«…Глупо было бы надеяться, что кому-то из власть имущих придет в смурную голову светлая мысль изменить сами наркотики, вместо того чтобы улучшать бестолковое человечество до полного и окончательного осознания пагубности этой отравы. Необходимо самим объединяться. Но, конечно, не на той основе, которую предлагает старый дятел дядюшка Билл Берроуз («Опиатчики Всех Стран, Соединяйтесь! Нам нечего терять, кроме Своих Барыг. А ОНИ НЕ НЕОБХОДИМЫ».), потому что не в барыгах проблема, а в борцах с барыгами. Стоит только перепрофилировать этих борцов, приспособив их к действительно полезному делу (например, охрана животных, утилизация отходов, перевоспитание брачных аферистов и др.), и барыги вымрут, как класс, либо сделаются обычными законопослушными предпринимателями. Нет, старина Билл, объединяться следует не разрушения ради, но созидания для. Во-первых, необходимо создать инициативную группу для разработки организационных вопросов. Во-вторых, найти единомышленников среди тех, кого их многомиллиардные состояния не лишили остатков воображения, кто не поспешил переложить тяжкую обязанность думать самому на хрупкие плечи своих яйцеголовых референтов. А такие люди среди финансовых воротил и денежных тузов, как ни странно, встречаются. Следовательно, есть надежда, что необходимые средства для создания научно-исследовательских лабораторий и найма высококвалифицированных ученых будут найдены. Но ограничиться одной лишь технической организацией дела было бы недальновидно. Необходима агитация и пропаганда нашей точки зрения: беспросветная тьма в головах обывателей должна быть преобразована для начала хотя бы в инертную серость, что не позволит распоясавшимся государственным чинам манипулировать общественным мнением с той легкостью, с какой они делают это ныне. Главное – заронить сомнение в эффективности запретительных мер в отношении проблемы наркомании, наркобизнеса и наркотиков вообще; убедить, что пресловутый здравый смысл в этом вопросе пока что производит впечатление продукта больного воображения, точнее, воображения впавшего в ступор, ибо путает причины со следствиями и никак не может понять одной простой вещи, что наркотики – не блажь, без которой человечество вполне могло бы обойтись, но насущная потребность нашего естества, без удовлетворения которой человек превращается в некоего белкового функционера…» Капитан принахмурился и перечитал последнюю фразу еще раз. Приемлемее она от этого не стала. Он поднес брошюру к носу и чутко принюхался: не пропитана ли эта мерзость какой-нибудь гадостью. Не разобрал, лизнул и немедленно пожалел об этом. «Надо было реактивы с собой захватить», – подосадовал на упущение Аргутинов, но тут же дезавуировал досаду резонным соображением о том, что собачьи патрули, как правило, обходятся по службе без реактивов. «…Наряду с противочумными, противотифозными и другими необходимыми прививками, человеку будет делаться и специальная противонаркотическая прививка, назначение которой сделать его невосприимчивым к диким наркотикам вообще и к наркотикам, не подходящим его индивидуальному организму – в частности. Это позволит любому пользоваться, при желании, только личной смесью для достижения безостаточной эйфории с целью отдыха, повышения творческого потенциала, постижения божественных истин, высокодуховного общения, ублажения инстинкта уединенности, переоборудования воздушных замков по последнему слову трансцендентальной техники, да мало ли для чего еще придумает свободный человек, избавленный от вериг здравомыслия, от предрассветных ломок с их кашлем и харканьем, от кошмарной суеты добывания средств на очередную дозу, использовать добрый наркотик, легендарный «сома» Древней Индии… Найти формулу такого наркотика и внедрить его в массовое производство, – значит вступить в Космический Союз ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Разумных Существ. Или, если называть вещи своими именами, – удостоиться НЕБЕС ОБЕТОВАННЫХ не в сомнительном загробном существовании, а уже здесь, на земле, как то и было заповедано нам Иисусом Христом…» – Эй, вы что тут делаете? – задал жалобный риторический вопрос очнувшийся юнец. – Да так, – пожал плечами Аргутинов, – одну вдохновленную кокаином, героином или еще какой гадостью, брошюрку читаю. Разбуженный голосами Исиков моментально вскочил с дивана, стараясь придать своем заспанному лицу зверское выражение неусыпной бдительности. Белобородов попытался последовать примеру лейтенанта – не в смысле выражения лица, а в смысле принятия вертикального положения. – Лежать! – рявкнул Исиков с раздражением кинолога, обучающего беспородного пса породистым замашкам. – Сам писал? – выстрелил в упор вопросом капитан. – Допустим. А что, нельзя? – Можно, раз дурная слава Тимоти Лири покоя не дает… – Не упоминайте при мне имени этого ренегата! – Хорошо, не буду. Пока. Но неужели это и есть то «доброе и вечное», которое ты, как писатель, должен пробуждать в читателе? – Настоящий писатель должен пробуждать сомнения… – В своей психической нормальности? – Ну, если больше нечего пробуждать… – Ладно, – кивнул Аргутинов, – давай считать, что ты в нас пробудил эти самые сомнения. Мы – я и Исиков – всей подкоркой усомнились в здравомыслии и всей душой возжаждали твоего доброго наркотика. Желаем отдохнуть от служебных передряг. Исиков, ты хотел бы прибалдеть без последствий? – Без каких? – настороженно уточнил Исиков. – Ясен пень, без каких: без похмелья, без привыкания, без головной боли и денежных трат? – Хм, – расплылся в недоверчивой улыбке лейтенант, – хотел бы я взглянуть на того, кто откажется… – Вот тебе исчерпывающий ответ, Владимир. Так что не томи душу, тащи свой добрый наркотик. Белобородов перевел взгляд с капитана на лейтенанта и обратно, явно сомневаясь в искренности их намерений. Затем понимающе скривился в болезненной улыбке. – Прикалываетесь? – Исиков, ты прикалываешься? – спросил Аргутинов. – Я?! – удивился Исиков. – Да ни в одном глазу, товарищ капитан! – Я тоже, – заверил Белобородова Аргутинов. – Может нам на Библии поклясться? – А что, это идея! – обрадовался Белобородов и вновь попытался принять вертикальное положение. – Сидеть! – отреагировал Исиков и для пущей убедительности ткнул дубинкой юнца под ребра. – Эй, полегче, – огрызнулся последний, но от дальнейших попыток воздержался. – Послушай, Владимир, – вкрадчивым, убедительным тоном профессионального увещевателя начал капитан, – теперь твоя судьба в наших руках. Хочешь помочь себе – помоги нам… – Ага, в ящик сыграть… – Лично мне, Белобородов, не доставит никакого удовольствия отбить тебе почки, печень или еще какое-нибудь ливерное твое достояние. Но, например, Исиков от таких именин сердца не откажется… – Точно! – подхватил Исиков и, демонстративно поигрывая дубинкой, подбодрил: – Ты, главное, не стесняйся, если что забыл – скажи, в момент освежу твой склероз нашим фирменным освежителем… – Надо же, какие мы манерные, – буркнул Белобородов. – Вы что, не понимаете, капитан? Это же только мечта, синяя птица, воздушный замок, райское видение. И ничего больше! Ай!.. «Ай» – это значит, фирменный милицейский освежитель склероза пришел в резкое соприкосновение с освежаемым объектом. Если быть протокольно точным – с правой лопаткой. – Не капитан, а товарищ капитан, – внес поправку педантичный Исиков. – Возникает логичный вопрос: если это всего-навсего мечта о синей птице, то с какого перепугу ты печатаешь ее втихаря, когда кругом столь издательств и типографий? – А с такого, товарищ капитан, что в этих издательствах и типографиях засели одни сыкуны. Тему заслышат и чуть ли не в обморок падают: ах, ах, ах, нас штрафными санкциями разорят! нас закроют! посадят! И как вам в голову взбрело с такой провокационной бомбой к нам обратиться! Уйдите прочь, не то полицию вызовем!.. – Нормальная, весьма благоразумная реакция. Надо быть конченным идейным идиотом, чтобы решиться такое напечатать. – Спасибо за комплимент, Виктор Александрович. – Не путай диагноз с комплиментом, Белобородов. – Постараюсь… Мне только непонятно, почему вы в прикиде собачьего патруля здесь оказались? И еще – ордер у вас имеется? Если нет, то это – незаконное вторжение на частную территорию… Аргутинов перевел взгляд на Исикова, Исиков изобразил на лице некоторое непонимание: мол, пора или еще рано – клиента по почкам отоварить. Капитан едва заметно отрицательно качнул головой и вновь вперился в парнишку. – Слушай меня внимательно, Владимир, если не хочешь огрести несколько лет лагерей за незаконное изготовление и распространение наркотических веществ, – приступил ко второй попытке капитан, переместившись вместе с табуретом к допрашиваемому поближе. – Я знаю, что ты с тринадцати лет обкуриваешься, что с пятнадцати сел на иглу, что никогда нигде не лечился, следовательно, должен продолжать торчать на игле, как миленький. Логично? Владимир угрюмо молчал, потирая ушибленную лопатку. Исиков многозначительно перемнулся с ноги на ногу. Юнец вздрогнул и выдавил: – Логично. – Раз логично, покажи мне следы от уколов, – потребовал капитан. – Где они? – Нету их. Я больше не ширяюсь, надоело: весь день в бегах, в суете, в меркантильных расчетах… – Только не впаривай мне, что ты теперь планом обходишься или грибочками удовлетворяешься, не поверю. Ты сидел на героине. Не мне тебе объяснять, что это такое. С героина практически невозможно соскочить, – разве что с помощью Божьей. Но я за тобой особой набожности что-то не замечал, Белобородов… Теперь смотри сюда, Владимир. Пару дней назад тебя стопанули с каким-то подозрительным белым порошочком. Оформили привод. Так? Так. И что? А то: лабораторный анализ показал, что ты ни в одном глазу. На теле никаких следов от инъекций. Мало того, мы даже не могли вменить тебе распространение и продажу, потому что порошок, который у тебя изъяли, оказался неизвестным науке веществом, формулу которого обычным путем обнаружить невозможно, необходимо специальное, очень дорогостоящее исследование… А сегодня, ненаглядный ты наш, мы заглядываем в гости к гражданину Потахину М. В. и застаем тебя в подвале за тиражированием брошюры, в которой речь идет не о чем-нибудь, а как раз о наркотике, не оставляющем следов, не способствующем привыканию и тэдэ и тэпэ. И что я, по-твоему, должен думать? Как реагировать? А ты мне пургу гонишь: «синяя птица», «райское видение»… – Раз вещество науке не известное, как вы говорите, значит не запрещенное. Следовательно, никакого криминала с моей стороны, в отличие от вашей. Незаконное нарушение неприкосновенности жилища – за это, товарищ капитан, по головке не погладят. У нас с этим строго, сами знаете… Я уже не говорю об угрозах физической расправой и вашей маскарадной форме собачьего патруля… – Вон он какие правовые песни запел! – сообщил Исиков Аргутинову и немедленно вошел с ходатайством: – Может ему, товарищ капитан, карандашиком ручонки помассировать, чтобы вел себя согласно обстоятельствам? А то он думает, что он в Америке, ну и ведет себя не по-людски: темнит, дерзит, угрожает, падла… – Точно подмечено, Исиков, – кивнул Аргутинов, не скрывая своего горестного разочарования в фигуранте. – Мы к нему по человечески, со всей душой, а он на нас с дубинкой Декларации ООН набрасывается. Что ж, придется провести с гражданином разъяснительную беседу… – Бить будете? – осведомился юнец. – Стыдитесь, гражданин! Как вы могли о нас такое подумать! Ай-яй-яй! Да мы тебя пальцем не тронем, сам упадешь. С лестницы. И так – девять раз подряд, как в том анекдоте… – Если в седьмой раз будет чему падать, – вставил своей веское ободряющее слово Исиков. – Кстати, лейтенант, покличь-ка по рации Джанаева: три свидетеля лучше, чем два… Исиков переложил освежитель в левую руку и, отцепив от ремня рацию, щелкнул переключателем. Подвал заполнился рычанием, воплями, стонами, трелями и прочими звуками торжествующего Эструса. – Вот блин, – смутился лейтенант, – кажется, ошибся номером… Белобородов нервно рассмеялся, за что немедленно схлопотал дубинкой по левой лопатке. – Тварь невыносимых размеров! – задыхаясь от боли, проскрежетал пострадавший с большим душевным подъемом. – Интересно, что это собачий патруль делает в доме, где и собак-то никаких не держат? – подхватил кто-то не менее скрипучим, но более издевательским тоном. Присутствующие обернулись, причем двое, в отличие от третьего, проделали это без особого энтузиазма. В дверях стоял невысокого роста мужчина, одетый в строгий темный костюм, голубую рубашку и шелковый, карминного цвета галстук. Его короткие серые волосы были аккуратно причесаны на косой пробор, из-под мохнатых бровей выглядывали желтоватые колючие глазки, тонкие губы кривились в змеиной усмешке, что впрочем, еще ничего не значило, поскольку иные выражения губам подобной конфигурации как-то не даются, по крайней мере, никому еще не доводилось читать, чтобы такие губы приветливо улыбались или хотя бы трогательно морщились. Видимо, не их это дело. Аргутинов встал с табурета с самым принужденным видом, что с ним случалось лишь тогда, когда ему приходилось титаническим усилием воли сдерживать свои душевные порывы, так и норовившие чуть не раз в год подписать его уравновешенную натуру на какую-нибудь сумасшедшую выходку; в данном конкретном случае – вбить эту ухмыляющуюся харю своего личного врага Мамиконцева в его же, грубо выражаясь, задницу, а лучше – в жопу. – Ба! Кого я вижу! – раскрыл свои притворные объятия Мамиконцев. – Да это же наши коллеги из епархии Нугзара Константиновича! Здравствуй, Витенька! Здравствуй, Сашенька! Какими судьбами вас на нашу территорию да еще в таком прикиде занесло? Или я напрасно беспокоюсь и вы официальным порядком перевелись из ментуры в службу собачьих патрулей? Вот собачки-то обрадуются, когда узнают!.. Хотя нет, не получается. Я ведь, кажется, говорил уже, что в этом доме нет собак. – Вернее, еще минуту назад не было, – любезно уточнил Аргутинов, понемногу приходя в себя от неприятной неожиданности. – Узнаю, узнаю сладкий язычок капитана Аргутинова, – злобно ухмыльнулся Мамиконцев. – А вы, ребята, узнаете? – обернулся он к двум верзилам в штатском, бдительно маячившим за его спиной. Верзилы утвердительно кивнули и убедительно фыркнули: дескать, кто же не знает капитана Аргутинова и его сладкий, сахарный, медовый язычок! Польщенный капитан умильно заиграл желваками. – А что это у вас интересно за типография такая? – задался умным вопросом Мамиконцев и, подойдя к примолкшему ксероксу, выхватил из стопки листок с текстом, пробежал несколько строк и зловеще рассмеялся: ха, ха, ха. – Нет, вы только послушайте, хлопцы, чего только люди не пишут!.. Ни идеологии, ни техническому прогрессу никогда не удастся создать мир равенства, братства и справедливости. Это по плечу лишь доброму наркотику!