Я прохожу в операционный блок. В предоперационной меня встречает Нэш. Кроме него, компанию мне составляют страх и оглушающе громкие мысли. Операционная готова, инструменты стерилизованы и разложены, операционный стол ждет. Нэш показывает мне все самое важное. Знакомлюсь с командой. Рию привозят на каталке в сопровождении анестезиолога. Девочка спит и выглядит бесконечно спокойной. Пока ждем доктора Гарднера, который будет проводить трансплантацию, перекладываем девочку на стол. Я тщательно проверяю правильность расположения тела, после чего Нэш подходит к нам и немного поправляет. Ловлю каждое его движение. Но думаю не о нас, только о Рие. И молюсь, чтобы все прошло хорошо. Мы идем в умывальную, чтобы обработать руки перед операцией. Я знаю, как проводится хирургическая дезинфекция рук, но мне все равно показывают. На всякий случай. После возвращения в операционную ко мне подходит медбрат и помогает надеть стерильный хирургический халат. Нэш уже готов, но, несмотря на это, терпеливо ждет, пока я закончу, чтобы мы могли продезинфицировать место операции. Мы моем и дезинфицируем область груди, и при виде маленькой девочки, готовой к операции, у меня встает ком в горле. Потом мы накрываем ее, и Нэш объясняет, как держать стерильную простыню, чтобы не нарушить стерильность. – Пока все выглядит неплохо, – говорит он, и я киваю. Мы закончили. Все готово. Глава 21 Лора Я стою среди медсестер, занятых своими делами. Нэш готовится к операции. Он сосредоточен до предела. Поверить не могу, что я здесь и наблюдаю за происходящим! Все вокруг действуют как единый механизм. Я забываю про нашу с Нэшем ссору. Теперь важен только пациент. Только Рия. И сейчас она лежит на операционном столе. Вот-вот появится доктор Гарднер. При мысли, что через несколько минут я буду наблюдать за ним и Нэшем, а может, даже помогать, меня подташнивает – от предвкушения, адреналина и паники. Это важная и ответственная операция. Речь идет о жизни ребенка. Температура в помещении комфортная. Мне здесь нравится, хотя я все еще ощущаю себя не на своем месте. Все получится. Все будет хорошо. Я справлюсь. Вдох. Выдох. Не забывать держать руки скрещенными на уровне груди, чтобы они оставались стерильными. И вот наступает «момент икс»: входит доктор Гарднер. Обменявшись с командой приветствиями, он подходит к операционному столу, где лежит Рия. Перед началом операции проводится хирургический чек-лист. Доктор Гарднер вслух зачитывает перечень мер по обеспечению хирургической безопасности. Он называет имена медперсонала, перечисляет их задачи, а также называет имя пациентки и проговаривает такие формальности, как место и технику проведения операционного вмешательства. Потом доктор Гарднер обсуждает с Нэшем и анестезиологом все сложности, которые могут возникнуть. Теперь можно приступать к операции. Донорское сердце готово к пересадке, анестезиолог следит за показателями состояния Рии и за глубиной наркоза. Все хорошо. Инструменты для вскрытия грудной клетки готовы, как и другие необходимые для операции инструменты и приборы – например, внутренние разрядные электроды и грудинный расширитель, который удерживает грудную клетку открытой, упрощая доступ к сердцу. Доктору Гарднеру подают скальпель, и я слышу, как стоящий рядом со мной Нэш бормочет: – Раз мы решили спасать людей, должны сделать это как следует. Доктор Гарднер глубоко вдыхает и выдыхает, прикладывает скальпель к грудной клетке и четко произносит: – Разрез. – Операция начинается. Задерживаю дыхание, когда он делает первый надрез. Срединная стернотомия является основным методом доступа при операциях на сердце. Доктор Гарднер переключается со скальпеля на стернотом и методично вскрывает грудину, пока разрез не становится достаточно большим. После этого он открывает и грудную клетку. Слышу, как он говорит: – Доктор Коллинз, установите крючки. Я счастлива, что у меня не трясутся руки, когда медсестра передает мне зубчатые крючки. Беру их снизу, чтобы удерживать рану с достаточным давлением и в то же время – без лишних усилий. Вставляем механический расширитель, раздвигаем грудину и ребра грудной клетки, чтобы обеспечить оптимальный доступ к сердцу и окружающим его сосудам. Потом вскрываем перикард, то есть околосердечную сумку. – Теперь подключаем аппарат искусственного кровообращения через аорту и две полые вены, – бормочу себе под нос. Доктор Гарднер кидает на меня быстрый взгляд. Нэш – тоже. Я не собиралась произносить это вслух… – Прошу прощения. – Вы дочь доктора Элиаса Коллинза, верно? – спрашивает доктор Гарднер, сосредоточенно продолжая работать. – Да, – лаконично отвечаю я, стараясь не выдавать смущения. – Мы с вашим отцом вместе учились, а потом и работали. Пока он не встретил вашу мать. Я не знала… Почему я этого не знала? Мое сердце пропускает удар и начинает радостно стучать с удвоенной энергией. Не нахожусь с ответом, что хорошо: сейчас этот разговор будет неуместным. – Зажим, – говорит Нэш. И вот перед нами открытое сердце десятилетней девочки, которое слабо бьется, а вскоре и вовсе перестанет. Все сконцентрированы до предела. Доктор Гарднер подсоединяет крупные сосуды к аппарату искусственного кровообращения, чтобы кровь продолжала циркулировать по телу без сердца и его можно было удалить. Снижаем температуру тела и начинаем отсоединять сердце. Доктор Гарднер отточенным движением перерезает сначала аорту и легочную артерию, после чего рассекает правое и левое предсердия. Пора. Смотрю, как сердце Рии вынимают из груди, и чувствую, как мое собственное заходится в бешеном ритме. Меня обдает жаром, мои пальцы вздрагивают, и Нэшу приходится накрыть их своими, чтобы помочь удержать инструменты. Прикосновение длится всего несколько мгновений, но мне они кажутся целой вечностью. Вот оно, сердце, которое старалось изо всех сил – но этого оказалось недостаточно. На его месте в груди Рии остается зияющая пустота. Это кажется неправильным, странным, и кожа у меня покрывается мурашками. Показатели стабильны – давление, сатурация… Донорское сердце, подготовив, помещают в грудную полость. Доктор Гарднер сохраняет полное спокойствие, он не колеблется, руки у него не дрожат. Он хороший врач. Превосходный. Трансплантация сердца – не та операция, в которой участвуешь каждый день, но доктор Гарднер проводил ее столько раз, что она стала для него рутиной. Это видно. Ощущается. Не знаю, как объяснить… Доктора Гарднера окружает аура спокойствия и уверенности, которая говорит: все под контролем. Наступает время для соединительных швов. – Доктор Брукс, замените меня. Кивнув, Нэш продолжает вместо него операцию. Левое и правое предсердие, легочная артерия, аорта – теперь все они соединены. Сердце на месте. Все четыре его полости раскрыты. Едва осмеливаюсь дышать, пока кровь, согреваясь, проходит через новое сердце. Тихо. Кажется, время остановилось. Мы стоим перед маленькой девочкой и смотрим на ее донорское сердце, которое вот-вот забьется. Но этого не происходит. Спокойствие и уверенность доктора Гарднера, которые окутывали нас как теплое одеяло, исчезли, словно их унес штормовой ветер. Доктор Гарднер начинает делать прямой массаж сердца, пытаясь запустить его, но ничего не происходит. Абсолютно ничего. – Ну давай, – шепчет он, не прекращая манипуляции, затем стимулирует сердце электрическим током, чтобы оно снова заработало. Но я уже смотрю на стоящего у операционного стола анестезиолога, ожидая его сигнала. Я молюсь богу, в которого не верю. Молюсь так истово, как только могу. И когда сердце делает первый удар, когда анестезиолог кивает и подтверждает, что все в порядке, меня охватывает такое облегчение, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не бросить крючки и не спрятать лицо в ладонях. Сердце бьется и трепещет. Оно живет. Рия жива. Рия будет жить. От счастья у меня на глазах выступают слезы, но я пытаюсь их сдержать. Не время и не место плакать. Нельзя расслабляться. Надо дистанцироваться. В операционной нельзя руководствоваться чувствами. Это одно из первых правил, с которыми знакомят будущих врачей. – Похоже, все хорошо. Отключаем аппарат искусственного кровообращения, извлекаем трахеостомическую трубку, гемостаз – и доктор Гарднер соединяет грудину стальной хирургической проволокой. – Доктор Брукс, зашейте грудную клетку. Нэш стежок за стежком накладывает швы, умело и аккуратно. Раздается писк. Это сигнал тревоги. – Фибрилляция желудочков, – шепотом говорю я, не желая в это верить. – Дефибриллятор! – приказывает Нэш. Заряжаем его. – Разряд! – Щелчок. Ничего не происходит. – Еще разряд! – командует Нэш, и я делаю шаг назад. – Всем отойти! Сердцебиение стабилизируется. Делаю судорожный вдох. Потом еще один, и еще. Приборы пищат снова. Этого не может быть… – Проклятье! – шипит Нэш. Доктор Гарднер хватается за дефибриллятор, но анестезиолог качает головой. Остановка сердца. Возбужденные голоса. Пытаюсь делать, что говорит доктор Гарднер. Я хочу помочь, хочу быть хорошим врачом, но ноги отказываются двигаться. До меня доносятся отдельные слова, «адреналин», «глюконат кальция», но вскоре мысли и шум крови в ушах перекрывают остальные звуки. Я стою и смотрю, как все стараются спасти Рию, как сражаются со смертью, но единственное, с чем могу сражаться я, – это приступ тошноты. А потом все заканчивается. Шум, суета. Все заканчивается. – Время смерти: двадцать три часа восемь минут, – объявляет доктор Гарднер. Он покидает операционную с опущенной головой, и видно, насколько ему тяжело. Поэтому он не смог работать в педиатрии. А я? Чувствую, как в стене моего самообладания появилась первая трещинка. По щеке катится слезинка. Нэш поворачивается и смотрит на меня взглядом, полным сожаления и грусти. Теперь меня ничего не держит и я больше не могу сохранять самообладание. Поначалу мои движения неловкие, скованные, но потом становятся все быстрее. Выбегаю из операционной, оставляя всех позади, и останавливаюсь только в коридоре, когда практически натыкаюсь на стену. Стянув маску и шапочку, со всхлипом бросаю их на пол и прижимаюсь лбом к стене. Мне все равно, увидит меня кто-нибудь или нет. Мне все равно.