– Сначала принесите скамью для оруженосца, чтобы сел и чувствовал себя удобно. – Голос у леди Сонайатту был низким, так звучат самые толстые струны арфы. – И что-нибудь, чтобы он утолил голод. Молодой зида'я, который меня привел, поспешно вышел и вскоре вернулся с подносом, на котором стоял мед, лежали хлеб и лесные фрукты. Я ел медленно, стараясь соблюдать правила вежливости, хотя испытывал сильный голод, тем не менее мне пришлось отвечать во время еды на вопросы. Я постарался рассказать о том, что с нами происходило с того самого дня, как смертные эрны пришли с посольством в Асу'а. Я не понимал, почему Сонайатту и ее сын хотели знать все о наших путешествиях, если забыть об их любви к моему господину и печали из-за его страданий. Конечно, они являлись родственниками Амерасу и Ийю'Анигато, следовательно, и Хакатри с Инелуки тоже, как и большинство правящих семей Девяти Городов. Пока я говорил, они молчали, однако часто обменивались взглядами, иногда задавали вопросы, чтобы узнать о каких-то важных для них вещах, в особенности о времени, проведенном нами на вершине Сесуад'ры. Но, к моему удивлению, более всего их интересовала не эта странная интерлюдия или схватка с драконом, и даже не наша встреча с Ксанико Изгнанником, завораживавшая всех, кто о ней узнавал, но путешествие в Наккигу и то, что делал брат моего господина во время того визита. – Расскажи нам еще раз все, что ты помнишь о первом дне, проведенном внутри горы, – попросил меня Минасао. – Ты сказал, что Инелуки сначала встретился с Хикхи, Верховным Священником, а также упомянул лорда Йедада. Ты помнишь имена других? Я покачал головой. – Я почти все время оставался рядом с лордом Хакатри, как уже говорил ранее. Моего господина навещали советники королевы Утук'ку, в большом количестве, – они входили и выходили из покоев моего господина, точно жрецы, направляющиеся на молитвы. Но, насколько я понял, Инелуки лично встречался с королевой Утук'ку. Вопросы о Наккиге продолжались некоторое время, но в конце концов зида'я позволили мне довести свою историю до конца, и я поведал о нашем путешествии по луговой равнине и остановке возле ворот Энки-э-Шаосэй. После того как я закончил, какое-то время мы сидели молча, но мне показалось, что Минасао и его мать могли разговаривать без слов. Они поблагодарили меня, а потом юный зида'я проводил обратно в Дом Золотого Листа. Лорд Хакатри провел следующие несколько дней просыпаясь лишь на короткое время. Целители входили и выходили из его покоев, покорные долгу, точно родители, но один из них тихо мне признался, что они мало чем могут помочь моему господину, поскольку проклятие драконьей крови в наши дни встречается крайне редко. Мой рассказ о том, что произошло в Сесуад'ре – я опустил лишь слова, которыми обменялись Хакатри и таинственная сущность, мне не хотелось открывать тайну, принадлежавшую Хакатри, – лишь удивил и встревожил целителей. – Всем известно, что Сесуад'ра очень опасное место для использования Свидетеля, – сказал мне один из целителей. – Я даже представить не могу, что грозит тому, кто получил такие страшные ожоги кровью Червя. Несмотря на надежды моего господина, то, что он пережил на Скале Прощания, никак ему не помогло, более того, его состояние ухудшилось. Я ругал себя за то, что стоял рядом и позволил рисковать, тем не менее у меня не оставалось выбора, если не считать использования силы, что наверняка привело бы к тому, что один из нас серьезно пострадал бы или погиб. Я никогда не забуду свое пробуждение – и моего господина с мечом в руке, сражавшегося с воображаемыми врагами. Когда Хакатри полностью пришел в себя и сделал несколько больших глотков воды, как человек, долгие дни проведший в пустыне, я спросил у него, что он помнит о Сесуад'ре. – Совсем немного, – ответил он, моргая, словно свет в тускло освещенной комнате вызывал у него боль. – И очень много. – Должно быть, я нахмурился, и он добавил: – Не нужно так переживать, верный Памон, – я не играю словами. Я пытаюсь сказать тебе ту правду, какую я помню. Я постарался сделать бесстрастное лицо, как если бы сам был зида'я. – Я вас слушаю, милорд. – Когда я смотрел в Свидетеля, то… упал в него, или мне так показалось. Я видел сотню Хакатри – тысячу! И себя со всех сторон, целый мир из моих отражений. Я наблюдал совсем другое – быть может, мне следовало рассказать Хакатри о своих видениях? Однако я промолчал. Пожалуй, никогда прежде я не был так близок к тому, чтобы солгать моему господину, и это мучает меня до сих пор. – Тысяча Хакатри? – спросил я. – Кто знает? Возможно, больше! Бесчисленные отражения моего лица, но все они немного отличались одно от другого. А потом со мной заговорил женский голос, мне незнакомый. Он рассказал, что близится день – или событие произойдет через тысячу лет, или никогда, – и тогда я буду вынужден сделать выбор. И, пока она говорила, я видел все собственные тени, которые двигались, говорили, существовали – каждая по отдельности, у каждой была собственная жизнь, но ни один из них не имел со мной ничего общего, если не считать того, что каждый являлся мной. Казалось, я слышал тот же голос, но все еще не стал рассказывать Хакатри свою историю. Я не хотел признаваться, что мне открылись мысли моего господина у Коса'эйджика – мне казалось, будто я нарушил его доверие в момент наибольшей уязвимости, и боялся, что Хакатри посчитает меня предателем. – Это очень трудно понять, господин. – Как и мне, – сказал он. – Но та, что говорила со мной, не предложила средства, исцеляющего мой недуг или хотя бы дающего передышку. Она лишь сказала: «Страдание есть». – Тогда это плохой оракул, милорд. – Тут у меня не имелось никаких сомнений. Как мог кто-то, смертный или бессмертный, смотреть на мучения моего господина и с такой легкостью их игнорировать? – Нет, Памон, я не думаю, что в мудрости Глаза Земляного дракона существует польза или вред. – Он поморщился, слегка повернувшись в постели. – Я не стану утверждать, что каждое слово следует выполнять или хотя бы верить, но считаю, что подобная сила способна показывать только правду. Остается лишь выяснить, какую и что мне не показали. Подобные тонкие определения оставались для меня недоступными. – Я хочу лишь, чтобы вы поправились, лорд Хакатри. И не думаю, что вам следует слишком долго размышлять о том, что там произошло. Мой господин улыбнулся, но его лицо сохраняло такое скорбное выражение, что мое сердце сжалось. – А о чем мне думать, мой добрый Памон? О семье, к которой я не могу даже прикоснуться? О нескончаемой боли? – Он покачал головой. – Та катастрофа, которую предрекает голос, рок, что, как она считает, навис надо мной, ждут меня лишь в будущем. И я уверен, что любой из них лучше, чем мое настоящее. Вскоре у лорда Хакатри начался новый приступ лихорадки. Я каждый день ухаживал за ним, однако он редко меня узнавал. Но даже в тех случаях, когда я уходил, чтобы забыться беспокойным сном, моими сновидениями управляли сны моего господина. Однажды я даже спросил одного из целителей Энки-э-Шаосэй, женщину зида'я, чье имя я уже не помню, могла ли моя постоянная близость с Хакатри привести к появлению похожих снов, и она откровенно удивилась моему вопросу. – Тебе снятся его сны? – спросила она. – Откуда я могу это знать? Но прежде мне никогда не снилось, что я горю, и я ни разу не заходил так далеко по Дороге Снов. На Сесуад'ре я слышал… – И тут я смолк. Если я не мог признаться своему господину, что меня посещали его видения у Перекрестка, то разве имел право поделиться ими с той, кого не знал? – В своих снах я выкрикиваю незнакомые мне имена, – продолжал я, – как будто вижу старых друзей, но меня не замечают, или старых врагов, с которыми должен сражаться, но они постоянно остаются за пределами досягаемости. Целительница выглядела удивленной. – Возможно, дело в твоей крови, – наконец сказала она. – Моей крови? Но не я сражался с Червем. На моей коже нет шрамов от черной крови, хлынувшей после его смерти из подлого сердца. – Но ты тинукеда'я, не так ли? Один из вао, пришедших из Сада. И вновь мне напомнили о моем происхождении. – И что? – Необычность твоего народа заключается в том, что вы легко попадаете на Дорогу Снов, – только и сказала она. Нам пришлось провести в Летнем городе несколько лун, поскольку мой господин очень медленно приходил в состояние, которое лишь отдаленно можно было назвать приличным. К тому времени когда Луна Лисицы пошла на убыль, я стал все чаще чувствовать, что у меня украли мою жизнь. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне стыдно за собственный эгоизм, но, должен признаться, я нередко думал о том, помнят ли меня те, кто остались в Асу'а, или они вспоминают только Хакатри. Я также спрашивал себя: не забыли ли меня друзья в Вороньем Гнезде. Дни шли, я размышлял о том, какие следы в моей судьбе оставили события, в которых я участвовал, и поражался незначительности своих деяний в этом мире. Только рядом с моим господином я приносил хоть какую-то пользу. Я был никем, и меня начинали замечать лишь в те мгновения, когда я играл какую-то роль в жизни известных людей. Пока за моим господином умело ухаживали целители Дома Золотого Листа, я гулял по улицам Летнего города, рассматривал древние сады и лес. Я беседовал с теми, кого встречал во время прогулок, как зида'я, так и тинукеда'я, и довольно скоро понял, что не ошибся: многие жители покинули Энки-э-Шаосэй. Торговыми маршрутами в восточной части Альдхорта никто больше не пользовался после того, как опустел Тумет'ай, а оставшиеся поселения зида'я в этой части мира были слишком маленькими, чтобы компенсировать исчезновение когда-то огромного города на севере, раздавленного льдами. Многие из тех, с кем я разговаривал, признавались, что они, возможно, вскоре переберутся в Асу'а, или в Мезуту'а, или еще куда-нибудь, где жить намного легче. До нашего приезда я почти ничего не знал о Летнем городе, но после того как мы провели здесь столько времени, начал горевать о нем, как о любимом старике, обреченном на скорую смерть. И вновь вспомнил мрачные предсказания Инелуки. Если зида'я исчезнут, что будет с моим народом? Станут ли свободными тинукеда'я или уйдут вместе с бессмертными, которым сейчас служат? Однажды, после прогулки по городу, я вернулся в покои моего господина и увидел, что он все еще спит, но у его постели сидит Защитник Минасао Красное крыло. По меркам зида'я, Минасао был слишком молод для такой роли – казалось, он еще наслаждался дарами юности, но, как и мой господин, был гораздо старше, чем казалось. Однако выражение его лица, когда я вошел, больше подходило тому, чьи мысли полны тревоги. – Хакатри не просыпался с самого утра – я уже давно тут сижу, – сказал Минасао. Я осторожно приложил ладонь ко лбу моего господина, он был теплым, но я не уловил признаков лихорадки. – Так часто бывает, милорд, – ответил я. – Иногда он испытывает настолько сильную боль, что может лишь спать – и это лучший для него выход. – После некоторых колебаний я добавил: – Если забыть о его снах. – Я кое-что о них слышал от целителей, – сказал Минасао. – Расскажи мне про его сны. – Если их можно так назвать. – Я предложил Минасао чашу с вином, и он ее принял. Пока он пил, я наблюдал за моим господином и описывал странные вещи, которые видел и чувствовал Хакатри после смерти дракона, причудливые путешествия, что он описывал после пробуждения. – Значит, жуткие сновидения начались еще до того, как вы поднялись на Сесуад'ру? – Задолго. Почти сразу после того, как на моего господина попала черная кровь из сердца дракона. Впрочем, они изменились после ночи, проведенной на море вместе с самозванкой-целительницей Фен Йоной. Но это неизменно больше, чем просто сны. Он говорил мне, что беспомощно дрейфует от прошлого к будущему и обратно. – Даже наши самые мудрые старейшины не до конца понимают Дорогу Снов, – признал Минасао. – А что ты имеешь в виду, когда говоришь прошлое и будущее? – Мне известно лишь то, что говорит мой господин, милорд, но он множество раз повторял, что становился свидетелем событий, которые еще не произошли. – После некоторых колебаний я продолжал: – Однажды он видел руины Энки-э-Шаосэй… разбитые камни, практически поглощенные лесом и зарослями ежевики. В другие моменты разговаривал со смертными, помнившими зида'я только по легендам. Возможно, это лишь безумные видения, вызванные лихорадкой. Как он мог беседовать с еще не рожденными людьми? Минасао покачал головой. – Если он видел наш город в руинах, боюсь, какая-то сила показала ему реальное будущее – во всяком случае, вполне вероятное. Сама Джакойа, великая Собирательница Сада, однажды сказала, что грядущее может представлять собой дорогу с множеством ответвлений, и всякий раз, когда ты или я выбираем одно из них, наш призрак выходит на другое. – Призрак? – Мне его слова совсем не понравились. – Дух умершего? – В призраков верили смертные, но я ни разу не слышал, чтобы о них говорили зида'я. – Не совсем. Я сомневаюсь, что наши двойники, если Джакойя права, думают о себе как о призраках. Этот Минасао – этот Хакатри или даже этот оруженосец Памон – не знает о своем близнеце. Он продолжает вести единственно знакомую ему жизнь и считает себя реальным – в точности как все мы, каждый в своем путешествии. Я не понял его слов. Более того, эта идея вызывала у меня тошноту. – Значит, у каждого из нас есть двойник? – спросил я. Минасао улыбнулся. – Не один. Сотни, если считать теорию Джакойи верной. Тысячи. Всякий раз, когда мы делаем выбор, возникают другие варианты, и все версии – все двойники – идут дальше своими дорогами. Тут я не мог не вспомнить видение моего господина с тысячей Хакатри, каждый из которых жил своей жизнью, каждый являлся отдельной личностью, отличавшейся от остальных, но совсем немного. Эта идея заставила меня подумать о множестве отражений Кеса… все они разбегались в разных направлениях, выбирали собственный путь и новое для себя существование. Сердце у меня сжалось от неожиданной тоски, и не только из-за того, что мои тени, возможно, жили так, как я мог лишь мечтать, с выбором и свободой. – Я не понимаю, милорд. По правде говоря, я обнаружил… но об этом даже больно думать. – Больно? – Минасао встал, возможно, решил, что больше не может ждать пробуждения моего господина. – Возможно, из ваших рассуждений следует, что существует зеркальный близнец лорда Хакатри, который не сражался с драконом. – Мой господин повернулся во сне и сбросил одеяло. Я посмотрел на ужасные шрамы на его животе и груди. – Он не пострадал и не испытывает боли, – сказал я. – Потому что двойник его брата не давал той ужасной клятвы. Минасао кивнул. – Может быть, именно по этой причине твой господин столько спит. Кто знает, не исключено, что в снах он пытается найти другую жизнь, где Инелуки не давал клятвы и где не случилось ничего трагического. Я уже совсем ничего не понимал, о чем и сказал Минасао. – Может быть, следует отбросить подобные мысли, – ответил он. – У нас достаточно проблем в нашем мире и времени – с нашим Инелуки, который дал клятву. И с каждой прошедшей луной он становится все более странным и отчаявшимся. – Но почему вы заговорили о брате моего господина, Защитник? Инелуки не получил ранений, в отличие от моего господина. Более того, мы с лордом Хакатри не видели его уже половину сезонных циклов.