— Да, но что породило эту необходимость? Гамаш немного подумал. — Проблемы выживания? — Точно! Карты давали им контроль над окружающим, впервые в истории. Они указывали путь из одной точки в другую. Сейчас это звучит просто, но несколько тысяч лет назад человеку требовались огромные усилия воображения, чтобы представить подобное. Все карты представляют собой вид сверху, с высоты птичьего полета. Именно этот вид открывался сверху их богам. Представьте себя на месте человека, впервые размышляющего над этим. Пытающегося охватить разумом земной шар, которого он никогда не видел. А потом еще и нарисовать это. Невероятно! И осмыслите пользу. Гамаш за всю свою жизнь ни разу не думал на подобные темы, сейчас же ему стало понятно, насколько почтительно мастер-тактик относится к картам. В качестве тактического инструмента карты стали чем-то революционным и не имели себе равных. Они дарили тем, кто ими владел, непререкаемое преимущество. Это было сродни магии. — Это означало, что теперь можно планировать, разрабатывать стратегию, — продолжил Шарпантье. — Можно было заглянуть в будущее. Представить, куда они идут, и что могут там обнаружить. Племена, народы, предприятия с самыми точными картами побеждали. — Так вы и стали тактиком? — Да, все началось с карт. Я был неуклюжим ребенком, — он сказал это так, словно сам факт у кого-то вызывал сомнения. — Я находил мир местом, полным хаоса. Тревожным местом. А в картах находил порядок и красоту. Я люблю карты. Преувеличением это не было. Он с нежностью взирал на бумажный лист карты на кофейном столике. Как на свежеобретённого друга. — И даже само слово замечательное — map — «карта». Оно образовано от mappa mundi. Mappa на латыни — «салфетка». Mundi, конечно же, «мир». Ну не чудесно ли? Салфетка с целым миром на ней. Земная и величественная. Карта. Он произнес слово, как магическое заклинание. И на мокром от пота лице молодого человека отразился мир, когда-то открывшийся несчастливому мальчишке. Карта. — Некоторые первые карты Европы изготовили монахи, — сказал Шарпантье. — Они объединили информацию, полученную от мореплавателей и торговцев. Их иногда называют беатусовыми картами, потому что самые ранние изготовлены монахом Беатом в восьмом веке. Он нарисовал их для своей книги «Комментарии на Апокалипсис». — О, только не это снова, — буркнул Гамаш. Шарпантье посмотрел на него, но вскоре вернулся к бумаге на столе. — У каждой карты есть цель, — прошептал он. — Какова же твоя? — Даже не предполагаете? — Готов сообщить вам свое авторитетное мнение, основанное на годах изучения карт и тактических основ, — предложил Шарпантье. — Отлично, — согласился Гамаш. — Я приму его во внимание. — Эта карта выполнена картографом. Специалистом. Это не работа любителя. Тот, кто её нарисовал, определенно был профессионалом. — И что же навело вас на эту мысль — корова или пирамида? — поинтересовался Гамаш. — Ни та, ни другая, — не замечая иронии, ответил Шарпантье. — Судите сами, какие контурные линии. — Он указал на тонкие линии, обозначающие высоты. Холмы и равнины. — Полагаю, если проверить карту, то можно обнаружить её чрезвычайную точность. — Не совсем. Корову давно спасли, сняв с холма, а снеговик растаял сто лет назад, и могу гарантировать, что поблизости нет ни одной пирамиды. — Гамаш указал на треугольник в правом верхнем квадранте. — А это именно то, что делает данную карту особенно интересной, — заявил Шарпантье. — Старые карты демонстрируют историю — поселений, торговли, завоеваний. Эта же карта демонстрирует чью-то очень личную историю. Эта карта предназначена для одного человека. С единственной целью. — И какова же эта цель? — снова задал этот вопрос Гамаш, впрочем, не ожидая ответа. Однако неожиданно получил его. — Думаю, это одна из ранних карт по ориентированию. — Ориентированию? Спортивному? — Все начиналось немного не так, — стал объяснять Шарпантье. — Солдатики на витраже — ровесники Первой Мировой войны, так? Ориентирование развивалось тогда как средство для тренировки солдат в нахождении пути на полях сражений. — То есть, это карта поля битвы? — спросил Гамаш, запутавшись. — Конечно же нет. Тут же снеговик с хоккейной клюшкой! Это не Ипр, это ваша деревенька. Так вы хотите узнать, для чего сделана эта карта? Позади них, в камине, угасал огонь — потух последний уголёк. Анри похрапывал на полу у ног Гамаша, маленькая Грейси перестала поскуливать. Гамаш кивнул. — Карта была сделана для того молодого солдатика. Как памятная записка, — проговорил Шарпантье. — Чтобы напоминать ему о доме. Арман взглянул на три молоденькие жизнерадостные сосенки. — Чтобы вернуть его домой, — сказал Шарпантье. Не сработало. Не все карты, подумал Гамаш, волшебные. Глава 23 Мирна рывком села в кровать. Ее разбудил звук, похожий на выстрел. Не вполне проснувшись, она предпочла остаться в кровать и прислушалась, надеясь, что ей просто приснилось. Но выстрел раздался снова. Не просто выстрел, а канонада. Безошибочно она распознала в ней автоматную очередь. А потом вопль. Визг. Откинув в сторону пуховое одеяло, она бросилась к двери спальни и распахнула её. И только теперь сон слетел с неё, и Мирна поняла, что происходит. Жак Лорин сидел перед ноутбуком. Экран мерцал, отбрасывая блики на лицо кадета. Было два часа ночи, и Жак наконец последовал её совету «погуглить» Армана Гамаша. И сразу нарвался на эту ссылку. Кто-то выкрикивает приказы. Волевые, властные. Голос прорывается сквозь панику, через шквальный огонь, под которым агенты Сюртэ все дальше и дальше продвигаются в глубь заброшенной фабрики, тесня боевиков впереди себя. Призывая их к переговорам. Но боевики повсюду, окружают агентов. Смахивает на ловушку, на бойню. Но все же, по воле одного человека, под властью его решительного голоса и по сигналу его руки, они продвигаются дальше. * * * Хуэйфэнь Клотье сидела на кровати. Впервые ей выпала спокойная минута после смерти профессора ЛеДюка. После убийства Дюка. Этим он и запомнится. Человек стёрт с лица земли убийцей. Сержа ЛеДюка больше не существует. Его никогда не было. Всё, что он натворил, умерло вместе с ним. Развернув на коленях карту, она стала её изучать. * * * Лицо кадета Лорина становилось бледнее и бледнее. Место он узнал. Тут, на этом импровизированном полигоне заброшенной фабрики, они проводили тактические занятия. Те самые, на которых он был дважды убит и один раз взят в заложники. Тут они ни разу не выигрывали. Но то, что он видел сейчас, тренировкой не было. Всё было по-настоящему. Запись с камеры, надетой на агента, закончилась. Точка съемки сместилась на камеру другого агента. Запись стала отрывистой, дергающейся. Агент бежал. Потом скорчился под бетонной колонной, разорвавшейся осколками от попадавших в неё пуль. Всё чисто. Чистыми были и лица агентов. Непреклонными. Решительными. Они продолжали продвигаться вперёд. Даже если падали.