Сама Эрин к тому моменту уже устала добывать себе на пропитание лишь лекарским делом, сын рос и уже подрабатывал, но этого было недостаточно. В Цитадели она достигла предела, и даже несмотря на то что её учитель и покровитель советовал её на своё место, дальше ей, как женщине, путь был закрыт. Ослепший и почти переставший ходить к тому времени Ниурд завещал все свои сбережения Эрин, и его скорая смерть подарила ей немалую сумму, которую бывшая леди растратила неприлично быстро. Быть может, она бы и не вспомнила про свою семью, но путешествующие лекари рассказали ей, что некий лорд Бладсворд затеял жениться. Слухи распространялись быстро. Мечты леди о безбедном существовании вдруг стали реальностью, и она решила возвратиться в родной дом. Но нужен был повод. Когда-то Брейва радовали попытки сестрёнки заботиться о нём, и ей в голову пришла прекрасная мысль – написать ему письмо и попросить его дать шанс пропавшей леди, отучившейся на лекарских дел мастера, спасти братца от неминуемой смерти. Разумеется, Брейв ничем не болел, но это должно было тронуть его сердце и растопить лёд между ними. Расчёт, она верила, окажется верным, и спустя несколько дней после отправки письма сбежавшая леди вместе со своим сыном ступила на Тракт Мечей. По нему путь был не близким, она надеялась, что брат встретит её хотя бы в середине дороги. Через цикл, проведённый в пути, ей повстречался отряд из рыцарей Брейва, об этом свидетельствовали плащи, разукрашенные белыми следами медвежьей лапы – гербом рода Бладсворд. Разумеется, они бы не узнали в одинокой матери и её сыне ту самую леди, но Эрин решила взять ситуацию в свои руки. – Достопочтенные сиры, а не подскажете ли, правильно ли я иду? Люди Брейва торопились, но грубить без дела были не обучены. – А куда вы направляетесь? – В замок Кнайфхелл, к своему брату. – Мужчины растерялись, по их лицам она поняла, что здесь они не просто так. – А кто ваш брат, милейшая? – Лорд Брейв Бладсворд, сиры. – и как доказательство она достала давно украденную печать. – Леди Бладсворд! – Всё нетерпение, что они испытывали, кружа вокруг путницы на своих конях, улетучилось. Мужчины поспешно спешились, чтобы склониться перед ней. – Мы не узнали вас! Мы глубоко раскаиваемся и умоляем о прощении. – Не стоит, сиры, я могу понять вас – я порой и сама себя в зеркале узнать не могу. Буду признательна вам, если вы поможете мне с сыном добраться поскорее до моей семьи. Верхом путь занял куда меньше времени. Сопровождающие Эрин и её сына рыцари выполняли свой долг более чем достойно и рассказали, что подобных отрядов было отправлено более десятка во все стороны, чтобы встретить миледи и сопроводить её. Брат леди должен был вчера покинуть замок со своей свитой, он желал как можно скорее воссоединиться с сестрой и намеревается встретить её на середине пути. С сирами, что взяли на себя её благополучие и покой, мать со своим сыном останавливалась лишь в лучших из постоялых дворов, одну из ночей они провели в доме бывшего командующего Бладсвордов. Мужчина радушно принял сестру своего правителя и удовлетворил все её пожелания, насколько это было возможно. В последнюю ночь до встречи с братом Эрин и Грогара принял к себе лорд Малой Ветви Джевелин, даже по такому случаю распорядившийся перешить наряды своей дочери, чтобы миледи смогла явиться к семье в достойных одеяниях. Там же Эрин наконец-то смогла вспомнить, как же прекрасно смыть с себя грязь и пыль дорог, особенно когда помогают служанки. Её мальчику достались одежды от внука, принявшего их Джевелина, куда скромнее, чем положено лорду Династии, но значительно превосходящий наилучший из нарядов, что имелся у сына Эрин. Грогар воспитывался скорее улицей, чем ею, Ниурд также приложил свою руку. У леди Бладсворд не хватало сил и времени вырастить достойного, как она считала, лорда, пусть и рождённого от брака с простолюдином. Поскольку её семейством этот брак не был одобрен, то его имели право признать незаконным, а её сына и вовсе назвать бастардом. Этот вариант был куда более приемлемым, ведь тогда Грогар сможет претендовать на титул лорда по линии матери. Сын леди вёл себя неподобающе – он совершенно не знал этикета, не умел пользоваться всем арсеналом столовых приборов, сидел и ел неправильно, а его разговоры за столом были далеки от общепринятых в обществе. Он не брезговал вытирать рот рукавом, а то, что ему не нравилось – выплевывал на пол. Вино, лучшее, что имелось, поставили на стол, и Грогару оно очень приглянулось. Лорд Джевелин вёл себя тактично и то ли не замечал недостойного поведения, то ли предпочёл не обращать внимания матери сорванца во всеуслышание. Когда Грогар, по привычке, соизволил вытереть руки об одежду, лорд Малой Ветви лишь попросил своего слугу проводить юного племянника Бладсворда в покои, дабы ему смогли подобрать другой наряд и швеи подправили его для мальчика. Лорд рода Джевелин вплоть до отъезда леди не проронил ни слова неодобрения, всячески оказывал ей помощь и был бесконечно приветлив и доброжелателен. Эрин надеялась, что брат встретит её не менее радушно. Наконец, спустя пару дней пути, на горизонте над дорогой замаячило облако пыли. Когда в сопровождении рыцарей Эрин приблизилась достаточно, чтобы разглядеть, что это – многочисленный отряд Брейва, один из её рыцарей попросил разрешения покинуть свою леди и, получив его, помчался вперёд, оповещать лорда Бладсворда. Встреча с Брейвом произошла несколько раньше, чем отряды окончательно сблизились, – брат помчался ей навстречу, стянул с лошади и заключил в столь продолжительные и крепкие объятия, что Эрин, совсем отвыкшей от тяжёлых платьев, тугих корсетов и многослойных одежд, стало совсем нечем дышать. – Мой лорд, – леди присела в глубоком реверансе, когда ей дали немного свободы, – вы выглядите лучше, чем я слышала… – Ох, Эрин, оставь всё это! – Брат обхватил её за плечи и поднял. – Как же я счастлив! О, моя милая Эрин, я верил, все эти годы я верил, что ты жива! Брейв запомнился ей более сдержанным. Брат расцеловал её, подхватил и закружил, как когда-то, в детстве. На душе стало удивительно легко и спокойно, и на несколько минут вернулась уверенность, что рядом с братом леди Бладсворд всегда будет в безопасности. Кайрус Когда в Ферстленде неспокойно, у палачей почти не бывает свободных дней, а их работа прерывается разве что на сон и еду. И сколько бы ни возмущалась супруга Кайруса, он знал, что она прекрасно всё понимает. Онса жалела сыновей, которые проводили теперь с отцом всё своё время и очень уставали, но им необходимо было перенимать опыт. Ларс уже достаточно взрослый, палач брал его помогать и в пыточных, а Рисс пока только привыкал к бремени, что его ожидает. Вернее, скорее всего, будет ожидать, ведь его второй сын, и уж тем более третий, может захотеть себе другую работу. Например, он может стать писарем, казначеем города или смотрителем городской площади. Но, если он решит работать со своим братом, как когда-то учился и работал сам Кайрус, его следует готовить уже сейчас. Брат Кайруса Лейрос был младше на четыре года. Его Величество отправил его с семьёй в Кнайфхелл, когда последний палач в столице владений Бладсвордов умер, не оставив сына. С тех пор минуло уж восемь лет, и Лейроса карающая длань короля видел лишь единожды, пять лет назад. В камере, что была отведена под пытки, Кайруса и его отпрыска ждал лорд Хэйтхарт – он не угодил регенту своей поддержкой еретикам и бунтовщикам, он знал тайны, которые не должен был узнать и совершенно не хотел идти навстречу. Палач не испытывал к своей жертве ненависти и желания навредить, но также он не испытывал и сострадания. Лорд Пилх Хэйтхарт – его работа, и не более того. Так уж вышло, что в погоне палача за признанием в процессе истязаний все гости пыточной, так или иначе, после какого-то очередного дня начинают признаваться во всём подряд, выкладывать все свои знания, все свои и чужие секреты. Да, сначала они уверяют своих мучителей, что всё это ошибка, и просят передать их слова своему лорду-феодалу, или королю, или регенту, а порой и всем разом. Затем они кричат и бросаются проклятиями, а после этого приходит время, когда все мученики начинают предлагать выкупить себя. Кайрусу постоянно предлагают золото или замки, но он уважает и ценит свою работу и выполняет её добросовестно. Когда более мирные пути пройдены, заключенные начинают свои мольбы, рассказывают про своих детей, что поголовно оказываются больны, про бедную жену и любимую собаку, про пожилых или уже мёртвых родителей, а порой даже предлагают в пользование своих дочерей и сестёр. Удивительно, сколько талантов помогает вдруг в человеке обнаружить обычная дыба – всего с пару недель до этого любой попавший сюда несчастный может и не умел преподносить себя, но после он вдруг становится удивительно убедительным торгашом, мастером продвинуть свой товар, да так, что порой и Кайрус задумывался, не стоит ли и в самом деле купиться на предложенные дары. Следующий этап, к сожалению, для любого палача неизбежен. Подопечный перепробовал, как ему кажется, всё возможное, и наступает апатия. В такие дни работать приходится меньше, так как, кроме стонов и криков, из жертв не выходит ничего путного, и несколько дней, а то и недель, палач скучает и выполняет однообразную физическую работу. Наконец наступает отчаяние, и если поначалу приговорённые готовы растрепать всю информацию, которой владеют начиная с их первых дней, выдать все чужие и свои тайны и поведать обо всех своих преступлениях, то спустя совсем непродолжительное время с готовностью объявляют себя виновными, признаются в том, чего не совершали, готовы взять на себя что угодно и во всеуслышание сообщить об этом, лишь бы пытки завершились поскорее. Лорд Пилх, несмотря на весь свой внушительный внешний вид, громкую речь и демонстрацию силы и уверенности, оказался трусливым и слабым человеком. Как только он понял, что Кайрус не станет разбираться и бежать спрашивать короля и регента, не ошиблись ли они, всего за несколько дней истязаний лорд успел поторговаться, устроить истерику, почти непрерывно рыдал и кричал, а затем начал вываливать всё, что знал. Кайрус был удивлён, как много известно лорду всего лишь Ветви, пусть его земли и находились рядом с землями Цитадели Мудрости. Вытянутые владения Хэйтхарта простирались вдоль трёх вассалов Его Величества и граничили с близкими друзьями Клейса Фореста и покинувшего этот мир Гийера Старская – лордами Вилстронгами. Оказалось, Пилх уже много лет ждал, чтобы воспользоваться своими знаниями, – он видел, как привозили в замок Вилстронгов сначала юного короля в сопровождение отца, а затем, как Клейс, который тогда ещё он не был даже советником, но ехал под знаменами с гербом своего рода, привёз маленького мальчика, похожего на принца. Лорд Хэйтхарт как раз устроил себе прогулку по своим владениям – посещал все замки, города и крупные деревни. Во время ещё нескольких таких прогулок Пилх видел, как к Вилстронгам приезжал сначала Его Величество Гийер Старскай в сопровождении своего советника Фореста, а после Его Высочество регент. Не так давно Пилх решил подтвердить свою догадку, что мучила его уж более семи лет – не спрятали ли по какой-то причине настоящего короля у Вилстронгов. Быть может, у Гийера и вовсе родилось двое сыновей, но тот, кого скрывали, был страшен и уродлив, быть может, он имел на спине горб или его лицо напоминало жабье – с выпученными глазами, здоровенным ртом и плоским носом – всё это лорд желал выяснить. Хэйтхарт дожидался подходящего времени, чтобы проникнуть к соседу, и случай выдался – именины прекрасной молодой леди Вилстронг, на которые явились все ближайшие соседи и несколько Ветвей и Малых Ветвей, с которыми у Вилстронгов были исключительно тёплые отношения. Мальчик тоже присутствовал на празднике, он и впрямь был вылитой копией Гийера, вот только, кроме Пилха, никто не желал это замечать. Лишь одна из леди сказала другой, что, быть может, после короля остался не только его законный сын, но и несколько бастардов. Огорчённый Хэйтхарт пошёл на отчаянный шаг – он закручивал в танце придворных дам до тех пор, пока одна, немолодая и весьма неприятной внешности особа не призналась, что была среди нянек красавца-мальчишки, которого лорд считал настоящим королём. Совратить леди оказалось не так сложно, окрылённая, она поведала историю о том, как появился мальчик, что это тайна и её следует забыть. Пилх поступил опрометчиво, когда решил воспользоваться полученными сведениями незамедлительно. Земли Цитадели манили его, он не любил учёных и считал всех их еретиками, он не любил лекарей и в самом деле поддерживал мятежников. Более того, он сам вдохновлял людей и убеждал их идти против Цитадели и бороться за спокойный и привычный мир: многие главари групп пришли с его земли. Плодородные земли Цитадели он решил прибрать к своим рукам, о чём он, по дурости, написал в письме регенту. Он рассказывал, что знает тайну о короле, о его заместителе и требовал в качестве платы, чтобы все земли Цитадели отошли к нему, а еретичество более не процветало. Конечно же, Пилх поклялся, что не тронет лекарей и станет обеспечивать их, если они в свои свободные от обучения часы не станут сидеть по покоям, а наконец начнут работать. Например, в полях. За письмо он, как предполагал палач, будет платить жизнью. Вскоре, Кайрус добился от своего подопечного признательных показаний, и на суде, собранном как раз по делу лорда Хэйтхарта и ещё нескольких купцов, кузнеца и служителей Храмов, что склоняли народ на сторону бунта, Пилх вновь повторил признание. Далее его должна была ждать смерть, но посыльный принёс письмо от регента, и время казни отодвинулось. Кайрус должен был продолжать свою работу, хоть и не так рьяно, чтобы Хэйтхарт не позабыл нужные слова. Через половину цикла казнь снова отодвинули, затем ещё раз и ещё. Лорд Пилх начал вести себя совершенно недостойно, у него начались проблемы, возможно, он лишился ума. Казнь всё продолжали отодвигать, иногда на день, иногда на два, и каждый раз Кайрус вынужден был зачитывать день и время, когда, согласно приговору, лорда протащат за ноги от тюрьмы до площади, затем оставят на позорном столбе без пищи и воды на три дня и четырежды в день будут давать по пять розог, затем лишат пальцев на руках и ногах, языка, колесуют и сожгут. Столь суровое наказание за грехи означало, что Его Высочество регент Клейс Форест очень оскорблён и желает мести. Равно как об этом же говорил и постоянный перенос свершения приговора. Пилх умолял Кайруса поторопиться с казнью. Он то просил передать слова мольбы о прощении, то вновь начинал кричать и смеяться, то молил не терзать его, то мог прямо во время пыток начать рассказывать стихотворение или и вовсе просто разговаривать с собой. Он озвучивал и свои слова, и слова своих «половинок», злых и добрых, и к моменту, когда его тело потащили до площади, а затем в зал, где проводился последний суд, соображал разве что половину происходящего, а быть может, и ничего – Кайрус не был специалистом по душевнобольным. Палач был уверен, что большая часть присутствующих на суде понимали, что это скорее формальность, положенная законом. Пилх Хэйтхарт больше разговаривал сам с собой, нежели участвовал в слушанье – его представитель, положенный любому подозреваемому знатного происхождения, говорил от его имени. Лорд не признавал своей вины, хотя в пыточной говорил совершенно другое, но стоило Кайрусу приблизиться, чтобы представить свои показания суду, как Пилх закричал наполненным отчаянием голосом, что признаётся во всех злодеяниях, что он виноват и готов понести наказание. Он уже не молил о пощаде и лишь мечтал о смерти. Кайрус прекрасно понимал – этот суд над лордом, уже восьмой по счёту, нужен скорее Клейсу для демонстрации своей доброты и милости. Ярость, жажда расправы и страх, что раскроют секрет почившего короля о подкидыше на троне, поостыли, и теперь регент хотел смягчить приговор, что он и сделал. Пилха и впрямь протащили по площади, привязали к позорному столбу, но лишь на несколько часов. Удары розгами каждые три часа заменили на один-единственный раз, и Кайрус был несказанно счастлив – только со стороны кажется, что его работа легка и приносит ему удовольствие, но на деле же он безумно устал и ещё больше устали его сыновья, вынужденные ему помогать. Колесование Клейс Форест отменил, заявив, что признание вины – это уже первый шаг к искуплению грехов, а сжигание на костре заменил более быстрой расправой – отрубанием головы. И, как и предполагалось, этой чести удостоился королевский палач Кайрус. За отрубание головы лорда ему обещали отдать три золотых монеты – ещё две-три казни знатных особ, и он заработает достаточно, чтобы купить хорошего породистого коня в приданое для своей старшей дочери. Наконец, когда люди разошлись и Кайрус с сыновьями закончили потрошить лорда на ценные компоненты для чёрной магии, забрали добротные одежды – Клейс отдал приказ казнить лорда в достойных одеяниях, – а дети отмыли помост, семья отправилась домой. – Убийца! Еретик! – Путь оказался не так прост, как надеялся палач. Немалая группа бунтовщиков перегородила семье путь вперёд, а ещё часть каким-то образом оказалась сзади. Ларс сжал в руках отцовский топор – теперь он принадлежал старшему отпрыску, и ему уже поручали отрубать пальцы, а младший, Рисс, испуганно охнул и схватил за рукав отца. – Расходитесь по домам. – Кайрус попробовал пройти дальше, но толпа не расступалась. – Ты убил милорда Пилха Хэйтхарта, отродье из глубин. – Палач никогда не веровал в Богов столь же сильно, как обычный горожанин, его Бог – это Его Величество король и регент, а ещё его оружие и семья, но Кайрусуже давно заметил, что все верующие относились к глубинам и недрам земли, как к чему-то отвратительному, считали, что это – обитель грешников и именно туда должны проваливаться все недостойные. – Ты должен сдохнуть. Ты и твоё отребье! – Эти дети прокляты! – Я выполняю свою работу. Моя работа ничем не лучше и не хуже кузнечного дела, пекарства или защиты Его Величества. Я знаю своё место, а вы должны знать своё. Бессвязные выкрики продолжались, пока вперёд не вышел невысокий жилистый мужчина. Его худое лицо с высокими скулами, острым подбородком и вытянутым носом, словно у хищной птицы, выражало решимость и уверенность в своих действиях. – Милейший, я понимаю, что вам может не нравиться ваша работа, – начал длинноносый, – поймите и моих людей – все мы переживаем не лучшие времена, мы боремся за наши права, за то, чтобы наша еда не уходила на бесполезных шарлатанов, чтобы наши налоги, что мы отдаём Его Величеству, против которого мы не выступаем ни в коем разе, не тратили на шёлковые наряды и бравых коней эти обманщики! – Я люблю свою работу, мой отец, отец моего отца и многие мои предки занимались тем же самым. Мои дети займут моё место, когда придёт время. Вы считаете, что боретесь против шарлатанов, но это не так – вы портите жизнь Его Величеству, вы устраиваете смуту и убиваете ни в чём не повинных людей. Откуда знать вам, что менестрели, чьи тела не так давно нашли недалеко от стен города, – обманщики? Они жулики? Они лишь шли петь и зарабатывать этим на жизнь, они не отбирали денег и лишь просили оценить их талант. Вы убили трюкачей и бродячих гимнастов, шутов и жонглёров, но зачем? Они и впрямь злые ничтожества, что отбирали ваши монеты? Своим усердием и мастерством они хотели развеселить народ и, конечно же, получить за свой труд плату. А лекари… К кому побежите вы, когда будет рожать ваша жена? А если ваш ребёнок упадёт и сломает ногу? А если случится эпидемия? Да, быть может, Цитадель, её верхушка и отбирают себе часть ваших налогов, но они обучают нам тех, кто будет спасать наши жизни, приключись какая-нибудь невзгода. – Вы живёте в идеальном мире, милейший, вы верите только в то, что вам рассказывают. Среди менестрелей и трюкачей, до того как их стали поддерживать, талантов было много меньше, а вот теперь каждый десятый вдруг научился петь и умело веселить народ. Но да, вы правы, убивать артистов глупо, и мы этого не делаем, быть может, это сделали те, кто желает присоединиться к нам, быть может те, кто решил совершать преступления и прикрываться нами. Мы всего лишь мирные люди, что желают справедливости.