Ну уж нет! Без корсета ещё можно себе представить, но чтобы без панталон! Тогда эта затея точно не для меня! – Впрочем, панталончики пусть остаются на вас, – милостиво разрешила она. – Через юбки всё равно не будет ничего видно. И вот, спустя полчаса, мы, переодетые простыми крепостными девками, уже спускались по чёрной лестнице нашего дома, чтобы прокрасться через заросли терна и малины к дальней калитке нашего густого сада. Мои волосы Мими предусмотрительно распустила, и повязала поверх цветастый платок, и я, взглянув на себя в зеркало, буквально не узнала себя: на меня смотрела не дворянка Софья Пушкина, а какая-нибудь Марьюшка или Фроська. Я прыснула в кулачок, представив, как кто-то меня окликает: – Эй, Фроська! А принеси-ка холодного кваску из погреба! – и я, согнувшись в почтительном поклоне, подаю своему батюшке на подносе крынку и запотевшие бокалы с его любимым грушевым квасом. И он меня совершенно не узнаёт! И вот сейчас мы идём по просёлочной дороге, и мадмуазель Мими даёт мне наставления: – Только прошу вас, мадмуазель Софи, умоляю, ни с кем не разговаривайте по дороге и не смотрите никому в глаза, чтобы не выдать нас! Слушайте, и делайте то, что я вам скажу, и тогда вы сегодня получите ответ на свой вопрос… Возбуждённая и крайне взбудораженная её обещаниями дать мне все ответы на все волнующие меня вопросы, я согласилась на все её условия, и быстро поспевала за ней по дороге. От быстрой ходьбы я раскраснелась и мои волосы выбились из-под туго затянутого под подбородком платка, но я вся горела от предвкушения, что скоро узнаю величайшую для себя тайну. За всеми своими девичьими думами, я не сразу поняла, что мы подходим к старой заброшенной мельнице на пригорке, которую я часто видела из окна нашего экипажа, когда мне приходилось куда-нибудь выезжать по делам с маменькой, и на которой, конечно же, мне никогда не доводилось бывать прежде, потому что я не могла появляться нигде одна без маменьки или своей служанки, и уж тем более с таком более чем престранном виде. Но скорейшая моя свадьба и мои тревоги так разбередили меня, что я в первый раз в жизни ослушалась своих добрых родителей. Было полуденное самое жаркое в деревне время, когда все работы на полях ненадолго затихают, чтобы крестьяне перекусили и немного отдохнули в тени деревьев, чтобы снова через час продолжить свои насущные труды. – Сюда, – шёпотом сказала мне Мими, и я тихо, как мышка, проскользнула за ней в приоткрытую дверь мельницы. – А теперь, притаитесь, и ждите, – ещё менее слышно прошептала мне Мими. – И помните, что чтобы вы не увидели и не услышали, вы должны хранить полное молчание, чтобы не выдать нашего с вами присутствия, – ещё раз строго напутствовала она меня, и мы стали забираться с ней по приставной деревянной лестнице на палати, где, по всей видимости, раньше был склад муки и зерна. Я не знаю, сколько прошло времени: пятнадцать минут, а может быть, и целый час, но я помню, что я даже немного задремала после нашей такой энергичной прогулки на полуденном солнце. А в прохладном и полутёмном помещении мельницы меня сморило, и мои глаза стали слипаться… Проснулась я от того, что услышала тихие голоса где-то внизу и, всматриваясь в полумрак, через какое-то время разглядела три фигуры посреди просторного помещения мельницы. Это были два здоровенных деревенских парня в рубахах и шароварах и наша дворовая девка Глашка. Я в изумлении посмотрела на Мими, но та лишь прижала свой указательный палец к губам, и я вспомнила все её наставления, и вжалась ещё дальше и глубже в стену позади меня… Но по мере того, как я вглядывалась в волнующий меня полумрак заброшенной мельницы, тем больше округлялись мои глаза от ужаса. И от какого-то другого чувства, которое я пока не могла понять и определить. Недолго думая, один из мужиков приспустил свои штаны, приподнял льняную свободную рубаху, и я увидела, как из-под её края высовывается что-то очень странное, похожее на дубинку… Или красную палку, с закруглённым концом, которую этот парень придерживал своей правой рукой. И только внимательно всмотревшись, я сумела разглядеть, что эта дубинка росла прямо из этого мужика! Из самого низа его живота, оттуда, где чернели и кучерявились чёрным барашком его волосы. Глашка встала на колени, и вдруг начала обхватывать своими губами эту самую дубинку, а мужик только сильнее и сильнее заталкивал её ей в рот, прихватив её на волосы на затылке! Я совершенно не понимала смысла всех этих более чем странных действий, но тут вдруг я с удивлением обнаружила, как у меня сладко заныло внизу моего собственного животика от увиденного, и я испугалась, уж не поразил ли меня какой-то неведомый мне ранее недуг! Но помня наставления Мими, я всё-так же тихо сидела и наблюдала за всем происходящим. Тем временем движения бёдрами мужика всё ускорялись и ускорялись, и я поражалась, как его огромная дубинка умещается у Глашки во рту, и как она не задыхается от такого большого устрйства. Но Глашка только мычала в ответ, и я заметила, как её руки потянулись под рубаху, и достали из-под неё какой-то странный мешочек, который она стала перекатывать и словно ласкать в своих ладонях. И тут я поняла, что и этот мешочек принадлежал мужику, так же, как и его красная большая палка, выросшая прямо из живота, которую он сейчас вставлял и вытаскивал попеременно изо рта девки. 3 Тем временем второй парень, наблюдая за всем происходящим, тоже ослабил пояс на своих штанах, и я увидела, что и у него есть такая же красненькая налитая палочка, только ещё толще и длиннее, чем у его компаньона! И теперь он, обхватив её туго ладонью, водил по ней зачем-то вверх-вниз, вверх-вниз. И по всей видимости, это доставляло ему величайшее наслаждение, потому что он начал стонать и прикрыл даже глаза от удовольствия. Я в первый раз смотрела на эти странные мужские отростки, и они смутно волновали меня, и я даже на миг представила, каково это облизывать их и пробовать на вкус. Я во все глаза смотрела на Глашку, которая не выказывая никаких признаков недовольства, продолжала обсасывать и облизывать предложенное ей угощение. Тем временем я с тревогой заметила, что мой недуг усилился, и что внизу живота у меня словно запылало жаркое пламя, растекаясь дальше вниз по моим бёдрам и остальным членам… Сладкая истома и слабость накатили на всё моё тело, и тут я вдруг со стыдом поняла, что мои тонкие шёлковые панталончики под моим сарафаном намокли, и я как будто обмочилась! Неимоверный ужас и чувство стеснительности испытала я от одной этой мысли. Ужас, и необычайное чувство сладости, из-за которого мне захотелось забраться своими пальчиками прямо в свои панталончики между ножек и потрогать себя там… Где я никогда не трогала себя прежде! А тем временем мужик быстро-быстро дёргал своими бёдрами, и его красная палка появлялась и снова юрко скрывалась в разинутом Глашкином рту. И тут он, словно его пронзил удар молнии, на секунду застыл, и я уже было подумала, что его хватил удар, но он всего лишь вытащил свою дубинку из девкиного рта, и из неё прямо ей на лицо брызнула какая-то странная белая жидкость. Глашка вытянула свой язык и с явным наслаждением ловила желанные капли, сглатывая их, а затем парень схватил девку снова за волосы на затылке, и стал водить по её лицу своим кожаным копьём, оставляя на нём продолжавшиеся сочиться из него капельки… Второй же мужик, уже явно доведя себя своими потираниями до полного исступления, вдруг подошёл к девке и резко задрал её сарафан прямо ей на голову. И под ним не было никаких панталончиков. И я увидела что-то розово-влажное, поблескивающее у неё между ног сзади, и вот в это влажно-красное направил свою дубинку парень, вдруг проткнув её плоть одним движением. Словно взял и окунулся в неё. И Глашка вся задрожала и вскрикнула, и я сначала решила, что ей бесконечно больно, но она продолжала стонать и охать, пока парень, крепко удерживая её за крепкую толстую задницу, начал бить её своим животом. И снова красная толстая палочка появлялась и исчезала в сочной влажной Глашкиной плоти, как в мягкой влажной пещерке. И она кричала: – Ох, Ванюша, хорошо, ох, Ванюша, хорошо-то как, касатик! Давай ещё, давай глубже, ещё жарче, мила-аай! И Иван не отступал и продолжал дальше делать ей хорошо, и его мешочек под курчавыми густыми волосами внизу живота с громкими шлепками хлестал Глашку по голой толстой заднице… Между тем мой недуг всё усиливался, моё дыхание участилось, и я опасалась, как бы мне не упасть в обморок от всего увиденного и произошедшего за тот более чем странный и волнительный день. Я посматривала на свою верную Мими, которая с нескрываемым интересом наблюдала за всем происходящим. По её раскрасневшимся щекам и горящим глазам я заключила, что всё происходящее находило в ней живой отклик и интерес, и я не заметила и малейшей тени беспокойства на её хорошеньком личике. Более того, она с интересом и азартом подалась вперёд, чтобы, по всей видимости, ещё лучше разглядеть представление, и этим она совершила непоправимую ошибку… Второй мужик хлестал по раскрасневшейся трясущейся заднице стенающую Глашку, второй наблюдал за ними, прислонившись к деревянной стене мельницы, так и не надевая штанов, поглаживая своей рукой свою заметно уменьшившуюся в размерах и уже не так дерзко торчащую палочку, которая едва подрагивала от его прикосновений, как вдруг огромный грохот раздался в нашей мельнице: это моя милая Мими случайно столкнула с нашего потайного места пустую бочку, которая упала и покатилась по полу. – Кто здесь? – сразу же оставили девку в покое мужики, насторожившись, и пошли в нашу сторону, а Глашка в мгновение ока одёрнула на себе сарафан и была такова. У меня всё померкло перед глазами: ну всё, я пропала, только и подумала я про себя, перекрестившись, и тут увидела, как моя смелая и отчаянная Мими встала на ноги, и отчаянно выкрикнула: – Здесь я! – на своём коверканном плохом русском, потому что мы с ней всегда разговаривали только на её родном французском языке… Я, не дыша, смотрела в её глаза, когда она, снова строго посмотрев на меня пробормотала на французском: – Сидите тихо, ради всего святого, мадмуазель, и я вас спасу! И у меня всё похолодело внутри, когда я представила, что эти двое совершенно необузданных и диких мужиков могут сотворить с моей маленький и хрупкой Мими, которая так храбро кинулась на защиту своей хозяйки. – Что ты там лопочешь? – прикрикнул на неё Ванька, и моя Мими, спустившись, встала перед ними, опустив глаза в пол. И я зажмурилась и притихла, проклиная своё любопытство, которое ввергло в такую беду меня и мою служанку… 4 – А ты чья будешь, девонька? – подал голос второй парень, всё ещё поглаживая свою палочку, которая, к моему ужасу, стала снова краснеть и наливаться силой прямо у меня на глазах! Ванька взял Мими за подбородок и поднял его, и моя служанка с дерзким вызовом посмотрела ему в глаза. – Глянь-ка, Егорка, да это же мамзелька нашей молоденькой барыни! И вырядилась как деревенская девка! Что ты тут делаешь, красавица? – подошёл он ещё ближе к ней, и я увидела, как он развязывает шнурок, подпоясывающий его штаны. – То-то я не поняла, что она там нам лопотала, – ухмыльнулся коварно Иван, и тоже подошёл к своему приятелю. – Что ты здесь делала, красна девица? – ласково спросил Иван, всё ещё любуясь на Мими, которая продолжала стоять перед пим покорно, и я заметила, как заалели её щёчки. – Я совсем плохо говорить по-русски, месьё, – проворковала моя француженка, и очаровательно улыбнулась двум мужикам, отчего ямочки заиграли на её налитых, как яблочки, щёчках. – А я слышал, что во Хранции девки чудо как умеют ублажить мужика, – задумчиво проговорил Иван, и вдруг ни с того ни с сего скомандовал: – А ну-ка, поцелуй меня, красна девица! Да так, как у тебя дома, во Хранциях, принято! И тут Мими, сделав шаг вперёд, подошла к этому огромному парню и, привстав на цыпочки, обняла его за крепкую могучую шею, и я увидела, как она приложила свои милые губки к его губам, и так и застыла на несколько мгновений, пока не отступила от него на шаг назад, снова потупив глаза в пол. – Хороша, чертовка, – с удовлетворением проговорил, причмокивая, Иван, утирая свои губы ладонью, и тут я с ужасом увидела, как он развязывает свои штаны, скидывает с себя свою рубаху, и остаётся совершенно обнажённым. Так я впервые увидела мужчину полностью без одежды: там, где у меня был пушистый кудрявый холмик внизу живота, у него вздымалась красная дубинка, почти полностью прилипшая к его животу, с причудливым круглым окончанием. И я с изумлением для себя вдруг поняла, что мне нравится это тело и его божественное устройство. Внизу живота под самой красной булавой висел причудливый мешочек, тоже скрытый курчавыми, как у барашка, волосами. – А у нас в Россеи мужики могут отодраьт любую бабу так, что искры из глаз посыплются, – проговорит Иван, подходя к Мими, продолжавшей безмолвно стоять перед ним. – Снимай свой сарафан, мамзель, дай полюбоваться на тебя, – вдруг приказал он моей бедной служанке, и та послушно сняла с себя всю одежду, оставшись перед ними в одних кружевных панталончиках до колен. – А это что за одёжка такая? – подал голос Егорка, уже к этому времени тоже оставшийся без рубахи и в одних приспущенных штанах, из которых уже тоже торчала его тугая дубинка, которую он придерживал одной ладонью. – Какие-то хранцузские штанишки, у них там, наверное, все бабы такие носят, – предположил Иван и снова прикрикнул: – А ну-ка, снимай их, красна девица! Пока мы сами их с теня не сняли! – и Мими послушно приспустила свои панталончики, обнажив свой лобок без единого волоска, как у меня, когда я была маленькой девочкой! – Ты глянь-ко! Какова, – в изумлении пробормотал Егорка, и его дубинка покачнулась в его руках. – Гладенька, – добавил он, и, подойдя к Мими, положил свою огромную ручищу на её белоснежный животик. – И мягонька, – с удовлетворением добавил он, и запустил свои пальцы между сомкнутых бёдер Мими. – И мокренька, – причмокнул он губами, и его вторая рука легла на грудь Мими, крепко сжимая её. – А ну-ка, порадуй, нас, девонька, – снова приказал Иван, подступая к моей бедной несчастной Мими, которую сжимал в своих лапах огромный Егорка, и которая стояла, прикрыв глаза от ужаса и крепко сжав свои бёдра, пока его рука скользила вверх-вниз по её голому беззащитному холмику. – O мой Бог, – в ужасе прошептала Мими по-французски со стоном, и только я, сидя в своём укрытии, понимала, как страшно ей было в тот миг. – Молодец, девица, – проговорил Иван, укладываясь прямо спиной на дощатый пол в пустынной мельнице и окликая Мими: – Садись-ка сверху на моего красна молодца, – и Мими, перешагнув через его распластанное тело одной ножкой, стала медленно опускаться, пока его торчащая вверх булава не спряталась полностью в моей милой маленькой Мими. Она всхлипнула и закричала от боли, когда крепкие мужицкие руки схватили её за бёдра, и притянули к себе, а моя служанка стала опускаться вверх-вниз, продолжая молить бога о пощаде, и я только и слышала из своего укромного уголка её стоны, вздохи и крики на её родном языке «о мой бог!». И на всё это она пошла только ради того, чтобы спасти и не выдать меня! Ах моя храбрая верная Мими! И ведь это всё случилось по моей глупой прихоти. Но словно этих одних мучений было им мало, второй её тиран, Егорка, встал на колени и, схватив своими ручищами попку Мими, которая вся подрагивала от боли и страха, раздвинул её и поместил причудливую круглую головку своей алой дубинки прямо в центр, где темнела её крошечная таинственная дырочка.