Эд Тин улыбнулся, и морщинки вокруг губ превратились в глубокие складки. - Твои друзья, Лу? - А как же, мы старые друзья, - сказал я. - В один прекрасный день я выбью этому другу зубы. Лу ни капли не испугался. Ублюдок, казалось, напрашивался на то, чтобы я выполнил свою угрозу. Эллен легонько подтолкнула меня сзади, мы прошли сквозь толпу к гардеробу, где я получил шляпу, и вышли на вечернюю улицу. Теперь ее лицо было другим. Улыбка исчезла, и она наблюдала за мной, как будто я вот-вот ее укушу. - Боже мой, Майк, шутки шутками, но не заходи слишком далеко. Ты знаешь, кто это? - Да, отбросы. Хочешь услышать, как они называются точно? - Но… Они же опасны. - Мне говорили. Так еще веселее. Ты их знаешь? - Конечно. Мой босс отдал бы десять лет жизни, чтобы засадить любого из них. Прошу тебя, Майк, не втягивай меня в это. Я ничего не имею против того, чтобы держать под прицелом кого-нибудь вроде того человечка, но эти двое… Я обнял ее за плечи и сжал. - Киска, когда меня сможет запугать парочка подобных мерзавцев, я повешусь. Они производят впечатление, потому что имеют деньги, а также власть и оружие, которые можно купить за деньги. Но сорви с них одежду, чтобы не осталось ни одного кармана для денег или оружия, и они окажутся просто двумя червями, которые ищут, куда бы спрятаться. - Поступай по-своему, но я должна выпить. Побольше и прямо сейчас. У меня живот свело. Она, конечно, говорила о том, что внутри. Я пощупал ее живот - с ним все было в порядке. Она пихнула меня локтем, чтобы освободиться, и заставила вести ее в бар. Бар был почти пуст, а единственной личностью, внушающей страх, был пьянчуга, спорящий с барменом. Мы выпили, я спросил, не хочет ли она еще, но она покачала головой: - Одной хватит. Я бы предпочла поехать домой, Майк. Она жила на верхнем этаже единственного нового здания в квартале. Около полудюжины старых домов было снесено, чтобы освободить место для нового дома, и он стоял, подобно красотке в купальном костюме на собрании старых дев. Большинство новых автомобилей с откидным верхом и элегантных черных седанов стояло, сгрудившись, перед ее домом. Я поставил свою машину позади других у тротуара и открыл ей дверцу. - Ты не зайдешь перекусить перед сном? - Мне казалось, что это я должен напроситься, - засмеялся я. - Все меняется. Особенно в моем возрасте. Я поднялся за ней. Еще не дойдя до квартиры, я оказался в мире автоматического лифта, коридоров, отделанных мрамором и устланных толстыми темно-бордовыми коврами, дорогих безделушек и старинной мебели. В квартире было не хуже. Для тесного Нью-Йорка это было роскошью. Шесть комнат были обставлены великолепно, насколько я мог судить. В гостиной стояла ультрамодная мебель геометрических форм, которая выглядела жутко, пока не усядешься. Вдоль облицовки фальшивого камина висела коллекция подлинного Поля Ревера, которая тянула на кругленькую сумму. Самые большие из вещиц, снабженных медными табличками с историческими данными, использовались вместо цветочных горшков. Оглядевшись вокруг, я покосился на Эллен: - Сколько же тебе платят за секретарскую работу? Ее смех зазвенел по комнате: - Не так уж много, уверяю тебя. Мы снимаем квартиру втроем, это не так накладно. Медь, которая тебе так понравилась, принадлежит Пэтти. Она работала сегодня вместе со мной у капитана Чэмберса. - А, низенькая и толстая... - У нее есть определенные достоинства, которые привлекают мужчин. - Деньги? Она кивнула. - Тогда зачем она работает? - Чтобы быть среди мужчин, конечно. - Вот те на! Неужели женщины только и знают, что гоняться за мужчинами? - Похоже, так, А теперь, если ты подождешь чуть-чуть, я смастерю пару сандвичей. Что-нибудь выпьешь? - Если есть, пиво. Она кивнула и пошла на кухню. Минут пять она что-то делала там и наконец ухитрилась уложить куски ветчины между ломтями хлеба. Тощая взъерошенная особа в короткой ночной рубашке, должно быть, услышала возню у холодильника, потому что вышла из спальни в тот момент, когда вернулась Эллен, и схватила с тарелки лишний сандвич. Она как раз собиралась сунуть его в рот, но заметила меня и сказала: - Привет. Я тоже сказал: - Привет. Она что-то промычала, вонзая зубы в сандвич. Движение рук вздернуло рубашку еще выше. Эллен, вручая мне сандвич и пиво, загородила это зрелище и окликнула через плечо: - Или надень что-нибудь, или отправляйся в постель. Взъерошенная особа откусила еще кусок и поплелась в спальню. - Видишь, с чем мне приходится мириться? - Я бы тоже хотел мириться с этим. - Придется. Так мы сидели, ели и бездельничали над пивом, пока я не сказал, что пора уходить. Она печально взглянула на меня с выражением, которое давало понять, что я могу остаться, если очень хочу. Я сказал ей про ребенка и про договоренность с медсестрой, добавив, что должен был уже давно уложить его в постель. На лице ее появилось то же выражение, что и в конторе. - Уложи меня тоже в постель, Майк. - С гибкой животной грацией она скользнула ко мне из кресла, и в короткое мгновение, когда глаза наши встретились, я почувствовал пламя страсти, бушевавшее за ярко-синей радужной оболочкой. Прошло не больше минуты. - Майк, - позвала она хриплым шепотом, и я бросился к ней. Слабый свет, проникавший из другой комнаты, только слегка выделял постель на черном фоне комнаты. Я слышал ее дыхание, слишком тяжелое и прерывистое, чтобы назвать его нормальным, и руки мои дрожали, когда я сунул в рот сигарету. - Майк… - опять проговорила она и зажгла спичку. Ее волосы ровной массой лежали на подушке, губы, полные и чувственные, приоткрывали блестящие белые зубы. Ее укрывала лишь простыня, вздымавшаяся и опускавшаяся между соблазнительными бугорками грудей. Эллен была прекрасна, как может быть прекрасна только зрелая женщина. Она была обольстительна, как может быть обольстительна только зрелая женщина. - Уложи меня, Майк. Спичка догорела почти до самых пальцев. Я нагнулся, взялся за край простыни и откинул ее. Она лежала обнаженная, прекрасная, зовущая. - Люблю брюнеток, - сказал я. Тон моего голоса давал ей понять - нет, не сегодня, но улыбка ее не погасла. В ней только добавилось ехидства - она знала, что я не в силах буду смотреть на нее и говорить «Нет». - Ты мерзавец, Майк. Спичка погасла. - Ты уже говорила мне об этом. - Ты еще больший мерзавец, чем я думала, - она засмеялась. Когда я пятился из комнаты, она все еще посмеивалась, и по спине у меня вновь пробежали мурашки. Я думал о ней всю дорогу к дому, думал, когда ставил машину. Она так занимала мои мысли, что я забыл об осторожности. Когда я вставил ключ в замочную скважину и повернул его, он на мгновение застрял, прежде чем повернуться до конца, и я громко выругался, влетев в дверь плечом вперед и свалившись на пол. Что-то просвистело над моей головой, я схватил чью-то руку, и на меня обрушилась извивающаяся в борьбе гора мускулов. Если бы я мог достать револьвер, я выпустил бы ему кишки. Он дышал мне прямо в лицо. Я попытался нанести удар коленом, но он отклонился в сторону, обрушив на меня удар, и мое плечо онемело после слепящей вспышки боли. Он попробовал дотянуться до моего горла, но мне удалось освободить одну ногу и ударить; я почувствовал, что угодил ему в пах. Приступ боли согнул его пополам, дыхание его напоминало звук выходящего из дырявой шины воздуха. И тогда я переоценил себя. Я думал, что он у меня в руках. Я стал вставать, и тут он сделал движение. Только одно движение. Эта штука в его руке обрушилась мне на голову, и весь мир стал разваливаться на куски, пока не осталось никаких ощущений. Я осознал лишь, что он выбрался из комнаты и летит вниз по лестнице. Я подумал о дверном замке, который подогнан так, чтобы можно было видеть, открывали ли его отмычкой. Но из-за одной обнаженной особы, с улыбкой лежавшей в постели, которую мне не дано было с ней разделить, я забыл абсолютно обо всем.