– Если где-нибудь вздремнешь пару часов по ходу дела, сдюжишь еще одну ночь? – Еще чуток вот этого, – он наклонил стакан с кофе, – и запросто. Так же, как и в прошлый раз? – Нет, друг мой. Одно из определений безумия – это делать то же самое и надеяться на другой результат. Если наш парень не клюнул на удочку вчера, то не клюнет и сегодня. Нам нужна наживка получше. Ричи взглянул на меня: – Да? А мне наша наживка казалась вполне аппетитной. Еще пара ночей – и мы его поймаем. – Ценю твое доверие. – Я отсалютовал ему стаканом. – Но штука в том, что я недооценил нашего мальчика. Мы его не интересуем. Кое-кого из них так и тянет к копам, они правдами и неправдами пытаются влезть в расследование, ступить некуда, чтобы не наткнуться на мистера Помощника. Нет, наш не таков, иначе мы бы его уже взяли. Что бы мы ни делали, на нас – и на криминалистов – ему плевать. Но ты ведь знаешь, кем он очень интересуется, верно? – Спейнами? – Ты получаешь десять очков. Да, Спейнами. – Но у нас ведь нет Спейнов. Ну то есть Дженни – да, но… – Но даже если бы Дженни была в состоянии нам помочь, я хочу как можно дольше держать ее в секрете. Верно. Зато у нас есть… как-бишь-ее? та оперативница – и впрямь, как ее зовут? – Оатс. Детектив Джанин Оатс. – Да, она. Может, ты и не заметил, но издалека да еще при правильном освещении детектив Оатс вполне сойдет за Фиону Рафферти. Тот же рост, телосложение, волосы – правда, у детектива Оатс прическа поаккуратней, но, думаю, если мы попросим, она согласится ее взлохматить. Наряди ее в красное пальто – и вуаля. Конечно, на самом деле они совсем не похожи, но чтобы это заметить, нужно как следует приглядеться, а для этого необходим хороший пункт наблюдения и бинокль. – И мы опять сваливаем в шесть, она подъезжает… А в нашем автопарке есть желтый “фиат”? – Не уверен, но даже если нет, ее же может привезти патрульная машина. Она входит в дом, проводит там вечер, делая то, что, по ее мнению, делала бы Фиона, причем как можно заметнее, – безутешно бродит по дому за открытыми занавесками, читает бумаги Пэта и Дженни и тому подобное. А мы ждем. Ричи пораскинул мозгами, отхлебывая кофе и невольно морщась при каждом глотке. – Думаете, он знает, кто такая Фиона? – По-моему, это чертовски вероятно. Не забывай, нам неизвестно, где он познакомился со Спейнами, – в этом могла участвовать и Фиона. Но даже если нет – она, скорее всего, не бывала в поселке уже несколько месяцев, – возможно, он начал наблюдать за ними гораздо раньше. На темном горизонте проступали еще более темные очертания низких холмов. Где-то за ними первые лучи солнца двигались по пескам Брокен-Харбора, проникали в пустые дома и в самый пустой из них. На часах было без пяти шесть. – Ты когда-нибудь присутствовал на вскрытии? – спросил я. Ричи покачал головой: – Все когда-то бывает в первый раз. – Да, но обычно все по-другому. Зрелище будет не для слабонервных. Тебе надо присутствовать, но если ты не готов, скажи об этом сейчас. Объясним, что ты отсыпаешься после засады. Ричи смял свой бумажный стакан и резким движением бросил в урну. – Пошли, – сказал он. * * * Морг находился в подвале больницы, маленьком помещении с низкими потолками, где в швы между кафельными плитками втоптана не только грязь, но и, вероятно, кое-что похуже. Воздух был холодный, сырой, неподвижный. – Детективы. – Купер глянул на Ричи, чуть заметно усмехаясь в предвкушении. Куперу от силы пятьдесят, но во флуоресцентном свете, на фоне белого кафеля и металла он казался древним стариком, серым и сморщенным, как инопланетянин, вышедший из чьей-то галлюцинации с зондами наготове. – Как мило, что вы меня посетили. Пожалуй, начнем с мужчины, красота уступает дорогу зрелости. Стоявший за его спиной ассистент – плотный, бесстрастный – с кошмарным резким скрежетом выдвинул ячейку. Ричи напрягся, слегка дернув плечами. Они сломали печать на мешке и расстегнули молнию, явив нам Пэта Спейна в задубевшей от высохшей крови пижаме. Потом сфотографировали его одетым и голым, взяли образец крови и отпечатки пальцев, склонились над трупом, отщипнули кусочки кожи пинцетом и отстригли ногти для анализа ДНК. Потом ассистент повернул лоток с инструментами так, чтобы тот был под рукой у Купера. Аутопсия – страшная штука. Часть, непосредственно связанная со вскрытием, всегда застает новичков врасплох: они ожидают увидеть осторожные движения, аккуратные разрезы крошечными скальпелями, а вместо этого видят хлебные ножи, пилящие быстро и небрежно, и кожу, которую срывают, словно липкую обертку. Купер за работой больше похож на мясника, чем на хирурга. Ему не нужно заботиться о том, чтобы оставлять поменьше шрамов, и затаив дыхание делать надрез так, чтобы не задеть артерию. Плоть, с которой работает Купер, уже не представляет никакой ценности, и когда он закончит, это тело никогда и никому не понадобится. Ричи держался молодцом – не дернулся, когда секатор разрезал грудную клетку Пэта, когда Купер отвернул Пэту кожу с лица и когда под визг черепной пилы в воздухе разлился тонкий и едкий запах горелых костей. Он вздрогнул всего один раз, когда брошенная ассистентом печень со шлепком плюхнулась на весы. Купер действовал ловко и расторопно, диктуя результаты в висящий микрофон и не обращая на нас внимания. За три-четыре часа до смерти Пэт съел сэндвич с сыром и немного чипсов. Следы жира на стенках сосудов и в области печени указывали на то, что ему стоило бы есть меньше чипсов и больше заниматься физическими упражнениями. Однако в целом Пэт находился в хорошей форме: никаких признаков хронических заболеваний, никаких нарушений, только давний перелом ключицы и деформированные ушные раковины – возможно, он получил эти травмы, играя в регби. – Шрамы здорового человека, – тихо сказал я Ричи. Наконец Купер выпрямился, размял спину и повернулся к нам. – В общем, – с удовлетворением сообщил он, – мое предварительное заключение оказалось верным. Как вы помните, я предположил, что причиной смерти стала либо эта рана, – он ткнул скальпелем в разрез в центре груди Пэта Спейна, – либо эта. – Тычок в сторону разреза под ключицей. – Фактически любая из них могла стать фатальной. В первом случае лезвие отскочило от центра грудины и задело легочную вену. Он аккуратно отогнул лоскут кожи Пэта, зажав его между большим и указательным пальцами, и указал скальпелем, чтобы мы с Ричи увидели, о чем он говорит. – Эта рана вызвала внутреннее кровотечение в грудной полости и при отсутствии других ранений и медицинской помощи должна была привести к смерти приблизительно через двадцать минут. Однако эта цепочка событий была прервана. Он вернул кожу на прежнее место и поддел лоскут под ключицей. – Вот рана, оказавшаяся смертельной. Лезвие вошло между третьим и четвертым ребром, в область средней ключичной линии, вызвав сантиметровый разрыв в правом желудочке сердца. Кровопотеря была быстрой и обширной. Падение кровяного давления привело к потере сознания в течение пятнадцати-двадцати секунд и к смерти приблизительно двумя минутами позже. Смерть наступила от потери крови. Значит, Пэт никак не мог избавиться от оружия. Впрочем, я его в этом давно не подозревал. Купер бросил скальпель в лоток для инструментов и кивнул ассистенту, который, тихонько напевая, вдевал нитку в толстую кривую иглу. – А характер смерти? – спросил я. Купер вздохнул: – Насколько я понимаю, сейчас вы полагаете, что в момент смерти в доме присутствовал пятый человек. – На это указывают улики. – Хм-м. – Купер щелчком стряхнул что-то невообразимое со своего халата. – Уверен, это заставляет вас предположить, что данный индивидуум, – кивок в сторону Пэта Спейна, – был убит. К сожалению, некоторые из нас не обладают такой роскошью – делать предположения. Все раны могли быть нанесены как нападавшим, так и самой жертвой. Характер смерти не определен – либо убийство, либо самоубийство. Адвокат защиты будет в восторге от подобного заключения. – Тогда давайте пока оставим пропуск в отчете и вернемся, когда у нас будет больше улик. Если криминалисты найдут под ногтями чью-то ДНК… Купер наклонился к микрофону. – Характер смерти не определен, – сказал он, не удостоив меня взглядом, и с усмешечкой покосился на Ричи. – Не унывайте, детектив Кеннеди, ведь по поводу характера смерти следующей жертвы вряд ли возникнут сомнения. Эмма Спейн выехала из ячейки, аккуратно завернутая в простыню, словно в саван. Ричи дернулся, и я услышал шорох – он быстро почесался, засунув руку в карман. Две ночи назад девочку поцеловали перед сном, и она уютно свернулась на этой самой простыне. Если он начнет думать о том же, к Рождеству у меня будет новый напарник. Я переступил с ноги на ногу, задел локоть Ричи и откашлялся. Купер смерил меня долгим взглядом, однако Ричи понял намек и замер. Ассистент развернул простыню. Я знаю детективов, которые умеют в самые тяжелые моменты вскрытия расфокусировать зрение. Купер потрошит мертвых детей, пытаясь обнаружить признаки насилия, а следователь тем временем пристально вглядывается в размытое пятно. Но я смотрю. Не мигая. Жертвы не выбирали, терпеть им то, что с ними делают, или нет. По сравнению с ними я и без того в достаточно привилегированном положении, чтобы еще и заботливо оберегать себя, щадить свои нежные чувства. С Эммой было хуже, чем с Патриком, не только из-за юного возраста, но и потому, что ее тело выглядело совсем нетронутым. Можете считать меня извращенцем, но, по-моему, чем хуже раны, тем легче перенести аутопсию. Если труп похож на тушу, привезенную с бойни, У-образный разрез и щелчок при снятии крышки черепа большого впечатления не производят. Тогда ваш внутренний коп получает возможность сконцентрироваться на повреждениях, они превращают жертву из человека в испытуемый образец, источник ответов и улик. Эмма была просто маленькой девочкой с нежными пятками, веснушчатым курносым носом и выпуклым пупком, виднеющимся из-под задравшейся розовой пижамы. Можно было поклясться, что она в одном шаге от жизни, что она вот-вот проснется, стоит только шепнуть ей на ухо нужные слова, прикоснуться к нужной точке. А Купер собирался сотворить над ней от нашего имени гораздо более чудовищное зверство, чем ее убийца. Ассистент снял с ее рук бумажные пакеты – их надевают для сохранения улик, – и Купер наклонился над ней со шпателем, чтобы взять соскоб из-под ногтей. – А! – вдруг воскликнул он. – Любопытно. Он взял пинцет, сделал что-то изощренное с ее правой рукой и выпрямился, подняв инструмент повыше. – Это, – сказал он, – было между указательным и средним пальцами. Четыре тонких светлых волоска. Блондин, склонившийся над розовой постелью с оборками, сопротивляющаяся девочка… – Этого хватит для анализа ДНК? – спросил я. Купер улыбнулся одними губами: – Умерьте пыл, детектив. Разумеется, потребуется провести микроскопическое сравнение, но, судя по цвету и структуре, эти волоски, по всей вероятности, принадлежат самой жертве. – Он бросил их в пакет для вещдоков, достал авторучку и, наклонившись, черкнул что-то на ярлычке. – Если допустить, что улики подтвердят предварительную версию об удушении, я бы предположил, что ее руки были прижаты по сторонам головы подушкой или другим орудием преступления и что перед тем, как потерять сознание, она, не имея возможности вцепиться в нападавшего, тянула себя за волосы. В этот момент Ричи вышел – просто развернулся, ушел и закрыл за собой дверь. Хорошо еще, что не впечатал кулак в стену и не сблевал на пол. Ассистент захихикал. Купер бросил на дверь долгий ледяной взгляд. – Прошу прощения за детектива Куррана, – сказал я. Купер перевел взгляд на меня. – Я не привык, – сказал он, – чтобы мои вскрытия прерывали без веских причин. У вас или у вашего коллеги такая причина есть?