– Нихера себе мамуля. Ты уверен? – Я провел с ней целый день. Под присягой она не признается, однако не для протокола дала подробное описание случившегося. – Которое без этого, – он кивнул на конверт, – нам нихрена не поможет. Если Бреннан ни при чем, то каким образом это оказалось у него в квартире? – Он был на месте преступления. Именно он пытался прикончить Дженнифер Спейн. – Слава богу. По крайней мере, вы не арестовали невиновного. Одним иском меньше. – О’Келли задумчиво хмыкнул. – Продолжай. Курран нашел это, смекнул, что это значит. А потом? Какого черта он просто не сдал вещдок? – Он колебался. По его мнению, Дженнифер Спейн достаточно настрадалась и арестовывать ее нет смысла. Он полагает, что лучше всего отпустить Конора Бреннана и закрыть дело, списав преступление на Патрика Спейна. О’Келли фыркнул: – Прекрасно, просто прекрасно. Вот ведь засранец. Значит, он уходит, спокойный как удав, с этой штукой в кармане. – Он решил придержать улику у себя, пока не решит, что с ней делать. Вчера вечером одна моя знакомая была в доме детектива Куррана. Она заметила конверт, посчитала, что ему там не место, и забрала с собой. Наутро она попыталась отдать его мне, но ее перехватил Квигли. – Эта девушка… – О’Келли щелкал кнопкой шариковой ручки, завороженно глядя на нее. – Квигли пытался внушить мне, что вы втроем устраиваете какой-то безумный секс по-шведски, что его это беспокоит, поскольку наш отдел должен служить оплотом морали… и тому подобное святошество. А на самом деле? О’Келли всегда относился ко мне по-доброму. – Она моя сестра, – ответил я. Это его проняло. – Боже святый. Значит, у Куррана теперь не хватает пары зубов? – Он не знал. – Это не оправдание. Вот же мелкий потаскун. – Сэр, мне бы очень не хотелось впутывать в дело мою сестру. Она нездорова. – Точно, Квигли так и сказал. (Только, скорее всего, другими словами.) Ее вмешивать незачем. Возможно, с ней захотят побеседовать коллеги из Внутренних расследований, но я поясню им, что ей больше нечего добавить. Смотри, чтобы она не проболталась какому-нибудь репортеришке, и все будет прекрасно. – Спасибо, сэр. О’Келли кивнул. – Вот это, – он постучал по конверту ручкой. – Ты можешь дать слово, что сегодня увидел его в первый раз? – Сэр, клянусь, я не знал о его существовании, пока Квигли не помахал им у меня перед носом. – Когда Курран это прихватил? – В четверг утром. – В четверг утром, – повторил О’Келли, и его тон не предвещал ничего хорошего. – Значит, он держал это у себя почти два дня. Вы двое не расстаетесь ни на минуту, говорите только об этом деле – точнее, я на это надеюсь, – и все это время ответ лежит у Куррана в кармане засаленных треников. Скажи мне, детектив, каким образом ты умудрился это прохлопать? – Я был полностью сосредоточен на деле. Я замечал, что… – Господи Иисусе! – взорвался О’Келли. – А это, по-твоему, что – хер без масла? Это и есть дело. И дело не про какого-то никчемного торчка, на которого всем плевать. Тут детей убили! Тебе не приходило в голову, что в данном случае надо действовать как настоящий детектив и повнимательней следить за тем, что творится вокруг? – Сэр, я знал, что у Куррана что-то на уме, это от меня не укрылось, но мне казалось, причина в том, что мы разошлись во мнениях. Я думал, что наш человек – Бреннан и что, прорабатывая другие версии, мы напрасно потеряем время. Курран, по его словам, считал, что более перспективный подозреваемый – Патрик Спейн и нужно уделить больше внимания ему. Мне проблема виделась только в этом. О’Келли набрал воздуху, чтобы продолжить выволочку, но уже заметно остыл. – Либо Курран заслуживает “Оскар”, – сказал он более благодушно, – либо ты заслужил хорошего пинка. – Он потер глаза большим и указательным пальцами. – Где сейчас этот кретин? – Я отправил его домой. Не хотел, чтобы он прикасался к чему-то еще. – И правильно, черт побери. Свяжись с ним, скажи, чтобы утром сразу явился ко мне. Если он выживет после нашей беседы, я найду для него хороший стол, где он сможет перебирать бумажки, пока с ним не закончат Расследования. – Слушаюсь, сэр. Напишу Ричи сообщение, разговаривать с ним я больше не хотел. – Если бы твоя сестра не стащила вещдок, сдал бы его Курран? Или спустил бы в унитаз, не сказав ни слова? Ты знаешь его лучше, чем я. Как по-твоему? “Сэр, он сдал бы его сегодня же. Ставлю месячную зарплату…” Все напарники, которым я завидовал, поручились бы в этом не задумываясь, однако Ричи уже не был моим напарником – если вообще когда-то им являлся. – Не знаю. Понятия не имею. – Неважно, – хмыкнул О’Келли. – Все равно Куррану конец. Я бы вышвырнул его назад в муниципальную конуру, из которой он пожаловал, да не хочу привлекать внимание Расследований, начальства и прессы. Поэтому он снова наденет форму, я подыщу для него милую дыру, полную наркоманов и пушек, и пусть дожидается там пенсии. И если он себе не враг, то будет держать рот на замке и смирится. О’Келли выдержал паузу на случай, если я захочу поспорить. Его взгляд сказал мне, что возражать бесполезно. Впрочем, я и не собирался. – Думаю, это справедливый итог, – сказал я. – Придержи коней. Тобой Расследования и начальство тоже будут недовольны. Курран на испытательном сроке, отвечаешь за него ты. Если дело накрылось, то по твоей вине. – Понимаю, сэр. Но думаю, что хоронить расследование еще рано. Навещая в больнице Дженнифер Спейн, я встретил Фиону Рафферти – ее сестру. В то утро, когда нас вызвали на место преступления, она подобрала в прихожей Спейнов вот эту вещь, а вспомнила про нее только сегодня. – Я положил на стол конверт с браслетом, рядом с первым конвертом, и с отстраненной радостью заметил, что рука совсем не дрожит. – Она опознала браслет, он ее сестры Дженнифер Спейн. Судя по цвету и длине, зацепившиеся за него волосы принадлежат либо Дженнифер, либо Эмме. Криминалистам не составит труда определить, кому именно – волосы Дженнифер осветлены. Если это волосы Эммы, – а я готов поспорить, что так и есть, – то дело еще не провалилось. О’Келли долго изучал меня маленькими проницательными глазками, щелкая ручкой. – Чертовски удачное совпадение. Я понял, что это вопрос. – Сэр, нам просто очень повезло. Еще одна долгая пауза, и он кивнул. – Купи вечерком лотерейный билет, ведь ты самый везучий человек в Ирландии. Нужно объяснять, в каком дерьме ты очутился бы, не подвернись эта штука? Снайпер Кеннеди, честнейший из честных, двадцать лет службы без единого нарушения: отбросив мимолетное подозрение, О’Келли легко поверил, что я чист, как свежий снег. Все остальные посчитают так же, даже защита не станит терять время на оспаривание улики. Квигли будет беситься и бросать намеки, однако его все равно никто не слушает. – Нет, сэр. – Сдай это в хранилище – быстро, пока опять не облажался. Потом иди домой и отоспись. В понедельник, когда тебя вызовут в Расследования, ты должен как следует соображать. Он нацепил на нос очки и снова склонился над бланком показаний. Разговор окончен. – Сэр, я должен сказать еще кое-что. – О боже. Если речь про очередную вашу хероту в этом проклятом деле, то я не желаю ничего слышать. – Нет, сэр, я о другом. Когда дело будет закрыто, я подам заявление об увольнении. О’Келли поднял голову. – Почему? – спросил он после паузы. – Думаю, пора что-то менять. Его проницательные глаза вперились в меня. – Ты же не отслужил тридцатку. Пенсию получишь только в шестьдесят. – Понимаю, сэр. – И чем займешься? – Пока не знаю. Он разглядывал меня, постукивая ручкой по листу бумаги. – Я слишком рано вернул тебя на поле. Решил, что ты снова в полной боеготовности. Я мог поклясться, что ты мечтаешь выйти со скамейки запасных. В его голосе мне почудилось что-то похожее на заботу или даже сострадание. – Я и мечтал. – Надо было заметить, что ты еще не готов. А теперь этот бардак сказался на твоих нервах. Только и всего. Выспишься, выпьешь с парнями по паре пивка и придешь в чувство. – Все не так просто, сэр. – Почему? Не волнуйся, сидеть несколько лет за одним столом с Курраном тебе не придется. Это была моя ошибка – начальству я так и скажу. Бросать тебя на канцелярщину я хочу не больше, чем ты ею заниматься, ведь тогда я останусь с этой кучкой идиотов. – О’Келли дернул головой в сторону отдела. – Я не дам тебя в обиду. Ну получишь выговор, потеряешь несколько дней отпуска – у тебя все равно их полно накопилось, так? – и все вернется в норму.