ППС отдаю Корнееву – этот ствол за медслужбой бригады числится. ТТ отдаю прокурору. – Собирайтесь. Я, собственно, собран. Вещмешок с мыльно-рыльными и сменой белья лежит у кровати. Одеваю форменный полушубок, вещмешок в руки. Готов. Выходим из гостиницы. На улице нас уже ждёт ЗИС-8[273]. Грузимся. Едем по знакомому маршруту. На аэродром. Самолёт уже стоит под парами. Только разместились в салоне, а Ли-2 уже рулит на взлёт. Прокурор хмурится-дуется и не хочет отвечать на мои вопросы. «В Москве всё узнаете». И точка. Ну и хрен с тобой. Бди. А я спать. Прилетели. Классический «воронок». Ну вот дожил. Куда меня теперь? В Бутырку или в Лефортово? Будем посмотреть. Не, в тюрьму не повезли. Не похож ухоженный дворик, в котором я вылез из «воронка», на внутренний двор тюрьмы. Сразу ведут на допрос. Ого! Уже не майор, а цельный полковник допрашивает. Вот оно что. Всё-таки до расстрела тех латышских эсэсовцев докопались. Массовый расстрел, без суда и следствия, пытки, агитация всяка-нехороша. А агитация-то где была? – То есть всё остальное Вы подтверждаете? – Нет, конечно. Просто по расстрелу и пыткам я примерно представляю, о чём вы говорите, а вот про агитацию – нет. – Газета и репортаж по радио. В которых вы призывали пытать и казнить без суда военнопленных, и так как вы в то время были единственным полномочным представителем Советской власти в Риге, то и ваши призывы к нарушению действующего законодательства как минимум могут расцениваться как агитация против порядка управления. Но это мы разберёмся. Может быть, ещё что интересное вылезет. Правда, на 58.13 ваши действия не тянут, а вот на 59.6 – вполне. Приплыли. По статье 59.6 УК РСФСР 1926 года в военное время – тоже расстрел полагается, правда, без обвинений в контрреволюционной деятельности. А по нынешним временам сроки следствия весьма сокращены. Надо начинать защищаться, а то, глядишь, и в самом деле расстреляют. – Хорошо. Проникся. Мне всё сразу рассказать или по пунктам будете спрашивать? – Вопросы здесь задаю я, гражданин Брежнев. И оценки моих действий оставьте при себе. Согласно киваю и молчу. – Что вы можете пояснить по факту массового расстрела военнопленных 22 января этого года в городе Рига? – Они не были военнопленными. – Поясните. – При их пленении были захвачены документы, из которых следовало, что все они являются гражданами СССР, большая часть из них, кроме того, – дезертировавшие военнослужащие РККА. В документах значилось, что все они добровольно решили вступить в ряды германской армии и все они принесли личную присягу Фюреру Третьего рейха Адольфу Гитлеру. Этих данных вполне было достаточно, чтобы признать их предателями и дезертирами. – Вы можете представить эти документы? – Они в особом отделе бригады. – Дезертиры и предатели подлежат суду военного трибунала. У вас не было полномочий на вынесение приговора, и, соответственно, вы не имели права их казнить. Почему вы провели казнь, даже не поставив в известность трибунал фронта? – А что бы мне фронтовой трибунал посоветовал? Когда до него почти семьсот километров и почти все эти километры на тот день – по немецким тылам. Обеспечить их транспортировку к линии фронта у меня не было ни сил, ни средств. Обеспечить охрану и размещение такого количества пленных до подхода основных сил фронта было тоже невозможно. – Почему? По вашим же докладам выходит, что гарнизон Риги на 22 января насчитывал почти тридцать тысяч. – На тот момент в Риге находились только чуть более трёх тысяч бойцов из постоянного состава бригады. Все остальные – это только что освобождённые военнопленные, и у меня были веские основания полагать, что если я возложу охрану на наших бывших военнопленных, то очень вероятны будут массовые самосуды. Кроме того – по физическому состоянию эти наши бойцы были очень истощены, а эти эсэсовцы были в весьма хорошей физической форме. Так что если даже не учитывать возможность самосудов, то для охраны пленных пришлось бы выделить не менее батальона. Далее. После освобождения бригадой нескольких концлагерей военнослужащие собственно бригады тоже высказывали в разговорах мысли, что надо бы расстрелять предателей. И поэтому в их надёжности при охране предателей не было уверенности. Но не это главное. Все военнослужащие бригады были заняты на подготовке обороны Риги, многие подразделения были выдвинуты далеко на запад для организации засад, проведения разведки и диверсий в тылу противника. В то же утро, по данным разведки, мне стало известно о том, что на Ригу наступает немецкий моторизованный корпус СС. Оставить у себя в тылу полторы тысячи эсэсовцев со слабой охраной означало с большой долей вероятности получить восстание и удар в спину. Отвлечение больших сил для охраны ставило бы под угрозу успешность обороны города и вообще всей операции по освобождению Прибалтики. В таких условиях для обороны города был на счету каждый боец, и отвлекать значимое количество бойцов в этих условиях на охрану предателей, которым бы всё равно был бы приговор – расстрел, я не мог. – Ну, допустим. А пытки? Пытки были? – Было несколько случаев самосуда узников концлагерей над администрацией и охранниками этих лагерей. Военнослужащие бригады при этом присутствовали, но из-за своей малочисленности не могли помешать самосуду многотысячной толпы. А применять оружие для предотвращения самосуда они по понятным причинам не стали. – А фотографии пленных, посаженных на кол? – Это как раз и есть случаи самосуда. А подписи под фото – художественный вымысел для пользы дела. – Кормление медведей пленными? – Разыгравшаяся фантазия и мечты. Медведей из зоопарка кормили по остаточному принципу отходами полевых кухонь. – Чья фантазия? – Я думаю, что большинства тех, кто был тогда в Риге. – Не юродствуйте. – Боже упаси. – Вы верующий? – Это отягчающее обстоятельство? – Прекратите. Я серьёзно. – Крещёный. – Что? А, ну да. Газета, заметки в ней про казни, репортаж по радио с места казни. С какой целью вы всё это организовали? – У меня в тылу, за спиной, в Латвии и Эстонии оставались на тот момент несколько десятков, а то и сотен тысяч человек местного населения, пошедшего на службу к нацистам. И газета, и радиорепортаж – это часть мероприятий по деморализации этого контингента и не допущения организованного сопротивления частям РККА. Если бы разбросанные по гарнизонам Прибалтики полицаи смогли собраться и ударить нам в спину или просто перерезали бы железную дорогу на Псков, то вполне возможно, что Ригу бы мы не удержали. – Но ведь удержали. – И я полагаю, что удара в спину мы не получили именно благодаря распространению этой газеты и листовок по её мотивам. – А может, у немцев и не было планов ударить по Риге с востока? – Вы уже за немцев играете? – Прекратите, генерал! Уже хорошо, не «гражданин», а «генерал». Прокурорский полистал свои бумаги, что-то пометил в них и продолжил: – Где документы по пленным эсэсовцам? – Я же сказал. В особом отделе бригады. Где-то в эшелоне едут в Череповец. Запросите начальника особого отела бригады. Он уже в Череповце. Думаю, он быстро всё найдёт. – Хорошо. Но вот почему-то для военнопленных немцев вы охрану нашли. Откуда она взялась? – Всё просто. Немцы – действительно военнопленные. А убийство военнопленного – воинское преступление. Зачем мараться? Кроме того, у них с латышскими предателями разная мотивация. Вторых так и так ждал расстрел, а немцам светил плен, лагерь и после войны – домой. Немцам было что терять, у латышей никаких шансов на жизнь не было. Да и без приказа немецкий солдат только в туалет и в столовую самостоятельно пойдёт. А немецких офицеров мы отдельно держали. Латыши же взбунтоваться могли в любой момент. Так что получилось всех немецких военнопленных двумя взводами охранять. Такое отвлечение сил от обороны было вполне допустимо. Прокурор надолго задумался. – И конечно, все ваши подчинённые подтвердят ваши слова? – Они у меня врать не приучены, тем более родной советской власти. – Генерал, вы опять? – Нет. Я просто хотел уточнить, что немецкой власти они врать-таки будут. А если серьёзно, то обрисуйте ситуацию любому командиру, ходившему в рейд по тылам противника, а Рига 22 января и была в глубоком тылу противника, и он согласится, что мои действия были единственно возможными в той ситуации. – Но ведь на тот момент уже были воздушный мост и железнодорожная связь с фронтом. Какой же это тыл противника? – С партизанами тоже существует связь по воздуху. От этого они не перестают быть в тылу противника. А железная дорога, во-первых, была загружена для доставки боеприпасов и топлива, а на обратном пути вывозила наших раненых, детей и истощённых узников концлагерей. Мне надо было жизни наших людей поменять на жизни предателей? Во-вторых, до 27-го числа, когда к городу подошли части 2-й танковой армии, существовала опасность нарушения железнодорожной связи. И, опять-таки, учитывая такую опасность, я должен был по максимуму использовать железную дорогу для восстановления и усиления боеспособности гарнизона Риги и для вывоза из города всех нуждающихся в медицинской помощи. Прокурорский полковник опять молчит. Листает папку с моим делом, видимо. – Даа… – тянет он. – Тут, – хлопает рукой по картонной папке, – всё несколько по-другому изложено. Ну что ж, пока мы будем разбираться, вам придётся у нас задержаться. Конец второй книги. * * * notes Примечания 1