Люди посещают Манхэттен круглый год, даже в такой жаркий июль, какой выдался в этом году. Люди приезжают со всего света, чтобы увидеть этот великий город. Туристы наводняют улицы, заполняют рестораны, набиваются в метро и автобусы. По большей части местные жители не обращают на них внимания. Нашествие туристов не в состоянии вывести из себя жителей Нью-Йорка. Они привыкли к толпам чужаков, глазеющих на высокие здания, и, в общем-то, не возражают. В их представлении туристы — это шагающие банкоматы. Мужчина, вылезший из такси на углу Парк-авеню и Шестьдесят второй улицы в тот июльский вторник, явно был туристом и вряд ли мог привлечь чье-то внимание — во всяком случае, не на Манхэттене и не в такой зверски жаркий день. Среднего роста, среднего телосложения, со светло-каштановыми волосами средней длины, он был одет, как любой турист жарким летом: легкие карго-шорты, яркая гавайская рубашка и синие кроссовки «Найк» с белыми носками. Разумеется, большие солнцезащитные очки и синяя бейсболка с надписью «Нью-Йорк», на плече — небольшой нейлоновый рюкзак. Мужчина заплатил водителю, аккуратно отсчитав десять процентов чаевых, а потом повернулся и легким шагом направился в сторону Шестьдесят третьей улицы. Перейдя Шестьдесят третью улицу, он вынул из рюкзачка фотоаппарат и повесил себе на шею — первая примечательная у него вещь, поскольку фотоаппараты, почти полностью замененные сотовыми телефонами, стали пережитком прошлого. Но у этого фотоаппарата был качественный телеобъектив, и вскоре стало ясно, почему мужчина предпочитает его сотовому телефону. Когда он останавливался, чтобы сделать прицельные снимки самых старых и наиболее интересных зданий на пути, обращая особое внимание на декоративную отделку окон и дверей, становилось понятным, что он фанат архитектуры. А ухватить интересовавшие его детали можно только с помощью фотоаппарата. На Шестьдесят четвертой улице мужчина задержался чуть дольше, сделав порядочно снимков одного необычного старого здания. Понять это было несложно, поскольку здание действительно очень редкое. Оно было построено по проекту Бофорда Харриса Уиттингтона, одного из протеже Стэнфорда Уайта, и, хотя в нем много элементов, прославивших Уайта, — колонны, внушительный фасад, напоминающий пряники декор по краю крыши, — этому дому недостает вкуса построенных самим Уайтом, таких как клуб «Метрополитен». Он был солидным, импозантным, на вид что-то среднее между банком и крепостью. Именно такое здание задумал возвести барон-разбойник, живший в XIX веке, для размещения своей растущей коллекции произведений искусства. Он требовал построить не просто здание, а крепость, хранилище — сооружение, напоминающее людям о находящихся внутри сокровищах, но это были его сокровища, и их надлежало надежно сохранять в неприкосновенности. Его сокровища по-прежнему находились здесь, в том же надежном месте, и наследники барона-разбойника заботливо расширяли художественную коллекцию, превратившуюся со временем в одну из лучших частных коллекций. Здание, в котором размещались эти сокровища, стало довольно известным в определенных кругах. И если тот мужчина с фотоаппаратом сделал множество снимков с разных ракурсов, это было вполне логично. В конце концов, какой любитель американской архитектуры XIX века отказался бы изучать музей Эберхардта? Обойдя весь музей, сделав снимки со всех возможных ракурсов, фотограф двинулся дальше. Он дошел до Шестьдесят шестой улицы и, перед тем как перейти Парк-авеню, задержался, бросив последний долгий взгляд на музей Эберхардта, как будто о чем-то размышляя. Потом светофор переключился, и мужчина пошел по Парк-авеню и дальше по городу. * * * Большинство посетителей, приходивших в музей Эберхардта, разумеется, не обращали внимания на архитектуру. Они заходили внутрь, чтобы посмотреть живопись. Эберхардт славился коллекцией мастеров барокко и Возрождения и потому входил в список обязательных для посещения теми, кто интересовался искусством этих периодов. Шесть дней в неделю музей привлекал толпы студентов художественных учебных заведений и туристов. Входная плата была умеренной, но она заметно возрастет, когда привезут драгоценности. Было там и небольшое кафе, и, конечно, магазин сувениров. В залах скамейки, галереи длинные и прохладные, а в кафе приятный затененный атриум. Все эти вещи, вместе взятые, делали музей подходящим местом в жаркий день для тех, кто интересуется культурой. И хотя Эберхардт был далеко не самым популярным музеем Манхэттена, на входе в него почти каждый день можно было увидеть постоянный поток посетителей, пришедших полюбоваться картинами, статуями и другими произведениями искусства. Эта среда не стала исключением. Длинная галерея, отданная мастерам эпохи барокко, была, по обыкновению, заполнена почитателями искусства. Молодые женщина и мужчина примерно одного возраста — судя по одежде, студенты, — прижавшись друг к другу, сидели на мраморной скамье перед Вермеером. Женщина делала набросок, а ее приятель настойчиво нашептывал ей на ухо что-то о голубых тонах на картине. Мимо них прошла небольшая группа японских туристов, сгрудившихся вокруг экскурсовода с поднятым флажком. Пожилая пара, держась за руки, не отрывала взгляда от небольшого, но изысканного Караваджо. По одному и по двое проходили другие посетители, и никто не обратил особого внимания на довольно полного мужчину в костюме из сирсакера, в бейсболке «Атланта брэйвз», частично закрывающей его круглое потное лицо. Толстяк медленно прошел вдоль длинного зала и, тяжело дыша, остановился у массивной металлической двери с табличкой: «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД — ПРОЗВУЧИТ СИГНАЛ ТРЕВОГИ». Никто также не заметил, что он, дыша с присвистом, останавливался около каждой двери и окна в залах музея или что на эмблеме «Атланта брэйвз» его бейсболки имелось крошечное отверстие, спрятанное в середине ярко-красного томагавка. В этом отверстии можно было заметить малюсенькую точку, как будто излучающую свет. Но отверстие было совсем крошечным, и никому не пришло бы в голову подойти ближе, чтобы рассмотреть его. Толстяк не спеша изучал карту музея — всего 14 долларов 95 центов в магазине сувениров — и внимательно рассматривал несколько картин, а потом, тяжело дыша, подходил к следующему окну. Наконец он остановился, прислонившись к мраморной колонне, рядом с одним из охранников в форме. Охранник поднял глаза, заметив габариты мужчины и его красное потное лицо. — Вы в порядке, сэр? — спросил охранник у толстяка. — О да, да, все будет нормально, — с сильным акцентом жителя Джорджии ответил мужчина. — Просто таскаю с собой много лишнего веса, — с улыбкой произнес он, похлопывая себя по большому рыхлому животу. — Особенно в такую жару! Не могу отдышаться. — Ну так отдохните, — посоветовал охранник. — Большое спасибо, сэр. — Через минуту толстяк задышал более спокойно. — Отличная тут у вас коллекция, — наконец сказал он. — Замечательная. Но полагаю, ей не сравниться с теми персидскими драгоценностями, которые к вам привезли. — Он наклонил голову. — Вы их уже видели? — Нет, — фыркнул охранник, — и не собираюсь, если только не заплачу двадцать пять баксов, как любой другой. А этого я делать не стану. Не собираюсь платить, чтобы попасть в место, где работаю пятнадцать лет! — Платить за… Ну уж вас, охранников, вряд ли отправят по домам, когда выставляются такие сокровища? — Отправят, — с явным отвращением отозвался охранник. — Потому что мы недостаточно хороши для этой работы. Сюда пришлют новую команду из «Блэк хэт». — «Блэк хэт»… Вы имеете в виду преступников или типа того? Охранник покачал головой: — Не-а. Это профессиональные солдаты — знаете, наемники. — Наемники! — воскликнул толстяк. — Никогда о таком не слышал! — Разве это правильно? Я шесть лет прослужил в армии, десять лет в полиции Нью-Йорка, а теперь, оказывается, не гожусь для этой работы. — Господь вас благослови! — произнес толстяк. — Нет, неправильно. — А-а, — вздохнул охранник. — Эти парни из «Блэк хэт»? Банда воинственных придурков, но они, черт возьми, знают, что делают! — Знают ли? — Да, черт возьми! Они все бывшие спецназовцы. Их набирают прямо из «морских котиков» или из отрядов разведки. Наиболее обученная и оснащенная частная армия в мире. А если этого будет недостаточно… — охранник понизил голос, словно делился конфиденциальной информацией, — тогда пришлют еще команду напористых иранских солдат. Стражей исламской революции. — Что ж, я слышал об этих парнях, — сказал толстяк. — Свирепые, как Копперхед. — Чертовски верно! — согласился охранник. — Любого, кто попытается учудить что-нибудь странное, они вмиг пристрелят. — Ну и ну, — отозвался толстяк. — Думаю, эти драгоценности будут в безопасности. — Спорю на что угодно, — сказал охранник. — Тому, кто что-то замыслит, несдобровать. — Что ж, сэр, хотелось бы мне быть в городе, чтобы взглянуть на эти драгоценности, когда они прибудут. Да, интересно было бы на них посмотреть. — Развернув карту, он добавил: — Подскажите, как найти рисунок Леонардо да Винчи, которым вы так гордитесь? — Следующая галерея, вон там, — указал охранник направо. — Удачи, приятель! — Да, спасибо, — откликнулся толстяк и не спеша отправился на поиски Леонардо. Правда, едва завернув за угол, он пошел налево прямо к входной двери и, выйдя на улицу, сел в такси и уехал. * * * На следующий день вечером, как раз когда заступила на смену ночная охрана, Фредди Лагерфелдт делал свой первый обход по периметру здания музея. Фредди два года как уволился из армии, и он любил свою работу. Ему даже нравилось работать в ночную смену, поскольку платили на пятьдесят центов в час больше, что в наши времена совсем неплохо. Ночной Нью-Йорк совершенно его не пугал. Он вырос в Квинсе и после двух кампаний в Афганистане Ист-Сайд Манхэттена представлялся ему абсолютно спокойным местом. Фредди не спеша осматривал двери, светил фонарем в небольшие темные места, обходя здание вокруг, пока не дошел до задней части. Проход вел к погрузочной платформе, и большой мусорный контейнер был отодвинут к стене напротив. Обычно Фредди светил фонарем, хорошенько все осматривая, и шел дальше. Контейнер был заполнен отбросами из кафе и другим пахучим мусором, и в этой жаре вонь была ужасная. Но сегодня, когда Фредди посветил фонариком в проулок, он увидел что-то такое, чего здесь раньше не было: разбитую магазинную тележку, доверху заполненную плотно увязанными свертками. Фредди точно знал, что она не имеет отношения к музею и поэтому ее здесь быть не должно. Похоже, эта тележка принадлежала какому-то бездомному бродяге. Фредди ничего не имел против бездомных, но иногда они доставляют неприятности, и его задачей было не дать этим неприятностям произойти. Высоко подняв фонарь, Фредди осторожно ступил в проулок, чтобы рассмотреть получше. Подойдя к тележке, он увидел фигуру, зажатую между тележкой и мусорным контейнером. Остановившись, Фредди направил туда луч фонаря: — Эй, кто там? Фигура зашевелилась и заерзала, словно пытаясь вжаться в стену, и забормотала что-то, чего Фредди не мог разобрать. — Что, что такое? Эй, ты в порядке? — Он осторожно шагнул ближе, светя фонариком в лицо человека. Это был тощий, оборванный и невероятно грязный мужчина. Бо́льшую часть его лица закрывала густая черная борода. — Привет, приятель, — сказал охранник. — Ветеран. Я ветеран, — пробормотал человек. — Позволь мне остаться, пожалуйста. Я ветеран, прошу тебя. Мне нужно где-то поспать, не гони меня. — А? — Фредди остановился. Побывав в Афганистане, он знал, что к такому же концу пришли на удивление многие его бывшие армейские приятели, которым ничего не оставалось, как под гнетом воспоминаний скорчиться в темноте, отгоняя демонов посттравматического стрессового расстройства. — Ладно, приятель, расслабься. Никто тебя ночью не потревожит. — Ветеран. Я ветеран, — бубнил человек, снова сползая вниз. — Я тоже, приятель. Можешь остаться здесь на ночь, лады? — Человек что-то пробормотал, и Фредди, подойдя чуть ближе, присел на корточки. — Я дважды побывал в Афганистане, приятель. И я понимаю, каково тебе. Я позабочусь о том, чтобы тебя никто не беспокоил. Но только ночью, о’кей? Утром тебе придется уйти. — Я уйду, обязательно уйду… Не могу быть в другом месте, потому что, ты же знаешь, становится так шумно, и я… Прошу тебя, я ветеран… — Угу, я понял, — отозвался Фредди, поднимаясь. — Не волнуйся. Ночью тебя никто не потревожит. — Взглянув на грязную скрючившуюся фигуру и подумав о том, что мог оказаться на месте этого парня, он добавил: — Ни о чем не беспокойся. Поспи немного. Повернувшись, он вышел из проулка. Когда Фредди ушел, бездомный тут же поднялся, с минуту вглядывался в дальний конец проулка, а затем побежал вдоль стены здания к лестнице, ведущей на крышу. * * * Уже много лет ходят слухи, даже городские легенды о существах, прячущихся под улицами Манхэттена. Есть истории о неизвестных и неисследованных сетях туннелей, обширных пещерах, замысловатых вокзалах Викторианской эпохи, почему-то заброшенных или умышленно спрятанных, если вы тяготеете к зловещим тайным замыслам. Вместе с этими историями бытуют рассказы о таинственных племенах бледных подземных людей, никогда не видевших дневного света. Есть также легенды о племенах не вполне человеческих существ — людей-кротов, о которых толкуют испуганным шепотом с 1800-х. И кто знает? Некоторые из этих историй вполне могут оказаться правдой. Нет сомнения в том, что если под улицами Нью-Йорка действительно живут люди-кроты или другие странные существа, то найти их можно в длинных отрезках заброшенных туннелей, отходящих от основной сети подземки, охватывающей весь город. Андрес Малдонадо слышал такие истории. Вряд ли они прошли бы мимо него, ведь он работал в городской транспортной компании уже двадцать три года, а последние пятнадцать лет водил поезда подземки на линии Лексингтон-авеню, маршруте с кучей собственных историй. Люди несли какую-то чертовщину об этом маршруте, типа истории о старой станции «Сити-Холл», закрытой, но по-прежнему существующей. Сам он в этом районе ничего такого не видел, но кто мог бы уличить этих людей во лжи? Андрес знал, что вдоль этого маршрута есть несколько других мест, похожих на торопливо заблокированные боковые туннели. Он расспрашивал о них и в ответ слышал новые истории о людях-кротах, Бездомной армии, людях-ящерицах и другие, еще менее правдоподобные. Он ни разу не видел признаков, указывающих на правдивость этих сказок, но кто знает? Он прожил достаточно и понимал, что на свете много всякой странной хрени, которую невозможно объяснить. Его дядя, живущий в Пуэрто-Рико, много раз видел чупакабру, но ему никто не верил. А вот Андрес верил, ведь, в конце концов, это его дядя. Но у него хватало ума понять, что по большей части люди не хотят признавать такие вещи. Поэтому, медленно подъезжая к станции «Пятьдесят девятая улица», он не слишком удивился, когда в лучах от фар поезда заметил впереди фигуру в темном комбинезоне и шлеме с головным фонариком. Андрес выругался, почувствовав, как на лице проступил пот. Он ничего не мог поделать — поезд был слишком близко и не мог остановиться. Сейчас он собьет этого недоумка. Парень поднял глаза — это был определенно парень, а не один из этих людей-ящериц. Долю секунды он стоял в оцепенении. Потом проворно вскарабкался на рельсы и нырнул в один из боковых туннелей, таща за собой вещмешок. Как раз когда парень исчез в дыре, поезд с ревом промчался мимо, и Андрес перевел дух и покачал головой. Какого черта, он чуть не наехал на парня! И вообще, что этот hijo de puta[2] там делал? Возможно, просто какой-то тупой мудак-миллениал пытается обследовать подземку Нью-Йорка и написать о ней книгу. Нет, не книгу, а сайт. В наше время создают сайты. А еще продают футболки или что-то вроде того. Как бы то ни было, он не сбил этого чертова pendejo[3], а остальное его не касается. Андрес выкинул происшествие из головы и остановил поезд на станции. А тем временем мужчина в комбинезоне, забившись в нишу, переводил дух. Он как раз собирался расширить ее, но приближающийся поезд заставил его заползти внутрь. Ниша уже много лет была закрыта, и открыть ее оказалось труднее, чем он предполагал. Глубоко вдохнув, он прислушивался к грохоту удаляющегося поезда. Одна из поперечных балок, блокирующих дыру, была заменена стальной арматурой и закреплена в бетоне. Он не предполагал такого, и у него ушло гораздо больше времени на то, чтобы снять ее. Но время не имело значения. Ему необходимо было выполнить эту работу. Он пробирался в сторону Парк-авеню по туннелю, который уже давно не использовался. Со стен и даже с потолка падали обломки бутовой кладки. Под ногами оставались рельсы, ржавые, во многих местах сломанные. Поэтому он шел осторожно, пока туннель резко не оборвался в том месте, где когда-то была станция давно не существующей ветки подземки. Здесь он задержался, светя фонариком на старую платформу. На задней стене имелась мраморная арка, но дверной проем, который она когда-то обрамляла, был заложен кирпичом и оштукатурен. Мужчина направил фонарь на сводчатый потолок, отделанный с удивительной проработкой деталей, характерной для XIX века. Фреска на потолке, выцветшая, с облупившейся краской, но еще различимая, изображала похищение Европы. Мужчина улыбнулся и достал карту. Он внимательно изучил ее, сверяясь с GPS на запястье. Потом, кивнув сам себе, сложил карту.