4 Разбудила Игоря не головная боль и не разнобой голосов, постепенно удаляющихся. Разбудила его та особая смесь запахов, которую оставляет по себе студийная съемка. Кроме того, горели трубы синим пламенем и шершавый, разбухший язык лишал зубы эмали. Он возлежал одетым на широком тюремном ложе своем и пытался осмыслить происходящее. Но для этого ему не хватало данных. Не обязательно фактических, – каких бы ни будь. Ощущения не поддавались расшифровке, показания органов чувств дезавуировали друг друга. В непротиворечивом наличии оставался один инстинкт. Ни о чем он не свидетельствовал, ничего не подсказывал, ни в чем не убеждал, просто подчинял своему диктату. Не рассуждай, – повелевал он ему, не хлопочи – приказывал; лежи, не подавая признаков сознательной жизни. Ибо твоя задача – пережить день. А он для тебя только начался… – Глазам не верю, неужели в самом деле он пришел! Боже мой! – пропел вдруг чей-то смутно знакомый голос с ужасными фистулами и петухами (если эти двое чем-то отличаются друг от друга, что вряд ли). – Здравствуйте, Майкл Уолтерович! Извините, что без предупреждения, но я к вам по делу, с просьбой… – How do you do mister Playboy! У меня к вам тоже просьба… – Сделаю все, что в моих силах, Майкл Уолтерович. – Вот-вот. Просто Майкл. Или Мишель. Без Уолтеровича. Тем более, что отца моего зовут Вальтер, и к Диснею он никакого отношения не имеет. Впрочем, к создателю знаменитого пистолета – тоже… – И слава Богу! – Аминь. Так в чем ваша просьба, Станислав Эдуардович? Неужели созрели для съемок в передаче «Сыворотка правды»? Вовремя. Весьма вовремя. Нашим телезрителям страсть как хотелось бы знать, исходя из каких побуждений вы так расщедрились, что вдруг взяли и широким плейбойским жестом одарили наш город такой великолепной коллекцией икон? Дескать, любуйтесь, молитесь, поститесь и спасетесь – небо рядом… – Если вы не возражаете, Майкл, мы обсудим это позже, сейчас у меня на это просто нет времени. – Слово плейбоя? – Слово джентльмена! – Не всякий джентльмен, к счастью, плейбой. Но любой плейбой – по необходимости – джентльмен. Так что слово плейбоя дороже ценится. – Вот именно за этим я и пришел, Майкл! Дело в том, что мне сегодня в честь приезда американского гостя надо с речью выступить, а у меня на ее написание нет ни времени, ни талантов, ни сил. Если вас не затруднит мне помочь… – Н-да! Как много стёба в шуточках Творца, особенно в удачных! Стоило мне вчера заикнуться о спичрайтерстве как о пределе падения, и нате нам – облецы мене Господь в хотение мое… – Простите, не понял… – Да это я так, о своем, о девичьем… Игорь, не слыша возражений со стороны инстинкта, слегка приоткрыл глаза, пресытившись показаниями одного только слуха. Длинные густые ресницы позволили ему сделать это почти незаметно. Действительно, не далее чем в пяти шагах, сидели в креслах за столом два джентльмена: один весь в белом, с галстуком бабочкой, плечистый и статный, другой в очках, носатый, с галстуком расслабленным до груди и внушительным животом, так и норовившим вырваться на волю из теснин голубой рубашки. Оба показались Игорю знакомыми. Но с выводами он решил не спешить. – Так вы согласны помочь? – Ну, вы же дали слово. Услуга за услугу, не так ли, Станислав Эдуардович? Джентльмен в белом слегка замялся, затем кивнул. – Согласен. Но только с одним «но». Раз вы не Майкл Уол… простите, Вальтерович, то и я – просто Стас. Идет? – Ноу проблем, Стас. Так о чем там речь в вашей речи… тьфу ты пропасть!.. Какова тематика и регламент? – Ясно какова – о плейбоях. Пять минут максимум. – Кто перед вами будет выступать? – Понятия не имею. – А после вас? Кульчицкий виновато пожал плечами. – Это так важно, Майкл? – Да, в общем-то, не очень. Но жаль, можно было бы приложить как следует и того, и другого, а это уже как минимум полречи. А то ведь о плейбоях самих по себе особенно-то не порасспространяешься. Тем паче – всухомятку… – Но вы сами только что такой хороший афоризм привели про плейбоев и джентльменов, – начал было возражать Кульчицкий, но тут до него дошел смысл последней фразы, он пресекся, смущенно улыбнулся и со словами «вообще-то-вроде-еще-рановато-но-если-вы-не-против-то-у-меня-тут-кое-что-с-собой-имеется» извлек из роскошного дипломата роскошную бутылку «Джека Дэниелса» емкостью в кварту. Правда, американскую… Майкл с просветлевшим лицом живо соорудил стаканы, лед и запивку. – Да с таким допингом, Стас, можно сочинить речугу хоть на три часа, причем на любую тему, – Туров прервался, чокнулся с Кульчицким, одним духом влил в себя тройную порцию виски, запил, закурил и продолжил с того места, с которого прервался. – Да вот хоть о скандально известном высказывании Карлы Марлы, что-де опиум есть религия народа… – По-моему, он наоборот говорил, – не очень уверенно возразил Станислав Эдуардович. – Пусть наоборот. Без разницы. Суть в данном случае в том, что в России с незапамятных времен было два вида опиума (или если угодно – две религии) – православие и водка. В результате очередной смуты в скорбном наличии остался только один. Но поскольку русский организм был исторически приучен к обоим, то есть к двойной дозе, то нехватка одного автоматически восполнилась чрезмерным употреблением другого. Водка сделалась и опиумом и религией, что поначалу, учитывая всенародную тягу к изучению того же Карлы Марлы (которого по определению без пол-литры не понять), представлялось исторической закономерностью… Ныне безуспешно пытаются вернуть православие на утраченное им место в душе россиянина. Задача крайне сложная. Боюсь, без великого чуда от щедрот Господних с нею не справиться. Вот если бы все случилось не так как случилось, а наоборот, то есть, если бы водку отменили, а православие оставили, тогда другое дело, тогда с водворением водки на прежнее место справился бы даже Горбачев. Правда, при таком раскладе исторической закономерности, подобные деятели вряд ли могли бы оказаться у власти. У кормила стояли бы Победоносцевы… Мораль: воистину религиозный хрен куда слаще атеистической редьки, хотя оба годятся на закуску. Аминь, в смысле – дай Бог не последняя! Туров протянул стакан, ошеломленный плейбой щедро его наполнил. Повторилась процедура, подробно описанная выше. – Или о сексуальных меньшинствах, которые с пугающей последовательностью повторяют крестный путь еврейского народа. Та же обособленность в окружении враждебных гоев (сиречь гетеросексуалов). То же сосредоточение финансов и протекционизм для единоверцев. То же ущербное высокомерие истинных избранников. Словом, тот же сюжет про изгоев, потом, кровью и публичными скандалами прокладывающих путь в Израиль обетованный… – Действительно. Вы правы. Развелось этих розовых, – расстроенный Кульчицкий не договорил, молча выпил первую свою за сегодняшний день стопку. Майкл последовал его примеру. Ему было легче, у него эта уже была третья, которая мелкими пташечками. – Или о феминизме как закономерном итоге демократических дерзаний рода мужского. Именно мужчины создали этой дамской дури все условия для крикливого процветания. Рассчитывали на адекватную, то есть мужскую реакцию и в очередной раз глупо просчитались: курица – не птица… – Я просто поражаюсь, Майкл, как вы можете вот так сходу придумывать такие броские высокоумные мысли… – Если бы я вас не знал, Стас, я бы грешным делом вообразил, что вы, попросту говоря, стебетесь… – Боже упаси! – Хорошо сказано, Стас. Кратко и по существу. А то знаете, попадаются такие, которым одного спасения недостаточно, они еще и помилования требуют. Прямо так и заявляют, угодники: «Спаси и помилуй». – Не надо, Майкл, по больному месту. Я действительно восхищен вашим талантом. Сам бы в жизни ни до чего подобного не додумался… – Спасибо. Тогда выпьем за мой талант! – С превеликим удовольствием! Тут инстинкт в Игоре вдруг раздвоился. Один продолжал стоять на прежней позиции: мол, любые раны сном лечи. Другой настаивал на более радикальных методах лечения. Игорь зевнул и открыл глаза пошире, почти что распахнул. – А вот и наш герой проснулся! – завопил Туров и, размахивая в такт стаканом, попытался исполнить гимн утренней свежести. – Good morning, good morning, good morning to you! Good morning, good morning, I am glad to see you! – Доброе утро, Игорь, – нечаянно перевел Кульчицкий. – Кхе, – сказал Игорь, кивая и в тридцать три приема поднимаясь с кровати. – Пиво высматриваешь, Игорек? Нет его. Съемочная группа выдула. Игорь хотел спросить: «Какая еще съемочная группа?», но передумал, вдруг обнаружив, что ему это без разницы. – Ты куда? В ванную? – Туров укоризненно покачал головой. – А на посошок? А на ход ноги? Бога ты не боишься, Игорек! Игорь доковылял до кресла у стола, в которое и плюхнулся в изнеможении. – Значит, Бога мы все-таки уважаем, – хмыкнул Туров, наливая полную стопку янтарной жидкости. – Ну-ка вдохни, чем пахнет? Не разобрал? Давай по второй. Для твоего же блага стараюсь. Потом скажу – для какого… Вторая пошла не в пример легче, – о пиве уже не помышлялось. – Вроде как ванилью отдает, – Игорь пожевал губами. – И орехами, кажется… – Как и полагается настоящему «Джеку Дэниелсу» марки «Джентльмен», – заключил Туров. И аккуратно распределил оставшееся в бутылке виски на три посудины. – Нальемте бокалы, Содвинем их разом, А скроются музы, Отравимся газом! Кульчицкий пригубил, посмотрел на Турова, понимающе усмехнулся и извлек из своего дипломата еще одного Джека… – За что я люблю плейбоев, Игорек, так это за понятливость, – доверительно сообщил сокамернику Туров. – Кстати, а не податься ль тебе в плейбои, герой? Будешь тощ, высок и строен, взглядом женщин привлекать, есть по-барски и порою изумительно икать… – Опять приколы?