Он смотрел на нее и, секунду помедлив, спросил: — Знаешь, почему в вооруженные силы восемнадцатилетних — Потому что они молодые и здоровые? — предположила Лакост. — Здоровее двадцатитрехлетних? Нет. Это потому что они податливые, как пластилин. Восемнадцатилетних так легко убедить в чем угодно. Заставить сделать все, что угодно. — То же самое можно сказать и про уличные банды, и про террористические организации. Если дать им молодежь. Мысль зацепила ее. Она произнесла простые слова, но чтобы осознать их смысл, потребовалось некоторое время. Серж ЛеДюк, по сути, превращал Академию Сюртэ в тренировочную террористическую группировку. За какие-то несколько лет он испортил некогда прекрасную организацию. Не только Академию — отсюда в качестве агентов в Сюртэ попадут его кадеты. И станут расти по службе. Нет, не станут. Уже стали. Они уже внутри Сюртэ. И что хуже всего, эти юные мужчины и женщины не видят ничего плохого в том, что делают. Или собираются делать. Просто им сказали, что это правильно. У Армана Гамаша была причина принять пост коммандера. Чтобы восстановить равновесие. И сделать всё возможное, чтобы остановить Сержа ЛеДюка. Под ее взглядом коммандер Гамаш поднялся и шагнул к своему столу. Лакост насторожилась — реакция, свойственная хорошо натренированным, высококвалифицированным офицерам. Сержа ЛеДюка нужно было остановить. Окончательно и бесповоротно. Но это сделал не месье Гамаш, уверила она себя. Он тут ни при чём. Он ни в чём не виноват. Ни в чём. Она смотрела, как Гамаш подхватывает со стола досье и возвращается к ней. — Вам надо было его уволить, патрон, — сказала Лакост. — Арестовать его за коррупцию вы бы, возможно, не смогли, но увольнение остановило бы его от причинения большего ущерба. — Увольнение ЛеДюка ничего бы не решило. Проблема просто переместилась бы к кому-то другому. ЛеДюки в этом мире всегда найдут благодатную почву. Не Сюртэ, так другой полицейский департамент. Частная охранная фирма. Нет. Наступил предел. Это должно было прекратиться, и люди, которых он тут и в Сюртэ подкупил, должны были увидеть, что их философию больше не потерпят. — Как вы намеривались добиться этого, сэр? Он с иронией посмотрел на нее. — Ты говоришь о том, о чём я думаю? Уж не подозреваешь ли ты, что я остановил его при помощи пули в ранний утренний час? — Мне нужно было спросить. А вам — ответить. Это же не светская беседа. — Согласен, — ответил Гамаша, возвращаясь в кресло. — Но ты же не думаешь, что я способен на хладнокровное убийство? Она помолчала, не спуская с него глаз. — Думаю, способны. Её слова надолго повисли между ними. — И, как бы там ни было, я тоже способна, — добавила она. — При определенных обстоятельствах, — согласился Гамаш, медленно кивнув. — Oui. — Вопрос в том, какие обстоятельства считать подходящими, — добавил Гамаш. — Должно быть, патрон, вам стало ясно, что Серж ЛеДюк побеждает. Он уже искалечил третьекурсников. Вы сами сказали, что их уже не исправишь… — Я сказал — почти. Я еще не потерял надежду на их счёт. — Почему тогда не взять обучение третьекурсников на себя? Вы ограничились только новичками. — Так и есть. Старших я отдал кое-кому получше. Тому, кто сможет научить их большему, чем я когда-либо буду способен. — Жану-Ги? — спросила она, даже не пытаясь скрыть сомнения. — Мишелю Бребёфу. Изабель Лакост села очень тихо, не дыша. Как если бы в комнату проникло что-то жуткое, и она не хотела привлекать его внимание. — Знаменитый предатель, — наконец выговорила она. — Пример, — сказал Гамаш. — Мощный пример того, на что способна коррупция. Она лишила Мишеля Бребёфа всего, что было ему дорого — коллег, друзей, самоуважения. Карьеры. Семьи. Он потерял всё. Серж ЛеДюк обещал кадетам власть и награды. Мишель Бребёф проверил всё это в на себе. Он пример того, что станет с коррумпированным офицером Сюртэ. — Он знает об этом? — Он знает, что ему предоставлен шанс искупить вину, закрыть ворота. Изабель Лакост склонила голову, не вполне уловив аллюзию. — Предположим, он не пытается искупить вину, — предположила Лакост. — Что, если он использует этот шанс как попытку вернуться в дело? Предположим, он встал на старую дорожку и нашел свою благодатную почву. Не страшно было соединить Мишеля Бребёфа, Сержа ЛеДюка и школу, полную впечатлительных курсантов, воедино? Не страшно, что всё обернется катастрофой? — Конечно, страшно, — резко бросил ей Гамаш, и тут же постарался успокоиться. Он посмотрел на неё, во взгляде мелькнул отсвет гнева. — Ты не можешь искренне считать, что я не боялся этого каждый день, каждую минуту. Но только так можно потушить пожарище — при помощи ответного пламени. — Это должно быть контролируемое пламя, — заметила Изабель Лакост и тихо повторила: — Контролируемое. — Полагаешь, я утерял контроль? — Недавно в морг унесли труп, а вас освистали курсанты, — она выдохнула, — Да, думаю, вы утеряли контроль. И пожалуйста, помните — я говорю это вам с огромным уважением. Если кто-то и мог решить эту проблему, то только вы. — Ты думаешь, я сделал хуже? Она готова была ответить, потом передумала. — Я не собираюсь сидеть тут и заявлять тебе, что убийство Сержа ЛеДюка было частью моего плана, — сказал Гамаш. Или что я считал это отдаленно возможным. Но назад я не поверну. Ты никогда не сбегала, Изабель. Даже когда могла. Даже когда должна была, чтобы спасти свою жизнь. Теперь он ей улыбался. Теми же знакомыми карими глазами, что смотрели на неё, когда он умирал на фабричном полу, пока она безуспешно старалась остановить вытекающую из него кровь. Тогда над головами свистели пули, стены вокруг них взрывались осколками, а воздух был плотным от пыли и криков смертельно раненных мужчин и женщин. Она осталась с ним. Держала его за руку. Услышала слова, как они оба тогда думали последние в его жизни. Рейн-Мари. Он передал это имя через Изабель Лакост. А с именем отдавал и всю душу, всё свое сердце. Всё своё счастье и просьбу о прощении. Рейн-Мари. Гамаш выжил. И Изабель не пришлось доставлять ей то, последнее послание. — Вот и я не бегу теперь, — сказал он. — Будем придерживаться прежнего курса. — Oui, — ответила она. — Мы бывали и в худших передрягах, Изабель, — заключил он. — Случалось, — улыбнулась та. — По крайней мере, кадеты не вооружены и не стреляют в нас. До поры. Гамаш издал хриплый смешок. — Я попросил шефа полиции как можно быстрее изъять все боеприпасы из арсенала. Оружие останется, но нечем будет стрелять. Улыбка сползла с ее губ: — Я же пошутила. Вы серьезно ожидаете неприятностей подобного масштаба? — Убийства я не ожидал, — ответил он, став серьезнее, чем когда-либо. — Кадеты должны быть в безопасности. Единственная вещь, которая опаснее убийцы это убийца, загнанный в угол. А сейчас он заключен в стенах Академии. И лучше, чтобы в его распоряжение не попал арсенал. — Или целая армия, — сказала Лакост, припоминая реакцию в аудитории. — У Сержа ЛеДюка много последователей. — Это так. Но ты заметила — хоть кто-нибудь горюет по нему? Лакост на мгновение задумалась и отрицательно покачала головой. — Нет. — Нет, — подтвердил Гамаш. — Проблема с «дыханием королей». — Дыханьем королей? — «Их смыло всех державною волною», — напомнил Гамаш. — Жалко, что тут нет Жана-Ги, он бы оценил. — Очередное стихотворение, — догадалась Лакост. — Хм. Джонатан Свифт, — он протянул ей папку, взятую с рабочего стола.