На чердаке было особенно пыльно. От вынужденного безделья Артур слонялся по нему из угла в угол. Когда уставал, садился. И думал, думал… Он давно ничего не ел, но голода не испытывал. Поняв, что дальше его ожидание бессмысленно, стал собираться в дорогу. Почему Эдгар не пришёл? Побег не удался? Нехорошо вышло. Получается, он бросил деда, оставил на произвол судьбы. Но он не нарочно, он не думал, что всё так выйдет. Артур спустился в бывшие комнаты прислуги, открыл сундуки. Выбрал из них самую жалкую одежду. Никто в ней не должен узнать вчерашнего правителя Белых Лилий. Он потолчётся в толпе прохожих. Глядишь, что-то и услышит про Эдгара и Гертруду. В небольшом королевстве сплетни ползут быстро. … Так и вышло. Он узнал, что их с Эдгаром считают погибшими при побеге из заточения. Значит, дед не захотел спасаться… Отправился следом за ним… Дед. Он один любил его по-настоящему. Но его безграничная любовь душила Артура. Он всегда старался контролировать внука, навязывал свои безумные идеи с войной. Он придумал убить Генриха, силой захватить трон. А, главное, именно дед надоумил ещё молодого Артура пойти с тем дурацким предложением руки и сердца к Гертруде. Лучше бы он никогда ей не открывался, запрятал поглубже свои чувства. Пусть бы она о них так и не узнала. Тогда бы у него оставался хоть один шанс быть с нею рядом. Он мог бы любить её на расстоянии, не показывая, что творится у него на душе при её виде. Теперь он свободен от Эдгара, от его навязчивой опеки и принуждения поступать, как было нужно ему самому. Но не Артуру. Ещё он узнал о предстоящей церемонии коронации Гертруды. Сначала он не поверил этим слухам. Рискуя быть узнанным в толпе среди прочих зевак, пришёл на площадь, где жители королевства собрались чествовать свою новую королеву. Сама коронация прошла рано утром в главном аббатстве Белых Лилий, в котором когда-то служил отец Иосиф. Но отчего-то надумал переехать в мужской монастырь, забытый богом посреди лесов, став в нём первым лицом. Артур никогда не мог его понять. Как можно выбрать меньшее, если имеешь в руках большее? В дорогих одеждах, расшитых золотом и украшенных драгоценными камнями, она была прекрасна. Как раннее майское утро, умытое свежей росой. Прячась подальше от толпы, он был не в силах отвезти от неё свой взгляд, мысленно прощаясь со своей любимой змеёй. Она всегда была такой. Прекрасной, далёкой и недоступной. Его недоступной звездой на ночном равнодушном небе. «Наступил твой золотой день, солнечный и яркий, как ты сама. В этой жизни нам уже точно не быть вместе», думал он, глядя на неё. Артур прощался с ней, своей так и не сбывшейся мечтой. Он ясно осознал в тот момент, — никогда его руки не коснутся её рук, её тонкой талии. Он не сможет больше вдохнуть запаха её чудесных волос, кожи, пахнущей мятой… Не дожидаясь завершения торжества, он развернулся и побрёл прочь. Его ждёт неблизкий путь. Кажется, дед говорил, чтобы добраться до мыса «четырёх ветров», нужно всё время идти на север. Золота, прихваченного из родного дома, должно хватить на первое время. Он подыщет домишко, где сможет поселиться и его никто там не найдёт и не будет беспокоить. Удивительно, что Эдгар не перевёз свои сбережения во дворец, а оставил в тайнике своей спальни. Забыл про них? Не успел? Или думал забрать попозже? Так или иначе, но это самое удачное стечение обстоятельств. Сокровища деда как нельзя кстати пригодятся сейчас Артуру. На золото он заведёт хозяйство, купит овец. Он будет там совсем один. Но и здесь, в Белых Лилиях, он тоже всегда был один. Гертруда его не любила. Эдвин оказался предателем. Дед никогда его не понимал. Он всегда был один. Так какая разница, где быть одному? Он пойдёт через лес, как планировал их путь Эдгар. И, возможно, дойдя до места, сможет успокоиться и понять, чего же ему нужно на самом деле. Сейчас же он ничего не хотел. Совсем. Глава 51. Дары королевы Бруно занимался подготовкой огорода к зиме. Плуг бездействовал в сарае по причине отсутствия лошади в их убогом хозяйстве. Копать землю приходилось вручную. Он вставал пораньше, как это делали когда-то его отец и братья, и брался за лопату, проводя за этим занятием целый день. В то время, как оставшиеся в доме две Марты хлопотали за приготовлением обеда, стиркой и уборкой их нехитрого жилища. В основном, все дела ложились на плечи Марты-приёмыша, как окрестил её Бруно про себя. И она неплохо справлялась с возложенными на неё обязанностями. Могла приготовить вкусный обед или ужин, обойдясь минимумом продуктов. Прилежно скребла полы, выгребала золу из очага. Уходя по делам, он мог спокойно оставлять мать дома, ведь с ними была Марта-младшая. На мать иногда снисходили дни просветления. Но были минуты, когда за уборкой или приготовлением овощного рагу она замирала при виде вернувшегося в дом пообедать сына. — Кто вы? Что делаете в нашем доме? Я позову мужа, если вы не уйдёте! — тревожно бормотала она, с ужасом глядя на Бруно по-детски испуганными глазами. — Ма, это я, твой сын. Опять меня забыла? — устало отвечал каждый раз Бруно. Но мать не верила, продолжала нести свой бред, пятясь от него. Тут на помощь приходила Марта-приёмыш. Она ласково обнимала Марту-старшую, что-то тихонько шепча той на ухо. Приносила кружку холодной воды, усаживала на лавку. И Марта её слушала, успокаивалась и затихала. … Однажды Бруно простыл, и Марта-приёмыш с материнской заботой принялась ухаживать за ним. Это было немножко нелепо, если представить себе Марту с тощей фигуркой девушки-подростка робкого нрава, заставлявшую принимать лекарство взрослого мужчину. Бруно, мучавшийся от изнурительного кашля и жара, и залегший в своей комнате, точно в медвежьей берлоге, (обе Марты спали во второй комнате с очагом); в первый же день рыкнул на неё. Он не нуждается ни в чьей-то помощи, ни в жалости. Он мужчина, и сам со всем справится. Но Марта не обратила ни малейшего внимания на его рычание, принесла кувшин с водой, чтобы обтереть ему лицо и грудь. Заварила какие-то травки, и не отошла от его постели, пока он не выпил мерзкий от горечи отвар. После отвара ему стало лучше, он забылся в мутном болезненном сне. А, когда очнулся, обнаружил рядом с собой Марту. Она спала, свернувшись калачиком на краю постели у его ног, вместо подушки скрестив худенькие руки у себя под головой. Руки, как и лицо, были сплошь покрыты рыжими веснушками. И так же, как при их первой встрече, у него защемило на сердце. Он протянул ладонь и осторожно коснулся спутанной копны рыжих волос. Марта вздрогнула и резко подняла голову. — У тебя даже на руках веснушки, — улыбнулся Бруно. Она смутилась от его слов. — Отец говорил мне, что я страшная… — Неправда, — слабо покачал головой Бруно. — Ты прекрасна. После того утра она стала жить в комнате Бруно.