— Вот и началось, — сказал он. Голова водяного буйвола, напоминающая об операциях подразделения в Малайе, царствуя над «Кремлевским» залом совещаний, казалось, склонялась слегка на одну сторону, словно подслушивая предстоящий приятельский разговор. «А толку-то, — подумал Дохерти, — ведь туши-то у тебя уже нет». — Скверные новости, — сказал, входя, Барни Дэвис. — Похоже, Нена Рив пропала. Ее нет на работе в госпитале вот уже пару дней. Конечно, в Сараеве всякое может быть, и она, например, отлеживается дома с гриппом и не в состоянии позвонить. А может быть, ее ранил снайпер... Сейчас пытаются выяснить. — МИ6? — Вероятно. Робсон приехал, все нормально? — Да, босс, — послышался голос позади него, и в зал вошли Дама и Крис, а вслед за ними проскользнул Клинок Уилкинсон. Дохерти поднялся, обменялся рукопожатиями с вновь прибывшими, а затем привалился к столу, в то время как остальные четверо уселись вокруг на стулья с прямыми спинками. Дохерти начал с ознакомительной части. — Вы двое рекомендованы мне КО, — сказал он Крису и Даме. — Хотя может так случиться, что, когда мы закончим наш разговор, вы пожалеете, что вас рекомендовали. Мы направляемся в Боснию, джентльмены, — добавил он, словно только сейчас вспомнил об этом. Он поведал всю историю с самого начала, не спуская внимательного взгляда с двоих, слышавших ее впервые. От одного упоминания о Боснии засветились глаза парня из Сазерленда, а по мере того, как Дохерти излагал боевую задачу, он почти ощущал, как растет стремление Дамы выступить в путь немедленно. И, напротив, парень из Эссекса был полной ему противоположностью: холодный и собранный, весь внимание — разновидность мыслителя. Пару раз Дохерти показалось, что тот его даже не слушает, однако, как только он закончил излагать ситуацию, первый вопрос задал именно Крис, и вопрос в самую точку. — Что мы должны делать, босс? — спросил он. — Хороший вопрос, — сказал Барни Дэвис. — Вы вылетаете в Сплит, что на побережье Хорватии, а вот там уже ждете подходящего транспорта до Сараева. И ожидание это может продлиться несколько часов, а может быть, и несколько дней. Вы будете действовать под маской инспектирующей группы, едущей в Сараево контролировать организацию снабжения гражданского населения. Думаю, однако, что это прикрытие вам все равно не пригодится, и, оказавшись в Сараеве, вы будете одной из многочисленных банд, существующих в обстановке, близкой к анархии. — Но ведь у нас же там есть войска, не так ли? — спросил Дама. — Чеширцы и королевские ирландцы. — По батальону тех и других, — согласился Дэвис. — И подразделение улан. Но только все они принадлежат ООН, а это означает, что они могут применять оружие лишь в целях самообороны. Их самообороны, а не вашей. Они могут поделиться с вами кое-какой полезной разведывательной информацией, но не более того. Смысл же данной операции, по крайней мере так, как ее трактуют политики, — восстановить нашу репутацию миротворцев, не привлекая, по возможности, общественного внимания... — Можно подумать, что у нашего подразделения другие приоритеты, — сказал Клинок, удивляя Дохерти. — Будет честнее сказать, что у нас есть и дополнительные приоритеты, — сказал Дэвис. — Присматривать за собственной репутацией. Джон Рив был выдающимся бойцом нашего подразделения, и он заслуживает нашей помощи. Послышался стук в дверь, и показалась го- лова адъютанта. — Прибыл человек из министерства иностранных дел, — доложил он Дэвису. — Проводи его сюда, — приказал КО. — Он ознакомит вас вкратце с происходящим там, — сказал он четверке. В помещение уверенно вошел холеный молодой человек, неся в одной руке кейс, а в другой — ворох карт. У него была всепобеждающая внешность несколько похудевшего Малькольма Рифкинда: длинные вьющиеся волосы, очки в черной оправе. — Это мистер Касл, из балканского отдела министерства иностранных дел, — официальным тоном сказал Дэвис. Он прошел к двери и убедился, что она плотно закрыта. Дохерти внезапно понял, до чего же необычно КО проводит совещание. «Интересно, многие ли в подразделении знают об этой миссии, — подумал он. — Если вообще кто-нибудь знает». — Он расскажет вам о том, что происходит в той стране, которую нынешние газеты любят называть «бывшей Югославией», — продолжил КО. — Я знаю, что все вы запоем читаете «Сан», — добавил он с широкой улыбкой, — и то, что он вам расскажет, может быть, покажется чересчур известным, но на тот случай, если вы все-таки пропускаете страничку с детальным анализом... Прошу, мистер Касл. Человек из министерства иностранных дел продолжал возиться с ворохом карт, пытаясь пристроить их на древний стенд «Кремлевского» зала. Крис помог ему. — Доброе утро, — наконец сказал Касл голосом, к счастью, не напоминающим интонации Малькольма Рифкинда. — Хотя ваш КО и заверил меня в ваших читательских пристрастиях, я собираюсь убедить вас, что вы не знаете ничего. — Нормальное предположение, — согласился Клинок. Касл усмехнулся. — Еще бы. Итак, Югославия, или, в грубом переводе, Земля Южных Славян. Эти славяне осели на юге более тысячи лет назад. И те, кого мы ныне называем хорватами, сербами, словенцами, черногорцами, боснийскими мусульманами, — потомки тех славян. И что бы вам там ни толковал Джеф Бойкотт, это не отдельные расы, во всяком случае не более отдельные, чем йоркширцы и бирмингемцы. Если вы мысленно окажетесь в нудистской колонии в Боснии, то вы не сможете отличить боснийского мусульманина от словенца или серба от хорвата. Он замолчал, переводя дыхание, а потом улыбнулся. — А вот чем отличаются эти народности, так это историей. Я излагаю упрощенно, но большую часть последних пята столетий, вплоть до начала нашего, вся эта земля делилась на три региона, где господствовали разные культуры. Австрийцы, а иногда и итальянцы доминировали в Словении, Хорватии и вдоль этого побережья, насаждая западноевропейскую, католическую культуру. В горах Боснии и Герцеговины — вот здесь, — сказал он, указывая на карту, — в течение нескольких веков оккупированные турками славяне обращались в ислам. На востоке, в Сербии и в меньшей степени в Черногории, господствовала восточная православная церковь, в основном с опорой на русскую культуру, которой удалось выжить, несмотря на спорадическое доминирование здесь турок. И, по сути, именно борьба с турками придала сербам это преувеличенное чувство исключительности. Итак, переходя к веку двадцатому, мы имеем Здесь три гомогенетические национальные труппы. Различающиеся примерно также, как если бы в Северной Ирландии в семнадцатом веке одновременно с протестантами оказались в достаточном количестве и мусульмане. — Боже всемогущий, — пробормотал Клинок. — Справедливо замечено, — согласился Касл. Похоже, он был доволен сам собой. — И проблема с теми народностями, которые различаются только культурами, заключается в том, что эти культуры оголтело ненавидят друг друга. И поскольку большую часть последнего тысячелетия на Балканах противостояли друг другу мусульмане и христиане, то почва там весьма плодородна для давно длящихся заварушек мусульман с хорватами или мусульман с сербами. И как в двух последних мировых войнах русские сражались с арийцами, так и сербы сражаются с хорватами. Во второй мировой войне это противостояние достигло пика — нацисты разрешили хорватам иметь собственное маленькое государство со своими правящими доморощенными нацистами — их называли усташами — и устраивать массовые побоища среди сербов. Никто не знает, скольких вырезали, но счет идет на сотни тысяч. Но я забежал немного вперед. Югославия сформировалась после первой мировой войны, частью в признание, что у этих народностей много общего, а частью для того, чтобы удержать их различия в общих рамках, дабы чего не случилось. В конце концов, ведь война-то произошла из-за того, что боснийский серб совершил в главном городе мусульман Сараеве покушение на австрийского эрцгерцога. Касл осмотрел слушателей, убеждаясь, что ни один не уснул, и отвернулся к карте. — Должен упомянуть и о происходящих здесь менее значительных конфликтах. Так, албанцы, являющиеся совершенно другой нацией, во множестве проживают в сербском крае Косово и Македонии. Македонцы же не являются отдельной этнической группой, а на их территорию по очереди претендуют то Болгария, заявляющая, что македонцы — это всего лишь сбитые с толку болгары; или Греция, считающая их потомками греков, и т. д., и т. д. — Он глуповато усмехнулся. — Ну и каша же там, — заметил Клинок. — Сами заварили, — пробормотал Крис. — В конце последней мировой войны объявилось временное решение — коммунизм. Коммунисты под руководством Тито вели партизанскую войну против немцев и впоследствии возобладали в правительстве. Этническое напряжение было заморожено на корню. Каждой большой этнической группе было предоставлено собственное государство, имевшее номинальную автономию, но все важные решения принимали Тито и партия. Предполагалось, что эта новая светская религия — коммунизм — станет свидетелем отмирания старых национально-религиозных различий — у каждого будет дом, автомобиль, телевизор, и каждый станет всего лишь таким же потребителем, как и все остальные. Но, когда в 1980 году Тито умер, никто не смог удержать страну от развала. Система, пошатываясь, ковыляла сквозь восьмидесятые годы с удерживающими ее партийными боссами, но почву у них из-под ног выбили, когда коммунизм стал загибаться повсеместно по всей Восточной Европе. То, что осталось, с экономической точки зрения выглядело неплохо, по крайней мере по коммунистическим меркам. Однако государство уже ничем не цементировалось, и накопившиеся обиды выплеснулись наружу. Во времена Тито более бедные регионы субсидировались за счет более богатых Словении и Хорватии, которые ничего взамен не получали. Сербы, доминировавшие в партии и федеральных институтах — в частности, в армии — не были заинтересованы в изменениях, и у них была сила подавить желающих перемен. Неудивительно, что словенцы и хорваты решили идти своим путем. Со Словенией больших проблем не было, разве что она создавала прецедент — раз можно Словении, почему нельзя Хорватии? Проблема же состояла в том, что в Хорватии на положении национального меньшинства проживают много сербов, а лидеры хорватов не прилагали много усилий, чтобы как-то заинтересовать их. К тому времени началась настоящая свистопляска, подобная разборкам в группе капризных примадонн. Хорваты решили выйти из Югославии, а заселенные сербскими меньшинствами территории решили выйти из состава Хорватии. Это было полтора года назад, летом 1991 года. Хорватия была признана независимым государством, но с начала этого года, чтобы прекратить огонь, их сербские территории считаются номинально «под защитой ООН», или, другими словами, под военным контролем сербов. Не надо быть провидцем, чтобы понять: Хорватия эти территории назад не получит. Теперь обратимся к цели вашего путешествия — Боснии. Наиболее восторженно настроенные югославы всегда считали ее сердцевиной федерации. Это был наиболее этнически смешанный район, где существовала обоюдная терпимость и даже удовольствие от взаимного общения, где отдельные культурные традиции, казалось, пустили глубокие корни. Это по большей части горная страна, полная глубоких долин и горных перевалов, с городами, теснящимися на краю бездн. Я путешествовал там несколько лет назад и нашел этот край прекрасным. Так считает большинство людей. — Касл скривился. — Но чертовски много было уничтожено за последние шесть месяцев. Как бы там ни было, но, как только Хорватия и Словения отделились, перед боснийским правительством предстал немыслимый выбор: занять ли подконтрольную позицию в сербской мини-Югославии или попытаться отделиться в самостоятельное государство с уже имеющимися на ее территории военными базами югославской армии и сербским меньшинством, намеренным силой оружия противостоять независимости Боснии. Выбрано было последнее, в надежде, и оправданной, на то, что на помощь придет международное сообщество. Но тут им не сильно повезло. Тут я должен еще кое-что рассказать о Боснии-Герцеговине. У каждой из трех сторон — хорватов, сербов и мусульман — имеются области национального большинства, но эти области перемешаны между собой. С год назад нельзя было себе представить, как разделить Боснию в точности по этническим местностям. А теперь маленькие деревушки колются на две части, иногда и на три, а целые районы остаются в целостности. И пока международное сообщество еще только начинало обсуждать такое деление — совершенно ошибочное, на мой взгляд, — горячка набирала обороты. Если в каком-нибудь отдельно взятом городке по сорок процентов жителей составляли сербы и хорваты и двадцать — мусульмане, то шансы такого городка оказаться в составе Великой Сербии намного увеличивались, если остальные шестьдесят процентов изгонялись из города. Но и когда два таких городка разделялись районом, заселенным на восемьдесят процентов мусульманам и хорватами, то стратегия необходимости диктовала, что и их надо заставить убраться отсюда. Такая модель отрабатывалась повсеместно. Поскольку никто толком не знает, кому принадлежит та или иная земля, то ее просто захватывают. — Это у них называется этнической чисткой? — спросил Дама. — Да. Замечательная фраза, не так ли? Хорошо еще, если кому-то действительно удалось переехать, но ведь огромное количество мужчин убито, огромное количество женщин изнасиловано — с двойной целью: унизить их и сделать беременными. В обоих исходах в значительном большинстве случаев виноваты сербы. — Уместно ли здесь сравнение с Чингисханом и Аттилой гуннов? — спросил Барни Дэвис. — Нет, — мгновенно ответил Касл. — Во всяком случае, сравнение не того сорта. Почему? Сербы во второй мировой войне и близко несравнимы по жестокости с хорватскими уста-шами. В этой же войне, хотя отдельные группы хорватских и мусульманских солдат виновны в насилии, многочисленные донесения о массовых актах насилия в районах с преобладающим населением сербов указывают на такие действия как на систематизированную политику, координируемую сверху. — Иисусе, — пробормотал Крис. — В настоящий момент, — продолжил Касл, переходя к очередной карте, — военная ситуация такова. Хорваты и мусульмане удерживают вот это, — он обвел площади указательным пальцем, — а сербы — это. Но, разумеется, объединенная мощь союза мусульман с хорватами в отдельных районах сильнее... — А где Завик? — спросил Дохерти. Он в свое время уже отыскан город в атласе, но теперь хотел увидеть его на военной карте. — Здесь, — сказал Касл, указывая на точку милях в двенадцати позади сербской линии фронта. — С какого рода воинскими формированиями приходится иметь здесь дело? — спросил Дохерти. — С регулярными воинскими? — Хороший вопрос. Со всякими. От регулярных частей до обычных банд, с различными вариантами взаимоотношений их друг с другом. Официальная боснийская армия состоит в основном из мусульман, но также из сербов и хорватов. Существуют разновидности мусульманской милиции и даже добровольческие формирования из исламских ветеранов Бейрута, Ирана, Афганистана и т. д. — Замечательно, — саркастически пробормотал Крис. — В Боснии находятся регулярные части хорватской армии, собственную армию имеют боснийские хорваты плюс милицейские силы. Худшая разновидность — возродившиеся усташи. Они одеваются как штурмовики, а ведут себя еще хуже. Примерно такая же история происходит и на сербской стороне. Старая федеральная армия теперь превратилась практически в сербскую армию, есть сербская армия Боснии, сербская полиция Боснии и соответствующие милиции. Наиболее известны из них аркановичи, которыми руководит человек, называющий себя Арканом и который разыскивается за вооруженные грабежи органами правопорядка по крайней мере пяти стран. Есть еще «Белые орлы» и «Четники». Кстати, хорват и мусульман все нерегулярные сербские формирования причисляют к четникам, так во время второй мировой войны называли партизан-националистов, и вид у них соответствующий — в моде широкополые шляпы и длинные бороды, так что они похожи на каких-то психованных австралийских Распутиных. К слову, все хорватские милиционеры называются усташами — так во время второй мировой войны называли местных фашистов. — И чем эти веселые ребятишки вооружены? — спросил Клинок. «Похоже, даже его подавил рассказ Касла», — подумал Дохерти. — И о каком количестве людей мы говорим? — поинтересовался Крис. — У сербов около 70 тысяч бойцов; 50 тысяч у хорватов; порядка 40 тысяч мусульман. У всех есть средства для переброски людей, вооружены обычным автоматическим оружием. У сербов есть советские танки и любая необходимая артиллерия до 155-миллиметровых орудий включительно. Плюс, вероятно, двадцать боевых самолетов — «супер-галебы» и «ораос». От тридцати до сорока вертолетов — большей частью «газели». У хорватов и мусульман нет ни самолетов, ни танков, а у мусульман и артиллерии негусто. — Неудивительно, что они нуждаются в добровольцах, — заметил Дохерти. — Из-за эмбарго на поставку вооружений они не могут получить оружие извне, — сказал Касл. — Есть еще вопросы? — Хэппи-энд в их ситуации возможен? — спросил Клинок. — Я сомневаюсь, — просто ответил Касл. Когда он удалился, в мозгу Дамы господствовал только один вопрос. — А какое оружие возьмем мы? — поинтересовался он.