– Нам нужно время, – он начинает злиться. Как и я. А еще мне грустно и больно. Больно так, словно меня разрывают изнутри. Теперь понимаю, какие раны остаются на сердце. – Нет, – я на мгновение закрываю глаза. – Не нужно. Ты собираешься сбежать. Собираешься бросить меня, хотя мы даже не начали встречаться! Так не должно быть. Нэш не возражает. Он молчит. И мое сердце разрывается на куски, горло горит, душа плачет. – Трус, – сдавленно шепчу я, и он вздрагивает, словно я закричала. Словно ударила его. Я ухожу не оглядываясь. И каждый шаг причиняет мне боль. Он отказывается от нас. Отказывается от меня… Глава 40 Лора Проходит два дня. Я снова дежурю в неотложке. Кажется, что с нашего с Нэшем разговора прошла целая вечность. Целая вечность с тех пор, как мы виделись в последний раз… Не знаю, как мне удалось отработать прошлую смену, не наделав ошибок и не сойдя с ума. Я ходила по стационару словно в трансе. После смены надо было пойти домой и отдохнуть, но вместо этого я сидела на скамейке в ботаническом саду парка Папаго и смотрела на кактусы, которые блестели в свете заходящего солнца, переливаясь всеми цветами радуги. Зрелище было волшебным, похожим на мираж… хотя, возможно, мне так казалось из-за слез. У меня началась маленькая истерика, включавшая рыдания и проклятия, из-за чего проходящие мимо родители с детьми торопились скорее уйти. Я пыталась собраться с силами и встать, но ноги словно налились свинцом, и мне казалось, что, если я сейчас пойду домой, на меня навалится реальность происходящего – суровая и неприглядная. А этого я вынести не могла. Как и боль. Поэтому я оставалась в парке до самого закрытия, а потом села на поздний автобус и поехала домой. Ночью спала плохо, утром забыла приготовить кофе для Гранта и остальных. Теперь я делаю все возможное, чтобы не думать о случившемся. О служебном расследовании, о мерзких слухах, о своей боли, о словах Нэша, врезавшихся мне в сердце. И в первую очередь не думать о сочувствующих, вопрошающих и осуждающих взглядах, которые сопровождают меня в больнице. Не думай об этом. Сделай глубокий вдох и вернись к работе. Постарайся не сойти с ума. Сегодня пятница, пациентов много, поэтому у меня почти нет времени на рефлексию, чему я очень рада. Не то чтобы я желала кому-то оказаться в неотложке. – Что тут у нас? – спрашиваю у Гранта, который все чаще совмещает свои смены с моими. Только что к нам на каталке привезли потерпевшего. – Мужчина, тридцать пять лет, таксист. Не справился с управлением. Почти не реагирует на внешние стимулы. Митч, оказавшись рядом со мной, спрашивает: – Что еще? – Сейчас доставят пассажиров, – продолжает Грант. – Один отделался парой ушибов, он в сознании, в отличие от второго. Там нельзя исключать как минимум один перелом, травму и внутреннее кровотечение. Мы с Митчем переглядываемся. – Я займусь водителем, – говорю я. Митч кивает, и они с Грантом остаются ждать потерпевших. Остальные дежурные врачи тем временем занимаются другими пациентами, поток которых не прекращается. – Вы меня слышите? Здравствуйте! – Поднимаю водителю веки, фонариком проверяя реакцию зрачков на свет. Ослаблена, но присутствует. До меня доносится тихий стон. – Вы меня слышите? – снова спрашиваю я. – Вы меня понимаете? – Несмотря на шейный воротник, замечаю слабый кивок. – Как вас зовут? – Коэн, – хрипит он. – Хорошо, мистер Коэн. Лежите, не двигайтесь. Вы в больнице, здесь о вас позаботятся. Меня зовут доктор Коллинз, а это Лиша, она все время будет с вами. Прикидываю план действий, но тут мое внимание привлекают двое потерпевших, о которых говорил Грант. Мужчину удерживают парамедики, пока он с отчаянными криками рвется к своей спутнице, которая лежит без сознания на других носилках. Она вся в крови. Проклятье. Похоже, она в тяжелом состоянии. – Мистер? Вы меня понимаете? Вы говорите по-английски? Черт, почему я знаю только испанский! – Митч ругается так громко, что я слышу его сквозь шум неотложки. Он ассистирует доктору О’Лири. Я никогда с ним не работала, но слышала, что он чертовски хороший врач. – Займись водителем. Проверь, нет ли переломов и открытых ран, – инструктирую Лишу и бросаюсь к пассажирам такси, чтобы помочь. Хватаю мужчину за руку, привлекая его внимание. Слышу его слова – и понимаю. – Атайна… – делаю глубокий вдох. Я нервничаю, а такой сложный язык, как арабский, легко забыть, если не общаться на нем постоянно. Но когда-то я хорошо его знала. Плевать, если буду говорить с ошибками. Я не на уроке и не гонюсь за пятеркой. Речь о человеческих жизнях. – Нахну хуна ликай мусаайдак, – пытаюсь его успокоить. Это означает: «Мы здесь, мы вам поможем». Наконец мужчина смотрит на меня, хватая за плечи. – Заущати, – повторяет он, в панике указывая на женщину у меня за спиной. – Это его жена, – сообщаю Митчу и доктору О’Лири. – Он говорит на арабском. – А ты откуда знаешь? – Учила, – лаконично отвечаю я. Из-за родительских разъездов я ходила на разные языковые курсы, где учила в основном арабский и персидский. – Митч, займись моим пациентом, шофером! – Принято! – с благодарностью отзывается Митч. – Исми доктор Коллинз. Хал туаани мен аалам? – Меня зовут доктор Коллинз. У вас что-нибудь болит? Мужчина отчаянно трясет головой и произносит слова, от которых я замираю: «Спасите мою жену. Спасите моего ребенка». – Хамиль? – недоуменно переспрашиваю я. Он кивает и откидывается на носилки, испытывая явное облегчение: наконец кто-то его понял! Я бросаюсь к его жене. – Она беременна! – кричу я, когда женщину собираются переложить с носилок. Она лежит на спине, ее живота почти не видно, на одежде и коже столько крови, что я не могу понять, серьезные ли травмы. Доктор О’Лири замирает, а я поворачиваюсь к Гранту: – Вызови кого-нибудь из отделения акушерства и гинекологии! У нас беременность, предположительно конец первого триместра. Пока мы будем осматривать мать, кто-то должен проверить ребенка. Глаза Гранта расширяются, и он спешит за помощью. – Откуда у вас эта информация? – спрашивает О’Лири, и я объясняю. Он благодарит меня и корректирует план действий. – Будем надеяться, что гинеколог скоро появится. Беременна она или нет, ей нужно в операционную, и быстрее. – Доктор О’Лири указывает на огромный осколок стекла, который торчит из тела на уровне левой почки. Проклятье. Надо спешить. У женщины ссадины на лице и кровоподтеки на голове. Рубашка, джинсы – все в крови, но я не замечаю, чтобы в области гениталий было кровотечение. Хотя это ни о чем не говорит. – Абида, Абида, – снова и снова повторяет мужчина имя жены. – Абида, вы меня слышите? Хал тафхамини хадритик? – Женщина не отвечает, но я продолжаю с ней разговаривать, пока мы везем ее в реанимацию и О’Лири раздает указания. – Ла тахафи. Са афхасуки. – Я говорю Абиде, что ей не нужно бояться и что сейчас ее осмотрят. Вскоре в реанимации появляется серьезная женщина с каштановыми волосами, собранными в высокий пучок. «Доктор Эбби Кларк», – написано у нее на бейджике. Я держу Абиду за руку, продолжая говорить с ней по-арабски, и чем могу помогаю доктору О’Лири, Гранту и другим медсестрам. Доктор Кларк тем временем дезинфицирует руки, надевает перчатки и подходит к пациентке. – Состояние стабильное? – Пока да, – отвечает доктор О’Лири. – Тогда не будем терять время. – Доктор Кларк кивает мне. – Доктор… доктор Коллинз. Мне нужно сделать вагинальное УЗИ. Помогите снять одежду. Я послушно делаю все, что мне говорят. Мы действуем не только сосредоточенно, но и быстро. – Ну что, давайте посмотрим. Где ты, малыш? – говорит доктор Кларк скорее для себя, чем для нас. – А вот и он. Вижу на экране плод и тяжело сглатываю, не зная, в порядке ли он. – Сердцебиение есть, кровотечения не видно, шейка матки в порядке. – Доктор Кларк внимательно осматривает плод. – С ребенком все в порядке. Плодный пузырь цел. Я выдыхаю, чувствуя облегчение. – В операционную ее, – командует доктор О’Лири и поворачивается ко мне: – Доктор Коллинз, я бы хотел, чтобы вы тоже нас сопровождали, но, учитывая обстоятельства, попрошу вас заняться мужем пациентки. – Да, конечно. – Хорошо. Снимаю перчатки и надеваю новые, снова продезинфицировав руки. Мы с доктором Кларк выходим из реанимационной. – Вы одна из новых бамбини?