Планировалось, что затем Ветре предложит похитителю встретиться на площади рядом с оперой в Бьёрвике. Ветре должна будет убедить его в непричастности полиции. Тересе Грёфтинг громко кашлянула. — Рядом с оперой? Посреди толпы людей? Это огромный риск. Бикфая покачал головой, так что его кудрявые волосы заволновались. — Именно, — сказал он. — Как нам известно, мы имеем дело с человеком, который хорошо представляет себе методы работы полиции. Он подумает точно так же, как и вы, — Бикфая прищурился, пытаясь рассмотреть имя на бейдже Тересе, — Грёфтинг. Похититель решит, что это не похоже на работу полиции: полиция никогда не стала бы так рисковать. И тогда преимущество будет у нас. Подняв брови, Бикфая добавил, что если убийца что-то заподозрит, то полиция сможет изменить план. — Тем временем мы начнем планировать акцию на площади Кирстен-Флагстадс-пласс. — А Кари Лисе Ветре? — спросил Фредрик. — Что она думает про этот план? — Она в курсе. Кари Лисе Ветре примет любой план, который комиссар полиции сочтет лучшим, — сказал Косс, самоуверенно покосившись на Неме. Глава 61 Утреннее солнце светило в спину. Кафа подъехала на велосипеде. Фредрик ждал ее в галерее за пропускными пунктами, время от времени посматривая на диваны, медленно заполнявшиеся людьми. Кафа все еще носила на глазу черную повязку. Вид у нее был не особенно выспавшийся. Она поприветствовала его, помахав серой папкой. — Ты что такой задумчивый, Фредрик? Он покачал головой. — Да все эта операция с оперой. Продолжать свою мысль Фредрик не стал. Нелояльность не ценилась в этих коридорах. Он — ее начальник и, если начнет делиться своими мрачными мыслями, только поставит ее в неудобное положение. Фредрик фыркнул и передернул плечами, как делал всегда, когда заканчивал свои дела в туалете. — Понимаю, — сказала Кафа, улыбнувшись. Прежде чем лифт начал движение, Кафа открыла свою папку. — Этой ночью мы закончили анализировать данные операторов сотовой связи членов общины, — начала она. — Всего у нескольких из них были телефоны: у Аннетте Ветре и еще у пары человек. Телефонами пользовались редко. Ни по одному из них не звонили в ночь убийства, — продолжила Кафа, расстегивая светлую летнюю куртку. Кафа совсем перестала носить тот черный костюм и ту юбку до колен, которые были на ней в первые дни в Грёнланне. Обтягивающие джинсы шли ей куда больше. Фредрику нравилось наблюдать изгибы ее тела. — А пасторы? Она вытащила из папки документ. — У каждого из пасторов был свой телефон. Они значительно усложнили работу следователей, купив кучу сим-карт разом и зарегистрировав их все на имя общины, но покинувшие общину члены указали, какие из номеров были номерами пасторов. — И какие? — По информации мобильных операторов, пасторы звонили много и в основном друг другу. Мы, конечно, проверили всех тех, с кем они говорили, но не нашли ничего необычного. За исключением одного, — Кафа покосилась на Фредрика. — В ночь нападения на Сульру два телефона были выключены. Телефон Бьёрна Альфсена, который мы нашли в его спальне, и Бёрре Дранге. А вот Сёрен Плантенстедт пользовался своим. Несколько раз. Кафа порылась в бумагах. — Посмотри. Два разговора, в шесть утра, то есть после нападения. Первый разговор прошел через базовую станцию в Аскере. Второй, через пару минут, — через Лиер. Телефон выключили примерно при пересечении границы коммуны Холместранн, в Вестфолле. — Она сделала короткую паузу. — Значит, Сёрен Плантенстедт двигался на юг по трассе E18. Так как он один из двух выживших пасторов, есть основания полагать, что он перемещался вместе с пропавшими членами общины. — А с кем он говорил? — Оказывается, номер, на который он звонил, — это номер одной из других сим-карт, приобретенных на общину. Но этим номером раньше ни разу не пользовались. — А мог у них быть номер для экстренных вызовов? Может, он говорил с другими членами общины, сидевшими в другой машине? — предположил Фредрик. — Это можно предположить. Но все куда удивительнее. Кафа показала на код. — Эта последовательность цифр — характерная особенность базовой станции, покрывающей Сульру. Сёрен Плантенстедт звонил кому-то, кто находился в Сульру. Фредрик непонимающе покачал головой. — То есть… члены секты связывались с кем-то в Сульру спустя несколько часов после того, как на них напали? Кафа торжествующе прикусила губу. Фредрик был впечатлен. Версия Кафы о том, что члены секты находятся в одном из мест по магистрали Вестфоллбане, получила подтверждение. Почему Сёрен Плантенстедт, покидая Осло, разговаривал по телефону с кем-то, кто все еще находился в Сульру? Был ли это Бёрре Дранге? Или члены общины? Фредрик по-дружески хлопнул Кафу по спине, и они оба отметили про себя, каким неестественным вышел этот жест. — Спасибо, — кашлянула Кафа. Андреас стоял у рабочего места Фредрика и ждал его. Увидев идущих вместе Фредрика и Кафу, он сделал такое выражение лица, как будто только что выиграл пари, но, ничего не сказав, снял очки для чтения и стал тщательно их протирать. — Всплыли новые интересные детали по мобильным, — сказал Фредрик, раздраженный многозначительным выражением лица коллеги. — Кафа только что меня проинформировала. — Отлично, — скупо ответил Андреас, подняв очки на голову. Фредрик уставился на него в ожидании. — У тебя что-нибудь есть? Он кивнул. — Палец. Тот мизинец в конверте. — Так-так. — В лаборатории сказали, что он принадлежит мертвому мужчине. Уже во второй раз за утро Фредрик не был уверен, что правильно понял. — Что ты имеешь в виду, как это — мертвому мужчине? — Работа с ДНК занимает много времени, так что личность пока не установлена. Но одно в лаборатории утверждают точно. Когда этот палец отрезали, его владелец был мертвее, чем палестинский мирный договор. Глава 62 Краска на фасаде желтого дома в Рёа облезла, сад казался неухоженным, мусорный бак был переполнен. На первом и втором этажах жили люди, получавшие социальное пособие. Хозяин, Бёрре Дранге, занимал подвал. К двери его жилища вели несколько бетонных ступеней. Фредрик и Андреас переглянулись и постучали в квартиру. Спустя полминуты они услышали, как кто-то возится с замком. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и в проем из-за замочной цепочки выглянул пожилой человек. — Слушаю. — Бёрре Дранге? — А кто его спрашивает? Следователи показали свои документы. — Мы можем войти и поговорить с вами? Бёрре Дранге пристально изучил их удостоверения и открыл дверь. Время в подвале будто остановилось. В прихожей висела выцветшая бамбуковая занавеска. Старик помахал полицейским, приглашая за собой в коридор, выкрашенный темной морилкой. От его лысой макушки отражался свет потолочной лампы. На облицовочных панелях были развешаны тарелки с красочными изображениями шхун. На полу в гостиной лежал толстый коричнево-белый ковер. Старик показал на кожаный диван винно-красного цвета и предложил полицейским кофе. Те согласились. Единственным источником дневного света были два вытянутых окна под потолком. Стоявшие на подоконниках бутылки разных размеров и цветов отбрасывали на пол длинные плавающие тени. На потолке висела латунная люстра, а на низком столике у стены, где большинство людей поставили бы телевизор, стояла большая модель танкера. Танкер был около метра в длину, верх его был желто-белым, а низ под ватерлинией — красным. У прохода на кухню стоял коричневый глобус. Его Северное полушарие поднималось, обнаруживая внутри шара пыльные бутылки с джином и яичным ликером. Бёрре Дранге вошел в гостиную с маленькими фарфоровыми чашечками на подносе. — Вы моряк? — спросил Андреас, показав на танкер. Он повернулся к свету и прочитал надпись на одном из бортов корабля: «M/S Pallas». Старик утвердительно покашлял. — Я был моряком двадцать два года, — сказал он, наливая кофе и доставая пачку самокруток из кармана. Затем он стряхнул старый пепел и крошки с серых запятнанных тренировочных штанов и ловкими пальцами стал скручивать папиросу.