– Трезв, как стёклышко. – А зря. – Хансен выудил из внутреннего кармана трофейного полушубка поллитровку сине-зеленого стекла, заткнутую оструганным из берёзовой ветки чопиком. – Могу предложить глоток-другой для прояснения сознания, а то несёте чёрт знает что… – Для внутреннего тепла – не откажусь, а вот с сознанием у меня всё в порядке, господин генерал. – А если расстреляю? – показушно нахмурился Хансен. – Я целиком отдаю себе отчёт в своих действиях, господин генерал. Вы вправе приказать меня расстрелять, но это ничего не изменит. Начальник штаба дивизии и офицеры штаба получили приказ, и они его полностью поддерживают, отправить через, – дон Эстебан взглянул на часы, – уже через пятнадцать минут отправить к русским парламентёра с сообщением, что дивизия капитулирует и через час готова начать выдвигаться к позициям русских для сдачи в плен. Лёгкий хмель улетучился из головы генерала Хансена. Самое боеспособное соединение группы[74] открывает фронт русским. Хотя фронтом назвать ту линию, которую занимали войска группы, можно было только с очень большой натяжкой. Поскольку патронов и снарядов в подразделениях оставалось в среднем на один нормальный бой. А потом хоть врукопашную, хоть руки в гору. Но русские, наверняка знавшие о ситуации с боеприпасами в группе, почему-то медлили с ударом. Если подумать, то и правильно делали. Вон целая дивизия без выстрела и без потерь для русских сдаётся. Чего бы так не воевать? Да, ещё один счастливчик, сделавший свой выбор. А что делать самому Хансену? Закралась грешная мысль. Вот бы точно знать, что русские победят, тогда можно было бы не опасаться гнева фюрера за капитуляцию. – Ладно, давай хлопнем по рюмашке, дон Эстебан. – Хансен подкинул в руке до сих пор нераскупоренную бутылку. – И расскажешь напоследок, как ты дошёл до такого. Дон Эстебан с готовностью мотнул головой и достал из свисавшего через плечо планшета две раскладные походные рюмашки. Разлили по бокалам и синхронно влили в себя огненную воду. Закусили принесённой расторопным адъютантом с кухни строганиной из замороженной ноги лошади. Штабной повар был сущей находкой, предыдущую зиму он провел при штабе Дитля[75] в Норвегии и нахватался там всяких разных северных рецептов. Закурили. Помолчали. – Ну? – Хансен посмотрел на испанца. – Не вижу смысла дальше морозить моих парней в этих сугробах. – А что на это скажет каудильо, про фюрера я уж и не говорю? – Сеньор генералиссимус скажет, надеюсь, спасибо за то, что сохранил Испании несколько тысяч отважных мужчин. А фюрер?.. На фюрера мне, извини, насрать. Обгадился ваш фюрер, просрал войну, и англичане ему не помогут. Ещё пару недель назад Хансен за такие слова не раздумывая набил бы морду наглецу, а потом бы приказал расстрелять. А сейчас он только крякнул и позавидовал безбашенной решительности испанца. Как бы он хотел так же во весь голос проорать проклятья фюреру, бросившему своих солдат умирать в этих диких заснеженных лесах. Но… А что мешает? – Ну что, прикажете меня расстрелять, господин генерал? – Нет. Езжай, сдавайся в плен. И будь ты проклят! – С вашего позволения, господин генерал, я сдаваться не намерен. Прослежу за капитуляцией дивизии и застрелюсь. – Дон Эстебан сжал губы и закаменел лицом. – Проваливай. – И, резко развернувшись, Хансен пошёл в свою землянку. Допив в одиночестве русскую самогонку, генерал вызвал адъютанта и приказал ему срочно собрать всех командиров частей и соединений группы, дислоцированных вокруг Волосова. Командиры начали прибывать ближе к вечеру, в сгущающихся сумерках. Расположение штаба наполнилось конским ржанием и неповторимым ароматом конского навоза. Совещание затянулось. Кое-кто из командиров полков решил поиграть в несгибаемых героев. Пришлось этих четверых тут же арестовать. Пока шло совещание, комендантская рота, на самом деле в ней солдат едва на два взвода набиралось, по приказу командующего попыталась арестовать офицеров армейской Абвергруппы. Арестовать не получилось. Получился небольшой бой. Абвергруппа перестала существовать, а у штаба армейской группы «Ингерманландия» остался в охране только один сводный комендантский взвод. В два часа ночи командиры полков и дивизий разъехались по своим расположениям, увозя с собой письменный приказ командующего о капитуляции. В это же время заработали штабные радиостанции, открытым текстом сообщавшие русским о том, что волосовская группировка прекращает боевые действия и с рассветом готова начать сдаваться в плен. В Лугу, Новгород и Нарву Хансен тоже отправил сообщение о капитуляции волосовской группировки, оставив на усмотрение старших командиров этих гарнизонов решение о капитуляции или продолжении боевых действий. Стреляться по примеру командира Голубой дивизии Хансен не стал. Уже в обед 14 февраля он сидел в штабе 54-й армии и давал показания на первом допросе. Новгородская группировка сдалась к вечеру того же дня. В Луге немцы капитулировали на день позже. Нарву частям РККА через неделю пришлось брать штурмом. 13–14 февраля 1943 года г. Череповец С утра поехал на аэродром встречать московское начальство. Ли-2 заходит на посадку, разметает винтами снежные сугробы, наваленные по краям взлётки. Выруливает на стоянку. Фанфары. В голове у меня фанфары. Вот и свиделись нежданно-негаданно. Чуть в кобуру рукой не полез, удержался. Из самолёта по приставной лесенке спускается Никита Сергеевич, и не тот, что режиссёр, а тот, что «кукурузник». Прилетел, сука, награды раздавать. Идёт ко мне навстречу – лыбится. Шинель без погон, в прошлый раз он так до лета 43-го без воинского звания проходил, обозначаясь сугубо по должности, зато потом сразу генерал-лейтенантом стал, правда, дальше чинами больше не вырос. Так что честь, в смысле воинского приветствия, не отдаю, только представляюсь и величаю московского посланника сугубо по имени-отчеству. Хмурится, но быстро меняет выражение лица на почти искреннюю, почти шутовскую улыбку. Начинает вспоминать, как мы до войны на Украине по партийной линии пересекались. Вроде бы он ещё тогда во мне большой потенциал разглядел. Сука! Двуличная СУКА! Много чего мои современники могут этому троцкистскому клоуну предъявить, и я могу. И по, так сказать, глобальным вопросам, и по чисто личным, семейным. Ага, у меня дед из-за этого типа чуть не помер, инфаркт, еле успели откачать. Дед срочную служил в начале 30-х в Средней Азии. Добивали остатки басмачей. Потом по комсомольской путёвке – в военное училище, в Ленинградское училище военных сообщений. Лейтенантские петлицы, служба. 39-й год – дед поступил в Ленинградскую военно-транспортную академию. На финскую войну отправили почти всех слушателей академии. Дед мало о том рассказывал, но по обрывкам-обмолвкам – служил то ли на бронепоезде, то ли на железнодорожной артбатарее. Война закончилась, слушатели вернулись в аудитории. Учёба. Не успел дед окончить академию. Началась Отечественная. От звонка до звонка. От Ленинграда, через Кавказ и Сталинград, через форсирование Днепра и до Вены. Железнодорожные войска НКВД, сапёрный батальон, инженерно-сапёрная бригада, штурмовая инженерно-сапёрная бригада. Малолеткой я думал, что сапёры – это мины, минные поля и мосты. Но оказалось, что в Отечественную были такие штурмовые бригады. Это когда артиллерия не в силах подавить вражью оборону, когда местность для танков непроходима, тогда вперёд идут штурмовики-сапёры, ломают нацистский фронт и открывают дорогу для прорыва подвижным частям и соединениям. Закончил войну дед полковником – комбригом шисбр в Австрии. После войны – восстановление страны. Дед со своей бригадой восстанавливал мосты и туннели на дороге от Краснодара до Сочи. У нас в семейном архиве множество фоток было с этими туннелями на главном курортном маршруте страны. Едешь в поезде в Адлер и видишь – вот этот мост дед строил, этот заваленный туннель расчищал, вот здесь через речку военную времянку на капитальное сооружение менял. Конец сороковых, почти всё восстановили. Мирная жизнь. Дед пишет рапорт – хочу доучиться в академии. Благо и справка была, когда на фронт отправляли, в академии выдали, мол, после победы имеет право дед восстановиться-доучиться в академии. Но в штабе округа только пальцем у виска покрутили, стар ты уже для академии – служи, где поставили. Дед взял и написал Сталину – что за фигня? Учиться не дают! Через пару недель деда в штаб округа вызывают. Наорали. На хрена Сталина беспокоишь? Сами бы всё решили, вот держи предписание и езжай доучиваться. Доучился. Распределение. Северо-запад Казахстана, граница с Китаем, Усть-Каменогорск. Строительство металлургического завода и ГЭС. Ага! Я так думал, пока интернет не появился. Завод по наработке урана! Дед про это не рассказывал – подписки и секретность! Умер Сталин. Но проекты, начатые при нём, продолжаются. Начались хрущёвские чистки – предвестники бездумного сокращения армии. Деду аукнулось письмо Виссарионычу. Припомнили. Припомнили и дружеские отношения с некоторыми соратниками Берии, попавшими под нож хрущёвских чисток. Помотали нервы деду, потаскали на допросы, пытались пристегнуть к «шпионской банде английского агента Берии». И в результате выкинули деда из армии. Тут-то инфаркт деда и догнал. Но выкарабкался. Мужик с руками и головой не пропадёт. Дед и не пропал и на гражданке смог руки с толком приложить. Многие дворцы в пригородах Ленинграда, что немцы разрушили в войну, дед в шестидесятых-семи-десятых восстанавливал-реставрировал. Петергоф, петергофские фонтаны – в их шикарной красоте есть труд, знания и опыт моего деда. И до самой его смерти мат от деда можно было услышать только и исключительно в связи с упоминанием Хрущёва. Промелькнули воспоминания. Миг. Но Никитка, видать, тоже что-то такое почуял-срисовал с моего лица. – Что это с вами, товарищ Брежнев? Вам плохо? – участливо так говорит. – Нет, всё нормально, контузия иногда догоняет. – Ну, тогда поехали, покажите своих героев. Надеюсь, всё готово? Смотрю на часы. – Да, Никита Сергеевич, через пятнадцать минут дивизия будет построена. Как раз успеем доехать, – и рукой указываю на штабной автобус. Хрущёв морщится, видать, ждал, что лимузин ему подадут. Так нету у нас лимузинов, весь транспорт в дивизии-корпусе сугубо утилитарно-милитаристический. Никита даёт отмашку своим помощникам-ординарцам, и те начинают таскать из самолёта в автобус ящики с наградами. Много. Много наград. Все, кто в Ригу ходил, получат как минимум медаль «За боевые заслуги». Орден Славы – нескольким сотням бойцов. Медаль «За отвагу» – тоже несколько сотен бойцов получат. Под сотню орденов «Красного Знамени» и «Красной Звезды». Заодно и о повышениях в званиях приказ зачитаю. Уже знаю, чуть позже два десятка бойцов и офицеров в Москву поедут за Золотой Звездой Героя. И новое знамя у дивизии будет, с вышитым золотом почётным наименованием «Рижская». Так что сегодня праздник у ребят! В горисполкоме вчера договорился – мобилизовали на сегодняшний вечер всех поваров из местных ресторанов-столовых. Спустил все свои сбережения, премиальные и зарплатные и выкупил почти всё наличное в городе грузинское вино, чтобы было на столах, чем достойно обмыть награды. Будет бойцам праздничный ужин. Гульнут парни. Заслужили. А я буду весь день пришибленным ходить. Буду изображать лояльность и уважение к представителю Ставки и в то же время бороться с искушением избавить потомков от этой гниды. Вон и Корнеев ко мне подкатил, уже в гостиничном ресторане на банкете для старших офицеров, заметил особист, что я иногда на «кукурузника» смотрю прищуриваясь-прицеливаясь, как в прицел снайперской винтовки. – Ты, Ильич, что, уже тоже успел с ним где-то поцапаться? – проговаривается Корнеев. Чего это – тоже? – Не, не приходилось. – А что волком на него смотришь? Али знаешь чего? – Вадик, судя по твоему тону, это ты чего-то знаешь и своему комкору не говоришь. Начальник особого отдела на неуловимо краткое мгновение смутился. Чуть не прозевал эти корнеевские эмоции. Ага, есть что-то у Вадика. – С чего это вы, товарищ генерал-майор, взяли? – переходит на официальный тон начальник особого отдела корпуса. – Да так… Тебе напомнить его «боевую» биографию. Думал это только я замечал, но кое с кем поговорил в Москве. И оказалось, не только мне кажется, что там, где Хрущёв, – там проблемы, как минимум проблемы, а частенько и катастрофы. Киевский котёл в 41-м и Харьковский – в 42-м. А с Харьковской катастрофы, если ты не забыл, начался прорыв немцев к Волге и на Кавказ. И тут вдруг такого «заслуженного» партийного бойца присылают награждать соединение, которое сделало прямо противоположное художествам этого «стратега». Колись, Вадик, зачем его сюда прислали? – Удивительный ты человек, Ильич. На пустом почти месте секретные разработки расшифровываешь. Как это у тебя получается? – Мозгами – получается. Так что? Прав я? – Ильич, сердечно тебя прошу, успокойся и оставь свои придумки при себе. Когда нужно будет – обо всём узнаешь. А пока иди уважь представителя Ставки, бухни с ним и свои эмоции засунь… поглубже, в общем, засунь. Ладно, обнадёжил Корнеев, пойду бухну. Эх, бухну. Со всей широтой. Получите, «товарищ» Хрущёв, русского гостеприимства. По полной. Накачал я Хруща в зюзю. Начпрод дивизии Багромян, почти однофамилец будущего маршала Баграмяна, достал где-то чачи, хорошей, настоящей, забористой и духовитой. Ну, я и начал тосты двигать «за Сталина», «за Партию», «за Победу», «за Красную Армию», попутно подливая попеременно в бокал Никитки чачу и хванчкару Ушатался Хрущёв, потащили его в баньку и там продолжили. Пивасик, водочка. Шампусиком полирнуть, и первый секретарь украинской Компартии начинает терять человечье обличье. Выскочили из баньки на улицу в сугробы нырять, и Хрущ голяком выскочил, только, выбираясь из сугроба, направление перепутал и ломанулся вместо бани к центральному входу гостиницы. Но скандала не получилось. Бдительные бойцы из подчинённого особому отделу подразделения перехватили разгулявшегося «небожителя» и утащили его в гостиничный номер, предварительно завернув дряблые телеса в одеяло. А Корнеев, ввалившись ко мне в парилку, начал выговаривать. Какого хрена, ты, генерал, ломаешь операцию ГУГБ? Вот распишись. Подписка о неразглашении. И успокойся. Работаем мы по этому типу. Завтра надо будет ему кое-что рассказать и показать. Вот ты и расскажешь-покажешь, а мы потом посмотрим, куда он со своими новыми знаниями побежит. И вообще, расскажи-ка, Ильич, где это ты так хорошо намострячился аморалку организовывать «уважаемым» товарищам? – Иди ты лесом, кровавый гэбэшник! Устал я, меня женщина ждёт! Утром приходи с нотациями-допросами, но без пива в номер не пущу, – последние слова, заплетаясь в языке, свидетельствуют, что и комкор вот-вот окончательно устанет. Я же тоже не железный. Пить приходилось почти наравне с Никиткой. Последнее, что помню – как Корнеев передаёт моё заанестезированное тело Татьяне. Утро. Туманное утро. Недовольная женщина со стаканом рассола. Холодный душ. Ещё рассол. Гороховый супчик от Багромяна. Туман начинает развеиваться. Вроде бы очухался. Пора на службу. В штабе корпуса меня сразу берёт в оборот настырный Корнеев. Вникаю в его инструкции. Спасибо, Вадик! И Лаврентию Палычу моё сердечное спасибо передай. Я ведь уже на полном серьёзе продумывал, как половчее Никитке апоплексический удар организовать. А оно – вон оно как! Не зря свой хлеб гэбэшники едят. В разработке у них уже Хрущ. Последний, можно сказать, акт спектакля начинается. Посмотрят чекисты, кому Никитка намылится сливать информацию о моём корпусе, и возьмут в оборот и Хруща, и его подельников. Мечты сбываются! 14–18 февраля 1943 года г. Москва На лётное поле Центрального аэродрома опустилась не виданная ещё здесь летающая роскошь. «Священная корова»[76] впервые везла президента США – и сразу через океан. Пять с половиной тысяч миль от Вашингтона до Москвы, с промежуточной посадкой в Исландии. Полтора суток в воздухе. Очуметь. Президенту – хорошо, у него на борту даже спальня есть, а вот у остальных членов делегации задницы стали квадратными от долгого сидения, и головы тоже оквадратились от нудного гудения мощных двигателей. Заминка. Подкатывают к самолёту трап для выхода делегации. И, о чудо! Или не чудо? У лайнера начинает отваливаться часть фюзеляжа. Не, всё в порядке – это персональный президентский лифт. Инвалидное кресло-коляску крайне неудобно кантовать по трапам-лесенкам, вот и сподобились заграничные умельцы, добавили борту № 1 прикольных фишек. Делегация выходит из самолёта по трапу, президент Соединённых Штатов опускается авиалифтом на землю, сидя в своём кресле. Их встречает нарком иностранных дел Союза Вячеслав Молотов. Сталин на встречи-проводы, как правило, никогда не являлся. Были, конечно, исключения, но, видимо, сейчас не исключительный случай. Трогательная встреча. Союзники как-никак. Шеренги Почётного караула. Оркестр играет штатовский гимн, который весьма напоминает заставшему ещё прежний режим дирижёру гимн Российской империи «Боже, Царя храни». Американцы утомлены. Сегодня будет отдых, переговоры начнутся завтра. Два американских посла[77]сопровождают своего президента к весьма впечатляющему своими размерами кортежу посольских лимузинов. Небольшой обмен любезностями между Рузвельтом и Молотовым, и американцы грузятся в прогретое нутро заждавшихся их машин. Вячеслав Михайлович облегчённо выдыхает. Прилетели. Прилетели без особых проблем. А вот головняка было… Полк морской авиации на встречу президентскому самолёту поднимали, почти все подлодки Северного флота под трассу полёта борта № 1 загнали, две бомбардировочные и одна истребительная дивизия несколько дней обрабатывали немецкие аэродромы и локаторы в Норвегии и в финской Лапландии. Будем надеяться – не зазря людей и технику теряли. Ладно, пора в Кремль ехать, последние приготовления перед завтрашними переговорами. На следующий день без пятнадцати одиннадцать посольские лимузины, везущие отдохнувшую делегацию, въехали в Кремль. Сенатский дворец. Заминки с креслом президента США не произошло. В Союзе тоже толковые инженеры имеются и в весьма большом числе. Что нам стоит эскалатор построить? Да фигня вопрос! Неделя на прорисовку проекта, и ещё неделя на изготовление-установку. Справились к сроку. Так что на второй этаж дворца, где и находились предназначенные для переговоров помещения, Рузвельт поднялся на вполне себе респектабельном эскалаторе с нестандартно широкими ступенями, подогнанными под размер президентского кресла. И вот наконец встреча лидеров стран. Улыбки, комплименты, вопросы про здоровье. Сталин предлагает Рузвельту начать переговоры со встречи наедине, а делегации сторон отправить пообщаться на общие темы в соседний зал. Это не предусмотрено согласованным регламентом переговоров, но Рузвельт соглашается. В зале остаются только Сталин с Рузвельтом и их переводчики. Начали. Оба лидера настроены решительно. Решительно отстаивать свои интересы. Только Рузвельт прокашлялся и хотел начать излагать свою позицию, но не успел. – Господин президент, Советский Союз хотел бы знать, почему Соединённые Штаты Америки не помешали государственному перевороту в Великобритании, а по некоторым данным, даже приложили весьма серьёзные усилия для провоцирования этого переворота? Рузвельт аж опять закашлялся. Вот это наезд! – Откуда у вас такие сведения? Покойный сэр Черчилль сам принял решение о назначении сэра Мосли своим заместителем. – Господин президент, стенограмма не ведётся, так что давайте будем откровенны. США вывели свои войска с Ближнего Востока, американский командующий войсками в Северной Африке даже не попытался сопротивляться французам в Алжире и бежал оттуда в Марокко, а затем без боя сдался. Американские граждане на американских судах поставляют оружие антибританским силам в Индии и ЮАС. В том числе и из-за этого Англия потеряла Египет и Суэцкий канал, ею потеряна Южная Африка, какая-либо хозяйственная деятельность в Индии невозможна. Всё это и спровоцировало правительственный кризис в Британии, а затем и фашистский переворот. Хочу сразу заметить, господин президент, что так как наши страны связывают союзнические отношения, то мы рассчитываем на то, что такие серьёзные вопросы будут решаться только с нашим участием. «Фух, Сталин не за Англию предъявляет, он возмущается, что его в долю не взяли. Ладно. Потанцуем» – как-то так подумалось Рузвельту. – Англия начала первой, господин премьер-министр. Её провокация на вступление Турции в войну против Советского Союза была нами расценена как попытка затянуть войну в Европе. Это целиком и полностью было в интересах Англии и совсем не в интересах СССР и США. Как вы понимаете, США с нетерпением ждут окончания войны в Европе, чтобы Советский Союз смог после победы над Германией присоединиться к борьбе американского народа с японскими милитаристами. Так что на враждебные действия Англии мы посчитали возможным ответить соответствующим образом.