Уильям не выдержал. Он обхватил Беатрис за ноги и зарыдал. – Уильям… – Она присела и прижала к себе мальчика. – Все хорошо, милый, все хорошо. – Не смей плакать, – сквозь зубы процедил Бриггс. По голосу было ясно, что он взбешен. Если дети увидят плачущего сына, позже установить контакт с ними будет еще труднее. Его не должны запомнить плаксой. Это именно то, чего он всегда боялся, – сына будут унижать и презирать другие дети. Сложившееся о тебе мнение общества непросто изменить. Скорее всего, ему не повезет встретить такого друга, как Хью, который всегда будет рядом, будет внимателен, вынесет и простит вспышку гнева любой силы. – Если ты не хочешь, чтобы над тобой смеялись, учись говорить о том, что интересно людям. Надо уметь слушать, а не говорить без остановки о том, что никому, кроме тебя, не интересно. – Бриггс, но ведь Уильям еще ребенок, и ему нравятся открытки. Виноват не он, а другие мальчики. Беатрис испытывала гнев и не могла понять причину. Ведь это сын Бриггса, его плоть и кровь. Она не может в полной мере понять его чувства в этой ситуации. – Это не имеет значения. Совершенно не важно, кто виноват, они или Уильям. – Бриггс был непреклонен. – Они отвратительно невоспитанные, и за это должны отвечать их отцы. Однако это не меняет того факта, что слезы Уильяма лишь подтолкнут их к тому, чтобы изменить свое мнение о нем на худшее. Ни мы, никто другой не в состоянии повлиять на мнение детей, они будут делать то, что задумали. Они заставят его страдать, даже пожалеть, что появился на свет. Поэтому он должен научиться скрывать свои чувства. – Он перевел дыхание. – Продолжим наш пикник. К счастью, речь его произвела на сына достаточно сильное впечатление, чтобы он перестал плакать и вытер слезы. – Ты больше никогда не покажешь другим, что им удалось тебя обидеть. – Но мне обидно, – заныл Уильям. – И все же они не заслужили твоих слез. Никогда не забывай об этом. И они не достойны слышать твой рассказ и видеть открытки. Они продолжили трапезу, но Бриггс не ощущал вкуса еды. Он всецело отдался гневу, который повлек за собой воспоминания, вызвавшие в душе настоящую бурю. Время шло своим чередом, и к вечеру все забыли о происшествии. Бриггс смог прийти в себя и наконец вздохнуть полной грудью – пространство вокруг стало менее плотным и наполнилось кислородом. К возвращению в городской особняк он еще испытывал беспокойство, поэтому, дождавшись, когда Уильям удалится в детскую, повел Беатрис в свою спальню, где проделал с ней все, что и прошлой ночью, и они снова получили удовольствие. Беатрис положила голову ему на колени и тихо произнесла: – Я понимаю, почему ты призываешь Уильяма не говорить детям о том, что ему нравится. Но вышло так, будто он должен стыдиться своего поступка. – Ему не должно быть стыдно, и мне не стыдно за него, что, впрочем, не важно. Мое отношение к сыну не изменит отношение к нему ровесников. Они будут… нападать на него, как дикие звери. Они такие и есть, это их стиль. Мне кажется, они даже не вполне осознают свои качества и едва ли могут ими управлять. Это врожденное. Найти слабого и сделать его жизнь невыносимой. Он никогда не забудет, как один из парней постарше повалил его на землю в деревне. Мать парня была в ужасе от того, что натворил сын, ей было известно, кто такой Бриггс, именно это, а не действия сына, как таковые, напугали больше всего. Самому парню было наплевать, кто перед ним. Придурок… Это слово он бросил прямо в лицо Бриггсу. И все потому, что тот стал задавать вопросы о погоде, а маленький сын герцога начал что-то объяснять и незаметно перешел на тему климатических условий, благоприятных для орхидей. Он говорил и говорил, пока не ощутил, как кулак врезается в челюсть. В его голове погода и цветы были темами связанными. В причинах злости парня он разобрался значительно позже, а в тот день ничего не понял. – Бриггс… – Беатрис, ты должна мне поверить. Я знаю, о чем говорю. – У меня нет в этом сомнений. Ты ведь оказался прав по поводу поездки в Лондон, Уильяму было непросто, очень непросто. Однако посмотри, как он радуется теперь, мальчик буквально расцветает на глазах. Он с удовольствием изучает город, ему нравится жить здесь, в этом доме. Его истерики прошли, новые впечатления изменили его к лучшему. Стараясь защитить его, оставив дома, ты бы скрыл от него так много интересного, не позволил испытать много радостных моментов. Это было бы невероятно грустно. К тому же… Если бы ты продолжил ограждать меня от всего, как делал брат… я не узнала бы то, что делает меня счастливой. Во рту появилась горечь. – Я не сделал для тебя ничего особенного. – Сделал. Ты помог мне понять свое тело. Не знаю, как тебе объяснить. Я словно наблюдала жизнь со стороны. Иногда мне казалось, что я не принадлежу к этой семье, я не часть ее. Я всегда была дома. Пока Хью учился в школе, я оставалась дома. Он уезжал на сезон в Лондон, я скучала дома. Я стала каким-то призраком особняка. Мои родители, кажется, иногда забывали о моем существовании. Исключением было очередное обострение болезни. Иногда мама уезжала на сезон в Лондон, а отец открыто приводил в дом любовниц, представляя их гувернантками для меня. Со мной он даже не разговаривал, не замечал… Вел себя так, будто меня не существовало. Я часто слышала, как мама плачет в комнате. Иногда из-за тревоги обо мне, иногда жалея себя. У меня часто создавалось впечатление, будто я нахожусь в стеклянном сосуде, совсем рядом с родными, но отделенная невидимой, плотной стеной. Случалось, все уезжали в Лондон к началу сезона, а меня оставляли совсем одну, только с гувернанткой, потому что доктора настоятельно не рекомендовали испытывать мои легкие городским воздухом. И я научилась путешествовать в своем воображении, научилась фантазировать и мечтать. Так мне удавалось стать счастливее, чем в серой реальности. Вот так… Бриггс, я хочу, чтобы ты знал обо мне все, даже то, какой я была жалкой. Но с тобой все изменилось, ты открыл мне новый мир. В нем мы едины, в нем нет разделения. Это дало мне возможность стать собой. В наилучшем смысле. Не думай о том, что я сказала в то утро, что я не хочу быть Беатрис. Ты показал мне, что быть Беатрис – это хорошо. А ведь раньше я себя не любила. Это чувство стало для меня важнее всех прочих, даже самозащиты. – Она тяжело перевела дыхание. – Ты человек, который получает удовольствие от боли. Если тебе нравится что-то давать, значит, существует тот, кто примет это с радостью. В жизни сохраняется равновесие. Таково ее устройство. Неужели ты не понимаешь, что для достижения прекрасного надо пройти через боль? – Таковы правила, Беатрис. Игры, подходящие для спальни, не стоит выносить за ее пределы. В ее взгляде появилось сожаление. – Это не просто игра, не для меня, по крайней мере. Это гораздо более значимое. – Беатрис, пойми, я давно научился выглядеть таким… каким должен быть человек моего положения. Я осознал, что не могу потакать каждому своему капризу и демонстрировать свои страсти людям. Но есть в моей жизни места, где я могу это делать. – Бордели, – кивнула она. – В прошлом так и было. Я платил женщинам и получал все, что хотел. И отдавал. Но я не мог вести себя так же всегда и со всеми. – Да, это всех бы шокировало. – Мы не можем повлиять на то, как к нам будут относиться окружающие. И все же не стоит выставлять всего себя напоказ. – Я не хочу, чтобы Уильям страдал. – И я совсем этого не желаю. Больше всего я хочу, чтобы он чувствовал поддержку и защиту. В любых ситуациях. И лучший способ – научить его вести себя, как все. Он отлично знал, как больно, когда ты не похож ни на кого, когда выделяешься. Такой мальчик будет провоцировать всех задевать его, стоит ему оказаться за пределами Мейнард-парка. И настанет день, когда он решит, что лучше не покидать эти стены, что одиночество все же предпочтительнее. Ему помог Хью, он научил его вести себя в компании детей. – Не стоит говорить все время о цветах, Бриггс, – советовал он. – Я не говорю. Все время. – Нет, но все же слишком часто. Здесь никому не интересно слушать о качестве почвы, количестве влаги и солнечного света. – Но я не знаю, о чем еще говорить. Хью рассмеялся. – Тебе нравится, как выглядит женская грудь? Бриггс был шокирован, покраснел до корней волос от стыда. Все это были пока лишь его фантазии, самые сокровенные, но все же он смог ответить: – Да. – Вот это их интересует гораздо больше. Если больше ничего не придумаешь, начни обсуждать с ними женскую фигуру. Уметь шокировать. Уметь обаять. Он всему научился. Стал светским повесой. И это очень помогло. – Всю жизнь я хотела одного – быть как все. Обычной девушкой, как все остальные. Ожидать будущего, как у всех. Жаль, но это был не мой случай. Если бы не болезнь, тогда, возможно… Тогда меня, наверное, не радовало то, что доставляет удовольствие тебе и мне. Но мне уже ничего не изменить, не распутать тяготящий узел в душе, созданный трудностями и страданиями. Как отказаться от того, с чем жила всю жизнь? Как отказаться от себя? Сделав это, я не смогла бы оставаться той Беатрис, которой являюсь. Однако сейчас я мечтаю вовсе не об избавлении от всех своих недостатков, я больше всего хочу стать… твоей женой по-настоящему. Хочу, чтобы таких ценных моментов было больше, а наша близость была полной. Бриггс откинулся на подушки и устремил взгляд вверх. – Если бы мне удалось исправить себя когда-то в прошлом, мне не нужно было бы то, что сейчас. – Возможно. Но разве можно считать наши желания чем-то плохим и постыдным, раз мы оба получаем от этого наслаждение. – Для меня существовал единственный способ избежать пренебрежительного отношения отца – стать кем-то другим, любым, но не прежним, – заговорил он после паузы. – Отец презирал меня. Потом, как мне казалось, я нашел человека, который поймет меня, но… она меня возненавидела. Он остановился почти сразу, не настаивал, не убеждал, понимая, что это бесполезно. Он бы лишь разбередил старые раны. Когда появился Уильям, он решил, что станет лучше своего отца и примет сына таким, каков он есть. Сердце неожиданно сильно сдавило. А так ли это? Да, он смог. А сказанные Уильяму слова имели целью лишь поддержать его, наставить на путь, который облегчит жизнь, и совсем не значили, что он считает мальчиков обязанными вести себя так, и только так. В глубине души он на стороне Уильяма. Когда-то и его самого интересовало то, до чего окружающим не было дела. Отец также принял сторону большинства. Как и Серена. – Я был не тем сыном, какой ему нужен. – В чем же причина? – Беатрис смотрела на него с неподдельным удивлением. – Это довольно странно. Ты кажешься воплощением идеального наследника. Ты красив и умен, в светском обществе нет человека, который не хотел бы с тобой побеседовать. У твоего отца было немало поводов гордиться сыном. – Сейчас я не такой, каким был раньше. Я многое в себе изменил. Я научился вести себя так, как следует наследнику титула. Я много сделал, чтобы стать хорошим герцогом Бригамским. Навязчивые идеи, специфические пристрастия, отсутствие гибкости – это не способствует тому, чтобы найти общий язык с людьми. Мне пришлось учиться. Я вытерпел немало боли и обид от детей из деревни, Беатрис. Они наказывали меня за непохожесть на других и словами, и кулаками. В школе приходилось терпеть то же самое, пока на помощь не пришел Хью. – Значит, и Уильям должен научиться, – тихо произнесла она. – Тебе не стоит об этом тревожиться. – Бриггс… расскажи мне о своем отце. Расскажи о своем детстве. – Я хочу, чтобы ты воспринимала меня таким, какой я сейчас перед тобой. – Он даже сам поверил в то, что говорил. В то, что ему удалось добиться успеха в изменении себя. Бриггс встал с кровати, и она потянулась к нему. – Я не могу остаться. – Он покачал головой. – Почему? – Ответ тебе уже известен. Не важно, знала она или нет. Ей не суждено стать для него важнее всего на свете, важнее, чем дела и обязанности. Ее достижения всегда будут ничтожны по сравнению с тем, что он сделал сам. Он обязан об этом помнить. Неудачи в прошлом так же нельзя забывать лишь потому, что нынешняя жена пустила его в свою постель. Он стал Бриггсом, потому что Филип был неудачником.