– Конечно, – говорит Джон и скрывается в коридоре. Я тянусь к планшету. Пальцы не трясутся, и, кажется, у меня получилось бы встать, но эксперименты – потом. Я захожу в Сеть. Ищу информацию о третьем блоке. Копирую контакты и набираю номер. – Отделение невиновных. Чем могу помочь? – раздается высокий женский голос. Я тереблю волосы. – Мне нужна Элла Бейкер. Молчание. – Вы меня слышите? – шепчу я. – Хм… Пациентка не хочет ни с кем разговаривать. Прошу прощения. – Почему? – Такое бывает с молодыми сущностями. Дайте ей время прийти в себя. Прийти в себя. Эта женщина не понимает, о чем просит. Я отключаюсь. Ввожу номер, выученный еще в первом классе. Ответь, Кир. Преврати все в шутку… Хоть это и невозможно. Спустя сотни ударов сердца на экране появляется друг. – Сова, ты где пропадаешь? – ворчит он вместо приветствия. – Я вообще-то жду. – Странно. Я думала, с новой подружкой тебе некогда скучать. – А чего это ты в больничной одежде? – С подозрением щурится он. – Случилось что? Я до боли закусываю губу. Просто успокойся. Просто объясни. Просто уничтожь себя. Из горьких мыслей меня вытягивает недовольный голос Кира: – Сова? Ты там жива? Нет. Я умерла еще вчера. – Все хорошо, – глупо улыбаюсь я. – Тут такое случилось… – Не пугай меня. – Элла сбежала на стройку, – начинаю я. С каждым словом Кир мрачнеет, а я исчезаю, разбираю себя по косточкам и все отчаяннее борюсь с желанием разрыдаться. – Ты это. Держись там. Я приеду. Лады? Мы прощаемся. Я вздыхаю и опускаю ступни на ледяной пол. Рядом валяются тапочки, но мне нужен холод. Чтобы очнуться. Чтобы вернуться в реальность. Я поднимаюсь. Мышцы бетонной тяжестью тянут меня ко дну. Я хватаюсь за тумбочку, а голова продолжает кипеть. Мне бы нырнуть в жидкий азот и не всплывать. В коридоре много людей: Утешителей и таких, как я. Потерянных, слабых до тошноты. Через пять дверей ядовито-белым светится вывеска столовой. Я не голодна, но сидеть в одиночестве не могу. Громкие голоса мешают думать. И пусть. Здесь люди живее, чем на улицах. Они не в масках. Они – не картонки. Все кружится. Я замираю у входа. Боюсь смотреть на индикатор. Какой он? Красный? Оранжевый? Зеленый? Делаю шаг. Очередь к драгоценным пакетам с белой кашей тянется от самых дверей. Я становлюсь в конец и едва сдерживаю вскрик – там та, чьи глаза до боли похожи на глаза Ника. Только эти – в сто раз холоднее и жестче. В них нет ни капли наивности. Она, как и раньше, носит каре и красит волосы в русый цвет. Как и раньше, ненавидит меня. Ничего не меняется. И не поменяется. Никогда. Альба. Она тоже в белой пижаме. Опирается на стену и дрожит. Бежать поздно: мы слишком близко. – З… Здравствуй, – заикаюсь я. – И ты здесь, – горько фыркает она. – Почему-то я не удивлена. – Карма? – Да. Мы разговариваем как подруги. Для остальных наши фразы – вежливость, для меня – напоминание о том дне. Во всем: в движениях, во взгляде, в интонации – обвинение. Это забавляет Альбу. Ей нравится играть с моей слабостью. – Сколько лет, – натянуто улыбается она. – Как жизнь, Шейра? – Обычно. Проклинай меня. Мечтай о моей смерти. Тогда я не буду чувствовать себя так паршиво. Пакеты раздают быстро. За минуту очередь доходит до нас. Мы подносим индикаторы к считывающему экрану. Вспыхивают наши имена. Пышная женщина в фартуке протягивает еду и желает приятного аппетита. Мы берем посуду. – Я завтракаю в том углу. – Альба кивает на столик у окна. – Составишь мне компанию? Эта девчонка, с которой мы столько лет избегали встреч, хочет пообщаться. Хочет посмотреть, как я буду ковырять кашу, не в силах съесть ни грамма. Хочет насладиться моей недосмертью. – Ладно, – вздыхаю я. Мы усаживаемся друг напротив друга. Альба бодро разрывает пакет. Ее тарелка пустеет с неимоверной скоростью. А я видеть не могу еду. – Что, плохо? – Она наклоняется ко мне. – Три дня назад я была хуже, чем ты сейчас. – У тебя тоже рецидив? – Да. Я пытаюсь понять, что прячется за доброжелательностью, – безрезультатно. – Сейчас лучше. Надеюсь, пройдет. Хотя… Вдруг это только начало? – В ее голосе дребезжит паника. Она напугана и жалуется той, кого ненавидит больше всех на свете. – Почему? – щурюсь я. – О чем ты? – Почему мы за одним столиком? Зачем я тебе? Она смеется. Ей тяжело говорить об этом. Так же, как и мне. – Меня до сих пор бесит твоя прямолинейность, Шейра. – И все же. Прости, Альба, но ты не уйдешь от ответа. Она стареет лет на двадцать. Улыбка меркнет. – Мне кажется… Шейра, нам пора заканчивать молчаливую войну. Произошел несчастный случай.