Хут утер грязное лицо рукавом. – Что? – Джилл, моей жены. Это как-то ее касается? – Нет, – ответил Хут и посмотрел туда, где стоял немецкий военный грузовик, медицинский фургон и несколько автомобилей. Туда, где прежде располагался соседский сад. Впрочем, теперь сложно было разобрать, где проходили границы между участками. Отсюда Дуглас видел место, где стоял следующий ряд домов – до того, как его сровняла с землей британская контрбатарейная артиллерия, бившая по двум немецким зениткам. Их покореженные дула до сих пор торчали вверх. Здесь, на границе с графством Суррей, туман уже рассеялся, но луну то и дело закрывали быстро пробегающие по небу облака, так что ее тусклый неровный свет постоянно менялся, а иногда и вовсе пропадал. Хут повернулся к двум инженерам, ковырявшимся с электрическим кабелем, и гаркнул: – Лестницу! Лестницу мне, живо! В ответ на его фельдфебельский тон солдаты удвоили усилия. Еще два помощника бежали к ним по ухабистой земле, неся на железном пруте катушку. Кабель тянулся к переносному генератору, над которым колдовала другая группа. – За мной, – скомандовал Хут, решив не дожидаться лестницы, и стал карабкаться на гору щебня. Перелезая через торчащие балки, по каменной крошке, пеплу и гипсовой пыли они лезли туда, где раньше был вход с первого этажа на второй. Хут долго кашлял, потом выругался, когда пряжка его расстегнутого плаща зацепилась за торчащую арматуру и отлетела. В гипсовой крошке под ногами виднелись обрывки обоев с плюшевыми медведями – раньше здесь была детская маленького Дугги. Хут несколько раз пнул все это носком сапога, обеспечивая себе упоры для ног, ухватился и перелез через почти не пострадавшие перила лестничной площадки. Он тяжело дышал и воздержался от попыток помочь Дугласу влезть следом, лишь отступил немного в сторону, оставляя для него место. Не успел Дуглас забраться на площадку, как Хут неосторожно оперся на перила, и раздался треск ломающегося дерева. Дуглас еле успел схватить штандартенфюрера за плечо, удержав его от падения следом за перилами и куском паркета. На секунду они замерли, слушая, как обломки с грохотом скатываются по щебню внизу. Едва ли Дуглас ожидал от Хута благодарности за свое спасение от переломов или пробитого черепа – хотя подобные ожидания все равно были бы напрасны. Единственной реакцией немца была лишь обычная тень холодной улыбки, да и та продержалась недолго – Хут спешно выхватил из кармана носовой платок и оглушительно чихнул. – С вами все в порядке, штандартенфюрер? – крикнул из тьмы внизу кто-то из солдат, услышавший стук падающих досок. – Все в порядке, обыкновенная простуда, – отозвался Хут, сморкаясь в платок. Внизу негромко засмеялись. – Продвигайтесь вперед вдоль стены, – велел Хут, осторожно зашагал первым и скрылся в том месте, где раньше стоял бельевой шкаф. Мимо свисающего на первый этаж до неузнаваемости искореженного водонагревательного котла Дуглас прошел в свою спальню. Здесь, в передней части дома, уцелело достаточное количество несущих балок, чтобы пол выдержал тяжелую кровать – монументальное ложе с кованым медным изголовьем, свадебный подарок родителей Джилл. – Кабель сюда! – крикнул Хут. Снизу ему тут же бросили провод. Хут с привычной сноровкой подхватил его, скрутил и подтянул туда, где стоял большой переносной фонарь. Впустую пощелкав выключателем, он снова заорал: – Свет мне дайте! Ну?! – Сию минуту, штандартенфюрер, сию минуту! – засуетились внизу, отчаянно пытаясь заверениями выиграть несколько драгоценных секунд. Глаза Дугласа успели привыкнуть к темноте, и он уже кое-как различал силуэт кровати. Изголовье смялось и погнулось, из матраса торчали пружины, и все это, конечно, не подлежало ремонту, тем не менее какой-то мародер, видимо, примерялся к добыче. Кто-то поставил неподъемную конструкцию на торец и прислонил к краю дыры, где прежде было окно, выходящее на маленький садик и улицу. А потом в просвете стремительно бегущих облаков показалась луна, и Дуглас увидел еще кое-что. В спальне был человек. Некто распростертый на кровати в позе, противоречащей земному притяжению. – Свет, черт вас всех дери! – рявкнул Хут. Послышались обрывки фраз на немецком, несколько раз безрезультатно фыркнул генератор, затем последовал громкий хлопок, вскрик и ругань. Ничего не понимающий Дуглас осмелился немного пройти вперед. Отсюда ему было видно, как мечутся внизу фонари солдат. Ветер гудел в телефонных проводах, намотанных вокруг обугленных потолочных балок, остов дома поскрипывал. Наконец, генератор кашлянул, прерывисто зафырчал, взревел и завелся, но света по-прежнему не было – не горел ни фонарь в руках у Хута, ни прожектора, установленные во дворе. – Вы когда-нибудь слыхали, что немцы – очень сноровистая и практичная раса? – кисло поинтересовался Хут у Дугласа. – Это вопрос приоритетов, – ответил Дуглас, и тут прожектора вспыхнули. Ослепительные лучи прорезали тьму, как скальпели. Дуглас был вынужден зажмурить глаза и отвернуться, прежде чем смог осторожно взглянуть на кровать и распростертую на ней фигуру. С парня содрали всю одежду, кроме изорванного и запятнанного кровью белья, запястья прикрутили к изголовью проволокой. Окровавленная голова свисала на грудь, как у Христа. В общем-то, именно такого сходства они и добивались. – Джимми Данн! – выдохнул Дуглас. – Вам не раз приходилось видеть мертвецов, инспектор. – Господи, бедный Джимми! – Он выполнял ваше поручение? – Да, расследовал то самое убийство. Хут потянулся и какой-то палкой поддел большой кусок картона, прикрученный проволокой у Джимми на груди. «Я был английской ищейкой, которая вынюхивала добычу для немецких охотников», – гласила надпись. – Бедный малыш Джимми… – повторил Дуглас. Гарри Вудс оказался прав. Рискованно было привлекать к этому делу необстрелянного парня, и теперь Дуглас чувствовал личную ответственность за его смерть. – А, доблестные британские патриоты, – проговорил Хут. – Что, гордитесь вы ими, инспектор? Э нет, не сметь! – рявкнул он, увидев, что Дуглас отворачивается. Он схватил Дугласа за плечи и силой заставил смотреть на залитое светом прожекторов мертвое тело Джимми, на покрывающие его раны и ожоги, хорошо дающие понять, какими были его последние часы. Дуглас оттолкнул его, и некоторое время они с Хутом боролись на куче щебня, пока наконец Дуглас не нанес достаточно чувствительный удар. Хут крякнул от боли и отступил. Высвободившись из его хватки, Дуглас полез вниз. Хут последовал за ним, никак не унимаясь. – Надо же, инспектор, я увидел у вас проблеск эмоций! Кто бы мог ожидать! – Джимми был хорошим копом. – И это в ваших понятиях, конечно, высшая похвала. – На задание послал его я. – А ваши друзья из Сопротивления его убили. – Хут споткнулся. – Но бьете вы почему-то не их, а меня. – Где-то под этими камнями лежит моя жена, – произнес Дуглас, вроде как оправдываясь за вспыльчивость, хотя ни капли вины в его голосе не было. – Знаю, знаю. – Когда это случилось? Хут спустился по куче щебня и спрыгнул на землю. – Его обнаружил пеший патруль в двадцать два часа сорок семь минут. Патрули тут регулярные, в точности раз в два часа… Эти безмозглые солдафоны никогда не научатся бороться с партизанами! – Он помолчал и добавил негромко: – Это угроза. Вас намерены убить. Вы понимаете? – Может, и так, – спокойно ответил Дуглас. Подошли к машинам. – Отправьте туда фотографа, – приказал Хут молодому эсэсовцу, который подобострастно ждал распоряжений, застыв с каменным лицом. – И пусть всю эту жуткую конструкцию уберут до рассвета. А вы… – Тут он повернулся к Дугласу. – Вернитесь-ка домой и смените этот клоунский наряд. – Он выразительно посмотрел на смокинг, виднеющийся из-под распахнутого плаща. – Машину возьмите. Хут осунулся, на щеках и подбородке торчала щетина. Он потер глаза и замер, готовясь чихнуть, но чиха не вышло. – Едва на ногах стою, – вдруг признался он, хотя не в его правилах было позволять себе проявление человеческих слабостей. – Вы снимете оттуда Джимми? – Езжайте домой. Это не Джимми, это уже труп. – И, заметив, куда смотрит Дуглас, Хут добавил: – Мы проверили все дома отсюда и до железнодорожной станции. Можете не волноваться, никто из ваших прежних соседей ничего не видел и не увидит. У этого немца был какой-то сверхъестественный талант читать мысли. И потому Дуглас ненавидел себя за эти мысли еще сильнее. В конце концов, какая ему разница, видели соседи или нет? За что ему чувствовать вину? – Ну что, прощупывали вас уже или как? – осведомился Хут. – Задавали вопросы, как вам нравится работать на фрицев? – Нет! – отрезал Дуглас. Не хватало еще, чтобы Хут устроил проверку всех гостей и измором заставил бы рассказать о тайной встрече за карточным столом. – Нет, – повторил он уже спокойнее. Хут высморкался и проговорил, обращаясь к своему яркому платку: – Любопытно… Очень любопытно. Вообще-то, должно было уже начаться… – Поеду домой. Может, там меня дожидается почтовый голубь. – Свои остроты приберегите для сержанта Вудса, ему положено смеяться над шутками начальства… Это опасные люди, друг мой. Не пытайтесь играть на две стороны. Дуглас открыл дверцу «Фольксвагена». – Часом, не знаете какого-нибудь быстрого средства от насморка? Захваченный врасплох, Дуглас брякнул: – Может, вам ингалятор? В каждую ноздрю?