- Имена, приятель. - Ноки - это Артур Коул. Второго зовут Гленн Фишер. - Ему приходилось выдавливать слова изо рта, превратившегося в тонкую красную щель. Следы моих пальцев отпечатались на щеках, раздув их еще больше. Он надеялся, что я повернусь к нему спиной хотя бы на секунду. Безумие заставило его глаза выкатиться так сильно, что веки не могли их прикрыть. Я повернулся к нему спиной, чтобы взять телефонную трубку, но прямо передо мной было зеркало, и я мог наблюдать, как он с ненавистью смотрит на меня, и листать справочник, разыскивая номер Коула. Я набрал его. Никто не ответил. Я позвонил в ресторан «Риальто» и поговорил с двумя официантами, пока не подошел хозяин и не сказал, что парочка там больше не живет. Примерно час назад они собрали вещи, сели в такси и смотались. Да, счет они оплатили, и хозяин был рад избавиться от них. Я повесил трубку и повернулся. - Они сбежали, Жаба. Линк сидел неподвижно. - Куда они могли направиться? Он пожал плечами. - Мне кажется, ты скоро умрешь, Жаба, -• сказал я. После этих слов я пристально уставился на него и смотрел, пока смысл сказанного не дошел до него и глаза его не ввалились настолько, что веки опять смогли прикрыть их. Я поднял револьвер, лежавший рядом с ним, и высыпал патроны на ладонь. Это были патроны сорок четвертого калибра с медными наконечниками, которые могли разорвать человека пополам. Я швырнул разряженный револьвер обратно в кресло и вышел из комнаты. Ночной воздух показался мне чище. Дождь превратился в легкую изморось, смывающую всю болотную вонь. Он частично скрыл чудовищный замок, в котором сидела безобразная жаба, как будто испытывал стыд за него. Сев в машину, я спустился до перекрестка, развернулся и поехал обратно вверх по улице. Я еще не доехал до дома, когда из подъездной аллеи с ревом выехал «паккард» и понесся вниз по улице. Мне оставалось только рассмеяться, потому что Жаба никуда не собирался ехать. Он был так взбешен, что ему на чем-то надо было выместить злость, и на этот раз под руку подвернулась машина. Я поехал бы дальше, не оставь он дверь распахнутой так широко, что желтый свет падал из нее на дорожку, приглашая войти. Я нажал на тормоз, заглушил мотор и принял приглашение. Дом отражал попытку Жабы придать ему респектабельность, но именно попытку. Огни наверху зажигались выключателями у подножия лестницы, а в пыли на ступенях виднелись следы только одного человека. В доме было три спальни, две ванные комнаты и гостиная на верхнем этаже; на втором этаже помещался полный комплект комнат, но использовались только одна спальня и душевая. Все остальное было аккуратным и тихим, со следами уборки недельной давности. Внизу на кухне был кавардак из грязной посуды и разбросанных газет. Кладовая была забита в расчете на сотню человек, а единственными вещами в гардеробе для гостей были шляпа и пальто Линка, которые он не удосужился надеть, бросившись вон. Я побродил по библиотеке и кабинету, ничего не трогая, потом спустился вниз и немного выпил из его запасов в баре. Это была большая комната со стенами, отделанными сучковатой сосной. По стенам рядами стояли сотни две пивных кружек, что, по замыслу, должно было создавать атмосферу пивной лавки. С одной стороны была бильярдная с аккуратно сложенными запыленными шарами. Здесь был даже сигаретный автомат. Сигареты он выдавал бесплатно, нажатием рычага, так что я приобрел пачку за счет Линка. В бильярдной было еще две двери. Одна из них вела в котельную, и я ступил ногой прямо в чертову крысоловку, которая чуть не отсекла мне пальцы. Вторая комната была кладовкой, я чуть не попятился, когда из темноты выступили очертания окутанных белым саваном груд хлама. Я нащупал выключатель. Зажглась красная лампочка над раковиной у дальней стены, сделав все вокруг темно-красным. Это была темная комната для фотографии. По крайней мере, когда-то была. Вещи не трогали с тех самых пор, как их внесли сюда. Под покрывалом помещались большая профессиональная камера с множеством задников для съемки и пара металлических подставок. Химикаты и фотопластинки гнили на полках рядом с коробкой, в которой лежали останки тюбиков с краской для ретуши. В углу стоял какой-то подозрительного вида агрегат с аккуратно заклеенными лентой швами. Я опять накрыл все покрывалами и выключил свет. Закрывая дверь, я подумал о том, что Жаба явно пытался завести себе хобби. В каком-то смысле я его понимал. Этот подонок был до неприличия богат, но ему не на кого было тратить деньги. Я оставил дверь открытой, как была, и уселся за руль своей колымаги. Маленький молоточек стучал в моем мозгу, стараясь вбить туда что-то, чему уже давно надлежало быть там. Молоточек все еще стучал, когда я доехал до Риверсайд и поехал вниз по улице. Так много мелочей, и ни одна не вписывалась в картину! Где-то между комнатой, где обитал Деккер, и мерзким замком Жабы убийца, посвистывая, шел по улице, и я сидел, пытаясь понять, что же означает молоточек, стучащий у меня в мозгу. Боже, как я устал! Дым стал щипать мне глаза, и я вынужден был открыть окно машины. Что мне было нужно - это долгий спокойный сон, без единой мысли, но где-то среди этих построенных человеком скал из стали и камня была Марша; она сказала, что будет ждать меня. Опять начал ныть затылок, и даже мысль о возможности переспать с бывшей кинозвездой не усмиряла боли. И все же я пошел к ней. И все же она ждала. - Ты поздновато, Майк, - сказала Марша. - Я знаю, извини. Она взяла у меня из рук шляпу и ждала, пока я стяну с себя пальто. Убрав их в стенной шкаф, она взяла меня под руку и ввела в комнату. В ведерке, некогда наполненном льдом, поблескивала вода, стояли наготове бутылки. Высокие красные свечи, сгоревшие на несколько дюймов, были потушены. - Я думала, ты придешь раньше. Хотя бы к ужину. Она подала мне сигарету из длинной узкой пачки и протянула зажигалку. Вдохнув полные легкие дыма, я откинул голову на спинку кресла и пристально посмотрел на нее. На ней было светло-зеленое облегающее платье, закрывающее одно плечо и ниспадающее к узкому кожаному ремешку на талии. Припухлость вокруг глаза прошла, и в мягком освещении комнаты оставшаяся легкая краснота смотрелась почти привлекательно. Я секунду смотрел на нее, потом улыбнулся. - Теперь мне почти жаль, что не пришел. На тебя приятно посмотреть, киска. - Наполовину. - Нет. На этот раз целиком. С головы до пят. Ее глаза мягко мерцали под длинными ресницами. - Мне нравится, когда ты говоришь так, Майк. Ты ведь привык так говорить? - Только прекрасным женщинам. - И ты встречал их великое множество. - Теперь в ее голосе звучал смех. - Ты не на то намекаешь, детка. Ты имеешь в виду красивых. Красивые и прекрасные - это совершенно разные вещи. Красивых женщин не так много, но даже не очень бросающаяся в глаза женщина может быть прекрасной. Множество мужчин делает ошибку, отвергая прекрасную женщину ради просто красивой. Она подняла брови, изобразив легкое удивление, и радужная оболочка ее глаз стала видна целиком. - Я не знала, что ты философ, Майк. - Ты многого обо мне не знаешь. Она поднялась с кресла и взяла со стола стаканы. - А мне надо знать? - Угу. Там много плохого. - Я снова получил в награду взгляд с полуулыбкой, и она принесла немного свежего льда из кухни и сделала виски с содовой. Моя порция прошла легко, создав на дне желудка приятное ощущение тепла, которое незаметно разошлось по всему телу; теперь чудеснее всего на свете казалось сидеть вот так, полуприкрыв глаза, и слушать, как дождь барабанит по оконным стеклам. Марша протянула руку к проигрывателю, и комнату затопили мягкие звуки «Голубого Дуная». Она вновь наполнила стаканы, потом скользнула на пол у моих ног и села, положив голову мне на колени. - Приятно? - спросила она. - Чудесно. Как раз под настроение. - Тихо. - Тихо. - Я на минуту закрыл глаза. - Иногда мне кажется, что время во мне остановилось. Такого раньше не бывало. Она нащупала мою руку и прижала к своей щеке. Мне показалось, что она провела губами по моим пальцам, но я не был уверен. - Малыш все еще у тебя? - Да, он в надежных руках. Завтра или послезавтра за ним придут. С ним все будет в порядке. - Жаль, что я не могу ничего сделать. А может быть, могу? Может, мне взять его к себе на время? - Тебе будет трудно с ним. Видишь ли, ему чуть больше года. Я нанял для него няню. Она в годах, но надежна. - Тогда давай я погуляю с ним или еще что-нибудь сделаю. Я действительно хочу помочь, Майк, честно. Я провел пальцами по ее блестящим волосам и мягким линиям лица. На этот раз я явственно ощутил, как ее губы раскрылись в поцелуе, коснувшись моей ладони. - Мне бы тоже этого хотелось, Марша. Мне нужна помощь. Все это дело ускользает от меня. - Тебе будет легче, если ты расскажешь о нем мне? - Возможно. - Тогда расскажи. И я рассказал. Я сидел, глядя в потолок, а Марша сидела на полу, положив голову мне на колени, и я рассказывал. Я обрисовал все, стараясь склеить детали в нужном порядке. Когда нанизываешь их одну за другой, рассказывать недолго. Они сложились в аккуратную стопку фактов, один поверх другого, но удержать их вместе было нечем. Один маленький толчок - и они разлетались во все стороны. К концу рассказа челюсти у меня болели, так крепко я стискивал зубы. - Если ты будешь впадать в ярость, это не поможет тебе думать, - сказала Марша. - Я должен пребывать в ярости. Черт побери, ты не сможешь взяться за дело такого рода, пока не впадешь в ярость. Меня не слишком волновали дети, но, когда я взял на руки сына Деккера, я понял, почему парень может дать себя выпотрошить, чтобы спасти жизнь ребенку. Здесь и таится что-то, что может дать ключ. Деккер знал, что умрет, и не пытался ничего предпринять. За три дня до смерти знал! Он привел в порядок все свои дела и ждал. Один Господь знает, что он передумал за эти три дня. Я ничего не понимаю. - Я с отвращением потер лицо. - Деккер и Хукер связаны с Жабой Линком, а он связан с Гриндлом и Тином, и застрелил Деккера один из ребят Гриндла. Если поискать, здесь должна быть какая-то связь. - Мне очень жаль, Майк. - Тебе нет нужды жалеть. - Но мне действительно жаль. В каком-то смысле это началось с меня. Я все время думаю о малыше. - Было бы то же самое, если бы Деккер вломился в другую квартиру. Парень знал, что умрет… Но почему? Нашел бы или нет то, что искал, все равно он готовился умереть!