– Сейчас не время для твоих игр и глупых шуток, – сквозь зубы говорю я, проходя мимо. – Ты притащился, чтобы нас подслушать? – Я здесь не из-за тебя. Просто проходил мимо, – парирует он с таким пылом, что я невольно останавливаюсь и оборачиваюсь. – Я слышал только часть вашего разговора, но мне хватило и этого. – И? Йен подходит ко мне. – Эти обвинения – полнейшая чушь. Ты это знаешь, я это знаю. Крис тоже. У меня нет сил говорить о случившемся, о том, что все это значит. – Чего ты хочешь, Йен? – Не делай глупостей, слышишь? Ты хочешь поступить правильно, но… Не делай ничего, о чем потом пожалеешь. Да что он вообще понимает? Глава 39 Лора Стул, на котором я сижу, обтянут темной кожей. Он неудобнее, чем кажется, однако вид из большого окна слева от меня компенсирует все неудобства. Некоторое время я молча любуюсь, как солнечные лучи преломляются в окнах зданий напротив. Понятия не имею, почему меня вызвали сюда – да еще сразу после операции. Я нервничаю. Все-таки не каждый день тебя просят явиться в кабинет главного хирурга и никогда такое не может произойти без уважительной причины. – Спасибо, что пришли, доктор Коллинз, – повторяет доктор Гарднер. – Конечно, – тру руки, но взгляд не отвожу. – Могу я поинтересоваться, почему вы меня вызвали? Он дружелюбно улыбается: – Вы, должно быть, унаследовали прямоту своей матери. Я помню, что ваш отец предпочитал занимать выжидательную позицию. – Я не хотела показаться грубой, – извиняюсь я. Он прав. Мама была прямолинейной, иногда даже слишком, и в этом я очень на нее похожа. Но мой собеседник лишь отмахивается. – Вы хорошо знали моего отца? – спрашиваю я, снедаемая любопытством, потому что вспомнила замечание, которое доктор Гарднер обронил однажды во время операции. – Трудно сказать. Мы вместе учились, но ваш отец был довольно нелюдим. Несмотря на это, все горели желанием заниматься в одной с ним группе, потому что он с легкостью вникал в самый трудный материал. Близко общаться мы начали только на старших курсах. К сожалению, проработали мы вместе недолго, но за это время он успел очень меня выручить, – говорит доктор Гарднер. Я улыбаюсь. – Он написал мне перед отъездом в Афганистан, и когда я услышал о случившемся… – Он переводит взгляд на окно, поджимая губы. – Эллиас был хорошим врачом, терпеливым, собранным, преданным своему делу… Он был хорошим человеком. Да, был. Как и моя мама. В памяти всплывает тот день, когда нам позвонили. Когда я осознала, что мама с папой никогда не вернутся домой. Я надеюсь, что родителям удалось спасти множество жизней. Что они оставили свой след в странах, где побывали, – особенно в той последней, терзаемой никому не нужной войной, где люди вынуждены терпеть ужасы, но не уезжают – потому что там их родина. Их дом. Никто не покинет свой дом – по крайней мере, добровольно. Разве кому-то нужны войны? Разве кто-то хочет терять все, что любит? – Вы очень верно его описали, – хрипловатым голосом отвечаю я и откашливаюсь, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. – Рад, что вы согласны. А еще рад, что вы, его дочь, работаете в Уайтстоун. К сожалению, я вызвал вас не только для того, чтобы предаться воспоминаниям. Я вынужден задать вам несколько неприятных вопросов. Заранее прошу прощения. Тема, о которой пойдет речь, довольно щекотливая. Звучит не очень. Чувствую, как у меня потеют руки. Я где-то напортачила? Что-то произошло? – О чем речь? О моей работе? – И да и нет, – неопределенно говорит доктор Гарднер и подается вперед, опираясь локтями на стол. Некоторое время он пытается подобрать слова, а когда наконец объясняет, почему я здесь, мое сердце пропускает удар. – Вы, должно быть, шутите, – вырывается у меня. Мой голос полон удивления, возмущения и беспокойства. Я сижу с открытым ртом, растерянно моргая. – На Нэша подали жалобу? Его обвиняют в том, что он приставал ко мне? – с каждым словом говорю все громче, все больше злюсь, и сейчас мне все равно, в чьем кабинете я нахожусь. – Более того, меня обвиняют, что я воспользовалась своим телом, чтобы получить привилегии и… Что? Выбивала себе операции получше? – Да, вы зрите в самый корень, доктор Коллинз. – Кто подал жалобу? – Нэш спрашивал о том же, – тихо замечает доктор Гарднер и сбивается, осознав, что он проговорился. Я с удивлением понимаю, что он уже разговаривал с Нэшем. Следовало догадаться об этом, но я не подумала, что Нэш узнал о случившемся раньше, чем я. – Пока я не могу ничего вам сообщить. Тем не менее я буду держать вас в курсе расследования. Итак, вы говорите, что ничего из перечисленного вами не соответствует истине? – Абсолютно ничего, – решительно заявляю я. – Позвольте спросить, какие отношения связывают вас с доктором Бруксом? Хороший вопрос. Вопрос, на который не могу ответить, потому что у меня нет права говорить за Нэша. То, что я влюбилась, не означает, что он испытывает ко мне те же чувства. То, что на прошлой неделе мы проводили вместе каждую свободную минуту и мне казалось, что мы пара, не значит, что Нэш тоже так думает. Нет смысла говорить о наших отношениях. Пока нет. – Если бы мы с доктором Бруксом вступили в отношения – по обоюдному согласию, естественно, – было бы это проблемой? – Нет. Согласно политике нашей больницы, отношения между коллегами не запрещены. Я, вздернув подбородок, расправляю плечи. – В таком случае простите, но я вам не отвечу, – говорю как можно вежливее. Я боюсь, что зашла слишком далеко, но, вопреки моим опасениям, Гарднер поджимает губы, пытаясь сдержать улыбку. В остальном выражение его лица остается неизменным. – Спасибо, что уделили мне время, доктор Коллинз. Я с вами свяжусь. Быстро попрощавшись, встаю и выхожу из кабинета, где оказалась в одной из самых неудобных ситуаций в своей жизни. Теперь я собираюсь найти Нэша. Мне не приходится долго искать, Нэш ждет меня в стационаре, рядом с лифтами – и он первый, кого я вижу, когда выхожу из кабины. – Привет, – говорю я. Сердце начинает колотиться как бешеное, а грудь словно сжимают невидимые тиски. Возможно, потому, что я не могу истолковать взгляд Нэша. А может, потому, что этот взгляд знаком мне очень хорошо. Нэш снова отгородился от меня. – Как прошел разговор с Гарднером? – спрашивает он, изображая спокойствие. Я встаю рядом, но он никак не реагирует. Даже на меня не смотрит. – Я ясно дала понять, что обвинения не соответствуют действительности. Я – предполагаемая жертва, мои слова что-то да значат. Нэш смотрит в пол, засунув руки в карманы халата, и думает о чем-то своем. Я считаю секунды, почти слыша тиканье в голове – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Нэш наконец поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Прости, – говорю я. – Ты ни в чем не виновата. – Но именно этого ты хотел избежать. Мне жаль, что все так обернулось. – Я прислоняюсь к стене. – Давай позже все обсудим? – Я бы предпочел отложить этот разговор. Рабочий день у меня закончился, я собираюсь домой. Вот оно. Я подозревала, что Нэш решит сбежать, ждала этого и надеялась, что ошибаюсь. Мы загадываем даже те желания, которые, как нам кажется, не могут сбыться. Это называется надеждой. – Хорошо. Тогда поговорим завтра? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Лучше подождать до конца расследования. Ну конечно. Он собирается держаться от меня подальше. А чего я ожидала? Сухо смеюсь, качая головой. – Почему ты смеешься? – Потому что на мгновение подумала, что ты будешь сражаться. За себя, за нас. – После того как расследование завершится… – «После» никогда не наступит, Нэш. Когда это дерьмо закончится, ты найдешь очередную причину, почему нам лучше не торопиться или остаться друзьями. – Лора. – Наконец он отмирает, хочет меня коснуться, но я уворачиваюсь. – На этот раз нам нельзя торопиться. Нельзя относиться к случившемуся легкомысленно. – Думаешь, я отношусь к этому легкомысленно? Думаешь, я не переживаю? Очень даже переживаю, слышишь?! – Не стоит подливать масла в огонь. Пока шефство над тобой возьмет Александра. – Что? – задыхаясь от негодования, переспрашиваю я. Ушам своим не верю! – Это ты придумал? Ты собираешься вычеркнуть меня из своей жизни, потому что… Почему? Хочешь защитить меня? Или себя? Ради кого из нас ты стараешься? – Что ты хочешь от меня услышать? – спрашивает Нэш. Его голос звучит устало. – Ты еще спрашиваешь?