Бобби полностью выпрямляется, одеяло падает, сильные резкие линии его тела вырисовываются в лунном свете. — Ты убедила Феррари построить этому парню совершенно уникальный, единственный в своём роде автомобиль? Я подмигиваю. — Я могу быть довольно убедительной, когда захочу. Бобби откидывается на спинку сидения, подложив руки за голову. — О, я знаю, но в самом деле? Феррари? — Ты бы видел, что я сделала с Джорджио Армани. — Компанией? — Мужчиной, - улыбаюсь я, думая о тех солнечных днях на Греческих островах. Они за миллион миль от этого момента, от этого места. Но среди всего этого богатства, всей этой власти на заднем плане маячило ничто — пустота, которую эти люди, казалось, не могли заполнить, что бы они ни купили. Бобби наклоняется, чтобы поцеловать меня в шею. — Но ваш безупречный рекорд был побит вашим покорным слугой и это к лучшему. Иначе ты продала бы свою душу, организовав эту сделку. Он прав, но мне всё равно больно осознавать, что я не могу отказаться от этого. Ноулз позаботится о том, чтобы моё имя и бренд были запятнаны грязью. Да, я могла бы угрожать ему, но у таких парней, как он, есть тайные связи, спрятанные так глубоко и непроглядно, что вы никогда не сможете отследить источник. Нет, если честно, с моей профессиональной жизнью покончено, и, возможно, это к лучшему. — Что мы собираемся делать завтра? - мурлычу я, пытаясь сменить тему. Я прижимаюсь ближе, твёрдые соски прижимаются к его коже. — Вообще-то, мне нужно кое-что сделать завтра - одному, извини, - отвечает он. Большинство женщин запротестовали бы, восприняли как нечто, чем это не является, но я просто отвечаю: — Хорошо. Тогда, полагаю, ты хочешь, чтобы я согрела твою постель? Он притягивает меня к себе. — Ты должна быть готова ко всему. — Я всегда готова, -говорю я, улыбаясь. ГЛАВА 38 БОББИ До Центра помощи людям с инвалидностью в Люистоне дорога долгая - три часа. Я выезжаю вперёд, положив руки на руль, и делаю глубокий вдох. Продолжай ехать, говорит внутренний голос. Ты можешь просто развернуться и отправиться домой, не причинив никакого вреда. Но в глубине души я знаю, что я больше не такой парень. Я не могу продолжать жить в трусости. Я выхожу и направляюсь внутрь, дама за стойкой удивляется, когда я говорю ей, кого хочу видеть. — О, - говорит она, и её тщательно выщипанные брови взлетают кверху, - у него не так много посетителей. Ты здесь впервые? Я киваю. — Да, мэм. Она протягивает мне пропуск и заставляет расписаться в журнале посещений. — Тогда ладно. Второй этаж, комната Два-Ноль-Шесть. Я уверена, он будет очень рад тебя видеть. Позволю себе не согласиться. На самом деле, я почти уверен, что собираюсь уходить рука об руку с охраной. Поднимаюсь по лестнице, коридор становится всё длиннее и длиннее по мере того, как я иду. Я останавливаюсь перед дверью с номером 206, где написано имя ‘Дэнни Хьюстон’. Это правильное место, всё в порядке. Я собираюсь постучать, прежде чем понимаю, что он не встанет, чтобы открыть дверь. Я тянусь к дверной ручке и поворачиваю, делая ещё один глубокий вдох, прежде чем войти. Комната больше, чем я ожидал, стены увешаны спортивными плакатами, странные знаменитости женского пола в разной степени обнаженности. Кровать направлена к окну от пола до потолка, из которого открывается вид на парк. Это не такое уж плохое место, вдали от стерильного комплекса, который я представлял себе все эти годы. Я останавливаюсь как вкопанный, заметив нашу с Дэнни фотографию в рамке на комоде возле его кровати, единственную фотографию там. На ней мы обнимаем друг друга после с трудом выигранной игры. Дэнни со своей мальчишеской улыбкой, которая сводила девчонок с ума, выглядит таким счастливым. Мы выглядим такими счастливыми. — Эй, ублюдок. Ты собираешься стоять там весь день, предаваясь воспоминаниям, или всё-таки подойдёшь поздороваться? Так странно слышать его голос. Я подхожу к кровати с бьющимся в горле сердцем, все эти годы вины и страданий съедают меня, когда я впервые отчетливо вижу Дэнни. Он улыбается, когда я подхожу к нему, всё той же похабной ухмылкой. На самом деле, если не считать того факта, что он немного похудел, он всё тот же прежний Дэнни. — Мне было интересно, когда ты собираешься появиться, - говорит он. Я опускаю взгляд, прежде чем заставляю себя встретиться с ним взглядом. — Мне жаль, Дэн. Правда. Всё это время... Он отмахивается от этого. — Что было, то прошло, друг мой. Столько воды утекло. На самом деле, жизнь никогда не была лучше. Ты видел кого-нибудь из здешних медсестер? Я имею в виду, что мой член не работает, но у меня всё ещё есть язык и вкусовые рецепторы, понимаешь, о чем я говорю? - Он высовывает язык, как будто желая доказать свои навыки куни. Я не могу не улыбнуться в ответ. Всё тот же старина Дэнни. — Послушай, Дэн, - начинаю я. — Нет, - говорит он, перебивая меня, выражение его лица внезапно становится серьезным, - тебе не за что извиняться. Я смирился с этим давным-давно. Я сел в машину. Я позволил тебе вести машину. Я сделал этот выбор. Это не твоя вина. — Но… — Нет, - он почти выкрикивает это. - Тебе не нужно жалеть меня, жалеть о том, во что превратилась моя жизнь, или, блядь, целый день размышлять о том, что было бы, если... Это яд, мой друг. Он съест тебя заживо. Я знаю. Я вытираю единственную горячую слезинку и смахиваю ещё двадцать. — Это всё моя грёбаная вина, Дэн. Это я был за рулем. Дэн кивает, но в нём нет ни гнева, которого я ожидал, ни крика, которого я хотел, ни той ярости, в которой, как я думал, я нуждался. Во всяком случае, он выглядит совершенно безмятежным. — Жизнь в прошлом не приносит ничего, кроме боли, брат. Я думаю, ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой, но это не обязательно должно определять тебя. Я качаю головой. — С каких это пор ты стал таким глубокомысленным? — В моём состоянии у тебя есть много времени на размышления. — Но разве тебе не хотелось бы продолжать играть в бейсбол, остепениться, завести семью? — У меня была пара подружек, некоторые на более длительный срок, чем другие, куча связей на одну ночь… Наверное, больше кисок, чем ты видел за последние десять лет. — Сомневаюсь в этом, - смеюсь я, всё ещё пытаясь справиться с эмоциями. - Все знают, что у тебя были только мои грязные объедки. Он смотрит в потолок, широко улыбаясь. — Ты помнишь Линду Мэннинг? Она сосала мой член так сильно, что у меня практически неделю был ожог от трения. Я смеюсь вместе с ним.