– Может, это нефилим гонялся за ней? – Она и вправду красива. Но меня не устраивает, что я узнаю такие новости из вторых рук. Вот как нынче это делается! Вот как себя ведет моя дочь! – Извини. – Иалит сделалось неловко. – Я шла домой от дедушки Ламеха и увидела их, Махлу и нефилима. Его имя Угиэль. Он попросил меня сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась. – Не беспокоилась?! – воскликнула Матреда. – Не вздумай сказать это все своему отцу! Кто не давал этому Ух… – Угиэлю. – Этому нефилиму самому прийти сюда вместе с Махлой и все сказать мне и твоему отцу, как велит обычай? Иалит обеспокоенно нахмурилась: – Он сказал, что времена изменились. Иблис сказал то же самое. Иалит почувствовала себя как-то неуверенно. Она не рассказала матери про Иблиса. Матреда с громким стуком положила деревянную ложку: – Многие считают это честью – быть замеченной нефилимом и принять их путь. – Матреда посмотрела на Ану, жену своего сына, Хама, рыжеволосую, все еще цветущую, но начинающую толстеть. – Ана рассказала мне, что какой-то нефилим выбрал ее младшую сестру, Тиглу, себе в жены. Ана в восторге. – А ты нет. – Тигла мне не дочь. А Махла – дочь. – Матреда отвернулась. – Дитя, меня не прельщают нефилимы. Они слишком отличаются от нас. – Они прекрасны… – Прекрасны, да. Но они творят перемены, а не все перемены хороши. Я не хочу перемен, подумала Иалит. А потом перед ее мысленным взором предстал молодой великан, который поклонился ей в шатре дедушки Ламеха. Она в жизни не видела никого похожего на него. Матреда же продолжала: – Я думаю, перемены неизбежны, и иногда они несут с собой кое-что хорошее. – Она посмотрела на своего старшего сына, Сима. Он сидел со своей женой Элишивой и ел виноград с их виноградника, который не подавили на вино, а оставили для еды. Сим отрывал от грозди по ягодке и бросал Элишиве. Та ловила их ртом, и они смеялись этой простой игре. Это казалось поразительно юно и романтично для такой приземистой, полнотелой пары. – Элишива – моя помощница. А жена Иафета… Иалит посмотрела туда, где молодая женщина с волнистыми волосами и молочной кожей оттирала деревянную миску песком. Женщина заметила ее взгляд и помахала девушке. Матреда сказала: – Она пришла к нам из другого оазиса, и имя у нее непривычное. – О-ли-вема, – проговорила Иалит. – Посмотри на нее, – велела Матреда. Иалит снова посмотрела на свою невестку. Оливема была светлее кожей, чем Иалит или кто бы то ни было из женщин, даже светлее Хама. Волосы и брови у нее были темнее ночного неба, черные с пурпурным отливом. Когда Оливема выпрямлялась, оказывалось, что она почти на голову выше остальных женщин. И еще она была красивая. Будто всегда озарена лунным светом – так про нее думала Иалит. – А что с ней такое? – спросила она у матери. – Посмотри на нее, дитя. Посмотри хорошенько. – Ты хочешь сказать, что она… – потрясенно проговорила Иалит. Матреда чуть пожала плечами: – Она – младшая дочь очень старого мужчины. – Она подняла все пальцы. – Более чем на десять лет младше своих братьев и сестер. Я люблю Оливему, как родную. И если действительно ее породил нефилим, то великое добро пришло в нашу жизнь. Иалит уставилась на Оливему, словно видела ее впервые. Оливема была самой молодой женщиной в шатре, не считая Махлы и самой Иалит, – на несколько лет младше Элишивы, жены Сима, и Аны, жены Хама. Всех троих братьев Иалит женили необычайно рано, и все трое ворчали, что на них так рано взваливают семейные обязанности. – Мы слишком молоды! – протестовал тогда Сим. – Я самый старший, и я едва разменял свою первую сотню лет! – Так надо, сын мой, – сказал их отец. – Но почему? И как ты собираешься найти нам жен, когда мы так молоды? – Вы красивы, – заверил их патриарх. – Но к чему такая спешка, отец? – вмешался Хам. – О какой надобности ты говоришь? Патриарх разгладил длинную бороду, начинающую седеть: – Вчера, когда я работал на винограднике, со мной заговорил Голос. Эль сказал мне, что я должен найти вам жен. – Но почему? – не унимался Хам. – Мы молоды, нам нужно время! – Грядут перемены, огромные перемены, – изрек патриарх. – Что, вулкан собрался извергаться? – спросил Сим. – Если случится извержение вулкана, – добавил Хам, – жены нам ничем не помогут. Отец сказал им лишь, что в винограднике ему было ниспослано слово Эля и что Эль не объяснил своего повеления. Для Сима и Хама легко подыскали Элишиву и Ану. Патриарха все знали как человека честного. Он владел самыми большими виноградниками, лучшими в оазисе. Его вино славилось на много оазисов вокруг. Матреда была женщиной несомненной добродетели и красоты, и ее талия свидетельствовала о ее искусстве поварихи. Это было честью – войти в их шатер. Иафет был совсем юн, поэтому с его женитьбой спешить не стали. Он все еще не брился, и щеки его оставались гладкими. Волосы на его теле были всего лишь мягким пушком. Смотрел он приветливо и невинно. Но уже вот-вот он должен был стать взрослым. Однажды его отец оседлал верблюда, уехал и вернулся с Оливемой. Иафет был тогда у колодца, набирал воду для животных и увидел юную деву на белом верблюде – прекрасную, светлолицую, с темными пышными волосами, рассыпавшимися по плечам цвета слоновой кости. Иафет посмотрел в глаза Оливемы, темные, как ночное беззвездное небо, и почувствовал, что у него подгибаются ноги. Девушка соскользнула со спины верблюда и пошла к нему, раскинув нежные руки. Их любовь была ярким цветком, полным юных сил и ослепительно прекрасным. Оливема. О-ли-ве-ма. Имя, такое же удивительное, как и ее лунная красота. Но вскоре оно уже привычно слетало с их губ. Оливема стала первой настоящей подругой Иалит. Разница в возрасте у них была невелика – обе совсем недавно расстались с детством. И несхожесть с остальными тоже объединяла их. Обе они подмечали и радовались такому, на что большинство жителей оазиса вообще не обращали внимания. Обе любили покинуть шатер на ранней заре и ждать восхода солнца над пустыней, наслаждаясь тем, как перекликаются звезды перед самым рассветом. Именно во время одного из таких утренних походов Иалит и встретила огромного льва, оказавшегося серафимом Ариэлем, а в другой раз, когда она убедила Махлу присоединиться к ним, она познакомила сестру с Ариэлем и Аларидом-пеликаном. Но с тех пор как появилась Оливема, Махла предпочитала по утрам спать. Итак, Иалит и ее невестка тихонько выскользнули наружу. Когда огромный красный диск дня поднялся над белым песком, а звезды потускнели и песня их стихла, жуки-скарабеи, в темное время спящие под песком, заспешили к свету. На краю оазиса обезьяны запрыгали по деревьям, захлопали в ладоши и заверещали от радости, завидев солнце. Следом заголосили петухи, и в пустыне львы издали утренний рев, прежде чем удалиться в пещеры от дневной жары и залечь спать. Иалит и Оливему объединяло безмолвное и радостное ощущение общности. Теперь же, в теплом и шумном шатре, Оливема кивнула Иалит, подзывая ее к себе: – Ты ела? Иалит покачала головой: – Нет. Ну, то есть я собиралась поесть с дедушкой, но я позабыла про еду, потому что там оказался чудной молодой… Тут их перебил Хам, лежащий на груде шкур. Он окликнул Оливему: – Оли, у меня болит голова. Ты мне нужна. – Пусть Ана растирает тебе голову! – отрезала Оливема. – Она твоя жена! – Ее касание не такое, как твое. И верно, считалось, что прикосновение пальцев Оливемы целительно. Но Оливема не смягчилась: – Не хочешь, чтобы болела голова, – не ешь и не пей лишнего! Она отвернулась, подошла к горшку, наполнила миску тушеным мясом и вручила ее Иалит. Мамонт оставил Матреду и ткнулся в колени Иалит. – Нет, Села! – строго сказала Иалит. – Ты знаешь, что я не дам тебе больше еды! Ты и так уже толстая! – Она ловко выловила из миски мясо и овощи и съела их, потом выпила бульон. Было очень вкусно, и Иалит поняла, как сильно проголодалась. Рядом вздохнула Оливема. – Что такое? – спросила девушка. Мамонт перешел к старшей из подруг, и та почесала серую голову. – Я сегодня утром ходила по городу, покупала провизию. Из купален вышел нефилим, весь благоухающий маслом и благовониями, и преградил мне путь. – И?.. – поторопила ее Иалит. – Он сказал, что я одна из них. Из их дочерей. Иалит посмотрела на мать, потом снова на Оливему. Подумала про Иблиса и его великолепные пурпурные крылья. – Так ли это ужасно? – Это нелепо. Я люблю своих родителей. Люблю отца.