагировать. Лететь самому в Псков или везти генерала сюда, в Москву? Надо доложить немедленно наркому, вот это точно. Но перед докладом надо хотя бы вчерне разобраться и понять мотивы Брежнева. Разбираться, к счастью, не пришлось. На столе раздался звонок ВЧ. Цанава снимает трубку. На другом конце провода начальник Главного Разведуправления Генштаба. Разговор короткий. – Там у тебя в приёмной мой офицер. По Брежневу. Прими и выслушай, пожалуйста. – Хорошо. По селектору в приёмную: – Там кто есть из Генштаба? – Так точно, това… – Запусти, – взгляд на Болотина. – А ты, Григорий Самойлович, подожди пока в приёмной. Болотин вышел, ему на смену заходит чернявый подполковник. Представляется: – Заместитель начальника 2-го управления ГРУ полковник Мамсуров[267]. – Проходите, товарищ полковник. С чем пожаловали? – Я по поводу генерал-майора Брежнева. – Да, я в курсе, мне Иван Иваныч[268] звонил. Что ещё там Брежнев натворил? – Про побег пленных, я так понимаю. Вы в курсе? – Да. – Это не побег. Импровизация Брежнева. Его начальник разведки обо всём сразу доложил в ГРУ. Моё руководство признало импровизацию удачной. И теперь это операция ГРУ. Брежнев и Корнеев не имели права разглашать информацию по этой операции. Так что необходимо их освободить. Их действия, связанные с этим побегом, полностью разумны, оправданны и принесут большую пользу. Брежневу, Корнееву и Югову (это начальник разведки бригады) будут объявлены строгие выговоры за халатность и потерю бдительности, и по партийной линии тоже, но это для прикрытия операции. Больше ничего добавить по этому делу не могу. – Спасибо. Обрадовали. Гора с плеч. Привет Иван Иванычу. Мамсуров прощается и уходит. Цанава выглядывает вслед за ним в приёмную и кивком приглашает Болотина зайти. – В общем, так, Григорий Самойлович. За бдительность хвалю. Всем, кто выявил эту недосдачу, – объяви благодарность. Брежнева и Корнеева ГРУ и одновременно первый заместитель начальника ГРУ Генштаба ВС СССР Героический человек! Его биография выглядит покруче иного альтернативного повествования! – Так точно. Туда. – Значит, выдать им предписание прибыть в Череповец. Сопровождающего пусть им дадут до Череповца. Сопровождающего – не конвой. В штабе фронта рассказать между прочим, что Брежнев и Корнеев будут наказаны по партийной линии. Все документы по делу заберёшь себе. Но ничего по ним делать не надо. Принесёшь их мне, я визу поставлю. Да, и ещё, в штабе фронта предупреди, что дело – обычное, особо секретить его не надо. Но всех, кто будет интересоваться, брать на карандаш и сразу сообщать мне про таких интересующихся. Вопросы? – Никак нет. – И Болотин кивает на дверь в приёмную. – Мы хоть ничего там не попортили? – Много будешь знать – скоро состаришься. Сказано – по партийной линии накажут за халатность и потерю бдительности. Всё, беги исполняй. 30 января – 1 февраля 1943 года. Псков – Череповец – Москва. Вот и пришлось мне наконец побывать в прославленных демократической общественностью застенках кровавой гэбни. Честно говоря, думал меня за расстрел полицаев мотать будут. Ан нет. За побег Дрехслера с гауптманном Боссом на личном самолёте Шелленберга. И что мы с Вадиком должны были фронтовым особистам рассказать про операцию ГРУ по внедрению нашего человека в окружение главы Абвера? Понятно дело – здесь все свои, болтать не будут, но допусков у них к этой операции нет, и потому неслед нам с ними на эту тему болтать. Ничего. Денёк-другой посижу на гауптвахте. Не впервой. Вспомню курсантские годы. Пару раз тогда на губу залетал. И один раз даже уже старшим лейтенантом пришлось в офицерской камере пару дней провести в Ташкенте. Тогда отпуск совпал с присвоением очередного звания. Обмывали всем офицерским составом батальона новые звёздочки на погоны, ну а я ещё и за свой первый отпуск из Афганистана проставлялся. Ужрались, короче, знатно. Как собирался – не помню. Боевые товарищи утром загрузили мое тело и тела ещё троих отпускников в батальонную «шишигу»[269] и в сопровождении старшины батальона отправили на кабульский аэродром. Как грузились в Ил-76, помню смутно. Весь полёт до Ташкента проспал. И вот Родина встречает своих героев. Фанфары. Ага. Сначала под крылом самолёта нас встречают погранцы. Досмотр. «Ваша сумка, товарищ старший лейтенант?», «Откройте». Открываю доставшуюся по случаю от разведчиков парашютную сумку. Мать моя женщина! Две РГДшки, две полных обоймы к ПМу и магазин к «калашу» с десятком патронов в нём. Приехали. И чё делать? Вот за что Союз я люблю, так за здравый смысл и справедливость. В Россиянин отхватил бы за такой груз в аэропорту срок по полной программе. Тогда же патруль отвёз меня на гарнизонную губу. На следующий день пришёл капитан из военной прокуратуры. Взял объяснение. Был пьян. А боевые товарищи перепутали тревожную сумку с отпускной. Сумка с вещами в отпуск осталась в Афгане, а тревожная прилетела со мной в Союз. Залёт, конечно, конкретный. Но никто моей крови не хотел. За сутки прокурор связался с особистами полка, те всё мною сказанное подтвердили, и ещё через день я уже ехал на малую родину. Командир полка по моему возвращению из отпуска, конечно, по мне потоптался, выговор объявил и десяток караулов вне очереди влепил[270]. А теперь вот сижу опять на гауптвахте. В дисциплинарном порядке генералов не сажают на гауптвахту. Если посадили – однозначно уголовка. Политику шить вряд ли будут. Скорее халатность или саботаж, но без политического умысла. Но думаю, Хайретдинов с Юговым быстро сообразят, чё почём, и проинформируют кого надо. Так что расслабляемся, отдыхаем и предаёмся воспоминаниям. Благо бить меня пока не бьют, кормят терпимо, матрас на нарах имеется – чего ещё желать. Не заметил, как заснул. В кои веки днём сплю. Противно скрипит дверь. Продираю глаза. На допрос? Оппа! – Товарищ генерал, на выход с вещами. Уже товарищ? Быстро вопросы тут решают. Конвойные выводят меня во внутренний двор, следом в сопровождении таких же хмурых и неразговорчивых бойцов приводят Корнеева. Садимся в стоящий тут же во дворе «Додж». Кроме нас в машине водитель и лейтенант с вещмешком, в котором, по звуку слышно, наши с Вадиком штатные пистолеты. Едим. Замызганный двухэтажный домик на окраине Пскова. Передовой пункт управления Сев-Зап Фронта. Лейтенант проводит нас к начальнику особого отдела фронта. Никаких извинений. Во-первых, фронтовые особисты всё правильно сделали, в рамках имевшейся у них информации. Во-вторых, нас пока никто не оправдал, но принято решение, что наказывать будут по партийной линии. В общем, признано, мы не враги, но хорошего леща заслужили. Как руки до нас дойдут, так и отвесят. В смысле – вот бригада в полном составе доберётся до нового пункта дислокации, там проведут партсобрание, разберут наше дело, выслушают мнение старших товарищей из вышестоящих парторганизаций и примут решение, как нас за потерю бдительности наказать. А пока получите табельное оружие и предписание о следовании к месту службы. Вот этот лейтенант вас сопроводит на аэродром и вместе с вами до Череповца на самолёте прокатится. – Всё, товарищ генерал-майор, товарищ полковник, можете быть свободны. Ну что ж, очередное приключение. Аэродром. Транспортный самолёт. Два часа в воздухе – и уже под конец суток мы в Череповце. Эшелоны бригады ещё потихоньку плетутся где-то по лесистым просторам северо-запада необъятной Родины. Никто нас не встречает, никому мы не нужны, поэтому договариваемся с дежурным по аэродрому и заваливаемся спать на койки в казарме БАО. – Рота, подъём! Блин, отвык от такой побудки. Но делать нечего, при такой движухе в казарме хрен поспишь. Плетусь в туалет, умываюсь, оправляюсь. Солдаты косятся, охреневают от такого соседства. – Рота, выходи строиться на физическую зарядку, форма номер три. Переглядываемся с Корнеевым и бежим на зарядку вместе с бойцами. Ротный, видя в строю генерала, проводит зарядку образцово-показательно, бойцы стараются-выкладываются, а генерал тоже пыхтит и не отстаёт. Размялись, пропотели, взбодрились. Рота после зарядки уходит на завтрак, а мы с Вадиком ещё раз споласкиваемся в умывальнике и топаем к дежурному по аэродрому. Делать нам тут абсолютно нечего, поэтому выпрашиваем дежурную машину, которая отвозит нас в гарнизонную комендатуру. Комендант радует нас сообщением, что помещения для бригады выделены и почти готовы, но самой бригады пока в городе нет. По графику вроде бы сегодня должен прибыть эшелон с медслужбой бригады и частью тыловиков. Остальные эшелоны начнут приходить начиная с завтрашнего утра. Что ж, едем на вокзал к восошникам[271]. И прибываем на вокзал практически одновременно с нашим бригадным санитарным поездом. На перрон съезжают затрофеенные нами в Риге «граниты»[272]. Лисовская и Баграмян рулят разгрузкой. Эшелон кроме имущества медслужбы и части тылового имущества привёз взвод охраны из комендантской роты бригады и ходячих легкораненых, тяжёлые – уже давно по госпиталям отправлены. Встреча. Зампотыл браво и чётко докладывает, а Лисовская еле сдерживает себя, чтобы на шею не броситься. Они как-то умудрились в пути прознать про наш арест, а вот про освобождение пока были не в курсе. Принял доклады, проинформировал подчинённых, что всё путём с командиром, и принял деятельное участие в разгрузке эшелона. То бишь стоял в сторонке с умным видом и не мешал подчинённым заниматься делом, благо погрузка-выгрузка с поездов в бригаде отрабатывалась постоянно и до автоматизма. К обеду разгрузили машины с платформ. Загрузили имущество в добытые у железнодорожников зампотылом грузовики. Всякого нужного в бригадном хозяйстве добра этот продуманный армянин натрофеил в Риге прилично, и в штатные автомобили это добро не лезло. Вместе с личным составом перекусили на вокзальном пункте питания. Баграмян после обеда увёл колонну к новому пункту расположения бригады. А мы с Вадиком и Татьяной решили устроить себе полдня отдыха. В линейном отделе милиции узнали, где в городе находится приличная гостиница. Ресторана, правда, гостиница не имела, а кормила постояльцев в обычной столовке, но зато при гостинице была вполне приличная русская баня. Два номера нам выдали на удивление почти без проблем. Пришлось только показать удостоверение Героя Советского Союза. Но селить меня в один номер с Татьяной всё же категорически отказались. Пришлось Вадику для вида разделить номер со мной, но потом, когда попарились в баньке и уговорили бутылочку грузинского вина у меня в номере, они с Татьяной поменялись местами. Когда Корнеев ушёл спать, мы с Татьяной тоже заснули. Часа через два. Давно не спал так сладко. Настоящая кровать с чистым бельём. Шикарная женщина рядом. Рай посреди войны. Райский сон был прерван посреди ночи настойчивым стуком в дверь. – Гражданин Брежнев, открывайте. Военная прокуратура. Ага. Что вам от меня ночью так срочно понадобилось? Блииин… «Гражданин!» Чё опять там началось? Вскакиваю. Одеваюсь. Подхватываю со стула ППС. Днём, пока на вокзале тусили, Корнеев принес новость, раздобытую у коллег, – Мерецкова убили. Прямо на квартире, где он жил. Диверсанты? Бандиты? Хрен его знает, пока не поймали. Прецедент. Стоит поберечься. Настойчивый стук. – Открывайте, мы знаем, что вы здесь, или будем ломать дверь. – Не советую, у меня два ППСа, хрен кто сюда зайдёт! Лучше изложите, что вам надо. – Я следователь Главной Военной Прокуратуры, майор юстиции Гаврилов, у меня постановление на ваш арест. Открывайте. Осторожно выглядываю в окно. Второй этаж, под окном сугробы. Чуть в стороне пятеро бойцов не особо усердно прячутся за деревьями. – Слышь, Гаврилов, а чем докажешь, что ты прокурор? – Открывайте, и я вам все документы покажу. Ага. Судя по движухе за дверью, их там несколько. Может, это бойцы из городской комендатуры, а может, и вражьи диверсы. Как тут разобрать? Шаги за спиной. Оборачиваюсь. Уже одетая Татьяна с ППСом в руке идёт к тумбочке, на которой стоит телефон. Телефон! Работает. – Алло, дежурная, соедините с 12-м номером. В трубке заспанный голос Корнеева, с женским сонным ворчанием на заднем плане. – Какого? – Вадик, это я. Тут ко мне прокуратура в номер ломится. Глянь потихоньку – кто такие. А то фиг его знает… – Щас, командир. Тридцать секунд, и бегу. Через минуту в коридоре начинается какая-то движуха. Ещё через пару минут из-за двери раздаётся голос особиста. – Командир, я посмотрел. Вроде бы всё так и есть. Прокуратура и бойцы из комендатуры. Но я сейчас на всякий случай с коллегами свяжусь, уточню. – Давай. Жду. В напряжённой тишине проходит минут десять. – Командир, всё нормально. Ну в смысле – да, это прокурорские. Открывай. Делать нечего. С Советской властью лучше не бодаться. Открываю. – Гражданин Брежнев? – Да. – Ознакомьтесь. Постановление на ваш арест. Сдайте оружие.