– Да вроде там какие-то мужики в пятнистой униформе спорили, кому из них «Амфитриту» брать. Один говорил, что уже три года эту операцию готовил, что ради нее даже родную Москву на провинцию променял, а другой – явный гэбэшник – нес какую-то ахинею о том, что они тут как проклятые восемнадцать месяцев бурную бутафорию разводят и бдительность идиотскую проявляют вовсе не для того, чтобы какие-то менты увели у них из-под носа плоды их большой победы… Да ну их! Меня другое интересует. Вот вы, господин плейбой, что-то там об усыновлении говорили, так? Так! А как вы сиротку усыновите, если не знаете, где он находится? – Я полагаю, мы урегулируем этот вопрос… – О’кей, урегулировывайте. – Какая меркантильность! – фыркнула Анна Сергеевна. – Действительно, – поддержал кассир администратора. – Скромнее надо быть, девушка, человечнее… – Ну чего вы взъелись? Надо же человеку хоть к чему-ни-будь хоть какой-то интерес испытывать? Почему бы не к деньгам? Уж они-то не подведут, всегда выручат… – А ты? – ввернула Анна Сергеевна. – И я, – охотно вписалась Вика. – Если хорошо заплатите… – Well. How much? – пошел напрямик американец. – One hundred thousand dollars! – Deal! Shake on it![107] Договаривающиеся стороны с чувством пожали друг другу руки. – Не, ты глянь, чё вытворяет! – восклицает один из обезоруженных богатырей Черномора, таращась на экран забытого ящика, где ведущий, бормоча о том, что видит как генерал делает ему знаки руками, давая понять, что он арестован и что ему пора закругляться со своими идиотскими провокационными новостями, и оправдываясь тем, что в крепкие орешки он не годится, поскольку из того оголтелого хаоса случайностей, накладок и недоразумений, который мы именуем жизнью, не вынес ни одной идеи (терпеть не могу таскать тяжести) и давно уже живет не головой, не сердцем, а воображением, к тому же выражение суровой решительности совершенно не идет его упитанной физиономии, вдруг встает, снимает очки, отцепляет утробистый торс, отдирает парик, удаляет бородавку с носа, стирает врожденную смуглость с щек и превращается в стройного молодого человека белобрысой нордической породы. – Вы ведь Майкла Турова хотите арестовать, генерал? Так его здесь нет. Он давным-давно у бабушки в Греции тацики кушает. Очень их любит. Ну, знаете, это такие взбитые огурчики с кислым молочком. Мировой закусон! – Ты кто? – не верит собственным глазам не видимый в кадре генерал, взирая на юношу, чей облик кажется еще менее внушающим доверие, чем предыдущий. – Я? Правдоматкин я – и.о. Майкла Турова. Лицо подневольное, безответственное… – Повторяю в последний раз! – перекрывает хохот телезрителей мегафонный рев профессионального переговорщика. – Никаких ваших условий мы не принимаем! Если через пять минут не отпустите с миром всех заложников и не сдадитесь сами, мы начнем штурм! – По-моему, это к вам относится, – обратился дядя Сева к недоумевающим курдам. Курды отрицательно покачали головами. – Какие еще заложники к ядреной фене! – сказал Игорь, направляясь к выходу. – Стой! Назад! – закричала Анна Сергеевна. Игорь не отреагировал. Стоило ему показаться в проеме, как пулеметная очередь разнесла в щепы все бамбуковые палочки. Сотой долей секунды раньше черная тень успела метнуться в сторону. – Игорь! – бросилась Анна Сергеевна к дверям, ища и не находя глазами того, кого искала. – Здесь я, – отозвался Игорь, успевший встать, сесть на пол и обессилено привалиться спиной к стене. Анна Сергеевна бросается к нему, падает на колени, обнимает, припадает к груди, прислушивается: – Ранен? Убит? – Вроде цел, – улыбается герой. – Ты что, окончательно спятил? – Не знаю, – признается Игорь. – Из-за меня? – Из-за всего… – Вот дурачок! – всхлипывает женщина. – Неужели ты подумал, что я на его деньги польстилась? А может, вообразил, что у меня задание такое: поддержанного красавца заарканить? – Я не вообразил, я вспомнил… – А между прочим я на это решилась из-за тебя, – не слушает его Анна Сергеевна. – Хочешь знать – почему? Действительно хочешь?.. Да потому, Игорек, что ты первый в моей жизни мужчина, из-за которого мне стало до слез жалко, что я все же не настоящая женщина, а всего-навсего трансексуал. Да-да, не удивляйся, пожалуйста, я на самом деле не племянница Лядова, а племянник, урожденный Антон Пантелеев… Только не вздумай воображать, что я из этих, из тех… Мне не было и двадцати, я училась… тьфу ты!.. учился в МГИМО и влюбился в свою преподавательницу английского языка. А она оказалась розовой, к тому же ярой феминисткой. Ну и вот, мне предложили прооперироваться, причем бесплатно… Обещали сделать из меня неотразимую женщину со всеми полагающимися причиндалами. Между прочим, я даже рожать могу! У меня два аборта было…А за это я должна была пять лет поработать на их организацию тайным агентом. У них, видишь ли, большие проблемы с женским полом, – слишком уж он ненадежен для шпионского дела… Я согласилась. прооперировалась, меня направили за границу с заданием, там я вышла замуж за того, за кого им было нужно… – А преподавательница? – Она оказалась обычной стервой… Ну вот, теперь ты все знаешь. Разве я не права? – Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, – нарушил затянувшееся молчание мистер Эббот, – но должен сказать тебе, Анна, что не вижу в твоей истории ничего предосудительного. Напротив, исправлена досадная ошибка природы: вместо невзрачного индивида мужского пола получилась потрясающая женщина! – Сам ты невзрачный индивид мужского пола! – оскорбляется Анна Сергеевна. – Я была очень даже симпатичным юношей и пользовался большим успехом у девушек! – Ты и сейчас у них пользуешься не меньшим успехом, – примирительно бормочет плейбой. – Совершенно верно! – вторит плейбою Вика, не сводя влюбленного взора с Анны Сергеевны. – И честно говоря, мне плевать, кто я теперь получаюсь: лесбиянка или все же гетеросексуалка… – И мне плевать! – подхватывает плейбой. Задумывается и добавляет: – И растереть… Все выжидающе смотрят на Игоря. Игорь румянится смущенной улыбкой: – А мне тем более не пристало привередничать. Я, как шампунь – три в одном… Интересно, сколько стоит твоя операция? – Дурачок, – ласково гладит Анна Сергеевна Игоря по щеке. – Ты меня не привлекаешь как женщина… Но что значит «три в одном»? Я не поняла… – А то и значит, что меня, как в песне, слепили из того, что было. А было нас трое: один – Машин папик-чекист, и еще два бандита из соперничающих спецслужб. На основе одного из них меня и собрали по частям. Игорь Суров – просто имя для легенды, для испытаний системы «Беркут», то есть меня… – Твое настоящее имя Артем Гранович, – заявляет Вика. – Ты был агентом Интерпола под прикрытием в банде наркодельцов. Даже в тюрьме для легенды год оттрубил… Ты вышел на какую-то спецслужбу, занимавшуюся чем-то вроде «ирангейта», вот тебя и убрали. Обставили все как мафиозную разборку… Мы даже не знали, жив ты, и если нет, то где твое тело… – Мы – это Интерпол? – Да. Ты меня не узнаешь, Артем? Я – Шкода… Игорь пристально смотрит на Вику. Анне Сергеевне это не нравится. – Игорь, тебе вредно напрягаться! – говорит она. – Мама… Мамочка… Мать-перемать! – вдруг сбрыкивает с катушек богатырь по имени Пасюк. Все смотрят на него, а он смотрит на ожившую сладкую парочку, истово осеняясь крестными знамениями по всем возможным направлениям: справа налево, слева направо, сверху вниз, снизу вверх, а так же диагонально и наискосок. Парочка хоть и в одеждах, но в классической рабоче-крестьянской позе: Станислав Кульчицкий сверху, Мария Фякинская – наоборот. – Маша, давайте уедем отсюда, – предлагает Кульчицкий, тычась губами в ушко девушке. – В Польшу? – спрашивает Маша, проводя носиком по шее плейбоя. – Зачем же обязательно в Польшу? – с некоторой нервностью возражает Станислав Эдуардович. – Хотите в Ниццу? – Не знаю. Я по-французски и трех слов не наскребу… – Я тоже. Тогда предлагайте вы, где нам жить? – Вы что, серьезно хотите на мне жениться? – Вы против? – Но вы же обо мне ничего не знаете! Я была любовницей урки, проституткой, наркоманкой… – Ну и что? Я, например, вообще был плейбоем, а это гораздо хуже… – Ой! – Что такое? Вам больно, что я был плейбоем? – Нет, мне больно, потому что у вас под пиджаком что-то твердое… – Вы уверены, что именно под пиджаком? – Да, на то, что не под пиджаком, я бы не стала жаловаться… – А-а! – вспоминает Станислав Эдуардович и, отвалившись в сторону, извлекает из-под пиджака любимую свою икону Богоматери, которую по примеру древних руссичей решил взять с собой в качестве путеводительницы. Она-то, судя по отверстиям застрявших в ней пуль и спасла и его и Машу, – отделались контузиями. Разве можно после этого сомневаться в том, что не все иконы одинаковы, что попадаются среди них действительно чудотворные. Кульчицкий прикладывается к образу и передает его Маше, чтобы и она приобщилась. Затем поднимает голову, оглядывает присутствующих и замечает: – Кстати, если кто чувствует потребность, может встать в очередь… Первым среди равных оказывается усердно осеняющий себя крестными знамениями Пасюк… – Вам, козлы, осталось думать ровно минуту! – разрывает ревом благостность минуты мегафон. – Нужно дать им знать, что здесь у нас не никаких заложников, – говорит мистер Эббот, доставая из чехла на поясе сотовый телефон.