Он был в простой гимнастёрке и фуражке без кокарды, по-солдатски обритый наголо, и на загорелом лице светились прозрачные глаза, а Старк стоял перед ним в белой парадной форме, правда, с нашивками вместо погон, потому что звание контр-адмирала получил при Временном правительстве. — Я пробирался в Казань по тылам Красной армии и видел, как комиссары готовятся к штурму. Троцкий объявил принудительную мобилизацию. Да, подневольные бойцы — не бойцы, однако они задавят нас своей массой. А что делает военное командование КОМУЧа? У Каппеля слишком мало солдат, а чехи — не самые надёжные союзники. Где ваша Народная армия? — Мы вербуем добровольцев, хотя население, увы, пассивно. — Надеяться на здравое самосознание народа — утопия. Не хотите делать как Троцкий — тогда платите, а не агитируйте. Золото у вас есть. — Золото неприкосновенно, — твёрдо ответил Фортунатов. — Оно не будет расходоваться на войну. Это решение нашего Комитета. У нас демократия. Старк с искренним недоумением покачал головой. — Вы — гражданские люди, поэтому идеалисты. А я — военный человек. И я знаю, что на войне демократия приводит к катастрофе. Война — схватка воль, а не принципов. У большевиков железная воля, они легко отбрасывают всё, что им мешает. А для вас принципы дороже победы. Золото есть средство обзавестись армией, хоть и вопреки вашим идеалам. Демократия сейчас нам не нужна, нам нужен диктатор, который возьмёт золото и добьётся победы! — Если вы не согласны с нашей позицией, то мы никого не держим, — холодно сказал Фортунатов. — И не мстим за несогласие. — Я говорю не об устройстве общества, Борис Константинович. Я говорю об условиях формирования армии. Я честен перед вами и открыт. — Я ценю, — кратко ответил Фортунатов. Старк с сожалением кивнул и указал на пароходы у пристаней: — Поверьте, это ошибка. 13 Ударный отряд флотилии отвалил на закате, чтобы вражескую батарею в Верхнем Услоне пройти уже в темноте. Цель рейда командование держало в секрете, хотя все военморы в общем знали: белые уводят из Казани караван — три пассажирских парохода и три вооружённых буксира, и пассажирские суда надо захватить или утопить. Ударный отряд состоял из четырёх канонерок во главе с «Ваней» и миноносца «Прочный», на котором в рейд отправились командир флотилии Раскольников, его жена Лялька и сам нарком Троцкий. Троцкий и всякие Ляльки Алёшку нисколько не интересовали. Он жаждал увидеть «Прочный» на ходу. Это же морской корабль! Округлые обводы его корпуса не такие, как у речных судов, и ещё он имеет киль. Он сидит глубже, иначе воспринимает волнение и обладает сильной инерцией, а потому менее манёвренный, зато более скоростной. Всё это очень важно! Наплевав на гнев старшего машиниста — ему ведь всё растолковано сто раз, чего ругаться-то? — Алёшка то и дело выбирался из трюма на палубу, чтобы посмотреть на «Прочный», но в темноте и без бинокля ни шиша не мог разобрать. Флотилия пришла в Свияжск вчера вечером. У Алёшки разбегались глаза при виде необычных судов, но самое жгучее любопытство вызывали, конечно, три настоящих миноносца. Их перегнали на Волгу с Балтики; они пересекли бурную Ладогу и протиснулись по каналам Мариинской системы. Длиной они были примерно как буксиры, но очень узкие, с непреклонно-отвесным форштевнем. На носу у каждого стояли орудие и круглая башенка визирной рубки с огороженной площадкой наверху, за ней на шкафуте — мачта и четыре дымовых трубы, на вытянутой кормовой части — ещё два орудия. Алёшке страшно понравились эти кораблики, и он воображал себя великаном, который берёт миноносец в ладонь, словно витую тропическую раковину с шипами. Пять пароходов двигались по реке в кильватерной колонне, рассчитывая перестроиться перед началом атаки. Первым шёл «Ваня», за ним — «Прочный», «Лев», «Ташкент» и «Кабестан». Ходовых огней не зажигали — укрывались от белых дозоров на берегу; на дымовые трубы надели сетки-искроуловители; плицы гребных колёс обмотали тряпьём, чтобы не шумели. Пространство казалось сплошной тьмой: зыбкая и плоская чернота вокруг была Волгой; шевелящаяся и косматая чернота вверху была тучами. В рубке «Вани» старый лоцман, мобилизованный принудительно, вглядывался во мрак и сварливо бормотал, определяя путь по неведомым приметам: — Гуляевский перекат… Перовская коса… Второй Свияжский проран… Васильевские пески… А тамо будет перевал перед Марквашами… Перевалами речники называли перемещение фарватера к другому берегу. Мамедов стоял у фальшборта за колёсным кожухом и караулил Алёшку. Парень, похоже, обиделся, что во время боя с дезертирами Мамедов выволок его из-за пулемёта: больше не заговаривал, делал вид, что не знает. Мамедова это огорчало. Алёшка был из породы инженеров, сразу понятно, а инженеров Хамзат Хадиевич уважал превыше всех прочих. Если бы можно было выбрать себе новую жизнь, то он выбрал бы жизнь инженера. Хотя таким, как Шухов, ему никогда не быть. Дарований не хватит. Для Алёшки Мамедов выменял у краснофлотцев подарок — офицерский морской бинокль. Алёшка выскочил на палубу из машинного отделения, шмыгнул к борту и уставился за корму — туда, где плыл миноносец. Мамедова он не заметил. Мамедов подошёл и похлопал Алёшку по плечу. Алёшка сразу обернулся. — На. — Хамзат Хадиевич протянул ему бинокль. — Пригодытся, слюшай. — Не надо мне от вас ничего! — встопорщился Алёшка. — Это подарок от мэня, — мирно пояснил Мамедов. — Нэлзя отказываться. Алёшка посмотрел на Мамедова с подозрением, потом забрал бинокль и тотчас вперился в направлении «Прочного». — Когда чего дэлаешь, сначала подумай: стал бы так дэлать, ну, Шухов тот же, а? — в затылок Алёшке сказал Мамедов. — Стрэлять бы как чёрт он стал? — Не знаю, про что вы, — буркнул Алёшка, хотя обо всём догадался. — Так оно устроэно, лубэзный, что ты отнимаэшь — и у тэбя убавляется, — задумчиво продолжил Мамедов. — Убывать — это, слюш ай, просто. А йинженер — для сложного. Прывыкнэшь к простому — сложное нэ нужно будет… Алёшка не поворачивался, но уши его шевельнулись, как у зверя. — Мне в машинное пора! Хамзат Хадиевич посторонился, пропуская Алёшку. Он не сомневался, что Алёшке всё ясно. Не дурак ведь. Ой совсем, слушай, не дурак. Пароход скользил по реке почти беззвучно, только в трюме глухо сопела и постукивала машина, да шипел пар в клапанах. Справа на взгорье проползли мерцающие огоньки Верхнего Услона. Вдоль берега у пирсов сгрудились порожние баржи; Маркин знал, что дальше на мелководье лежит сожжённый бронепароход «Белая акация» — он погиб позавчера, но разглядеть его Маркин сейчас не сумел. Слева едва угадывалось устье реки Казанки. — Не засада ли? — спросил у Маркина капитан Осейчук. — Слишком тихо… — Ничё не тихо, — возразил зоркий лоцман. — Вон на стоянке малых судов буксир причаленный пары сдувает… Люди ходют на пристанях… Транвай в Казань укатывается… Кого-то отсюдова недавно проводили. — Караван ушёл! — с досадой понял Осейчук. — Догоним, — угрюмо пообещал Маркин. «Ваня» крался вдоль правого берега, а с левой стороны теперь была видна череда дебаркадеров; их очертания сливались очертаниями пришвартованных к ним судов, будто у дебаркадеров выросли мачты и трубы. — Боевая флотилия, — пояснил старый лоцман. — Но котлы холодные. За пристанями на Бакалдинском яру торчали кряжистые тумбы нефтяных баков общества «Олеум», купца Асадуллаева, компании «Мазут» и, наконец, «Бранобеля». В чёрных тучах над рекой протаяли синие размывы. Маркин всей душой хотел догнать караван и утопить какой-нибудь пароход с золотом. Или два парохода. А то и все три, если повезёт! Эта победа как бы объединит его с Лялькой: продувная Лялька разузнала про караван, а ловкий Коля Маркин разгромит его! И спасибо Феде Раскольникову, что поставил «Ваню» в ордере головным — у головного больше шансов на фарт. На изгибе протяжного плёса и Маркин, и капитан, и штурвальный — все сразу — заметили вдали два судна: буксир и смутно светлеющий лайнер. Лоцман прищурился, опознавая пароходы. — Это «Милютин» Митрия Василича Сироткина и «Боярыня» обчества «По Волге». Точно говорю. Маркин вскинулся: Лялька же называла «Боярыню»!.. Маркин выскочил из рубки и скатился по трапу на палубу к носовому орудию. Комендоры, дремавшие в полубашне, оживились. — Палланго, видишь пароходы? — спросил Маркин. — Сколько до них? Командир орудия Арво Палланго приник в полубашне к дальномеру. — До пассажирского дьэвят кабелтовых, до буксыра сьем, — сказал он. — Достанешь снарядами до пассажирского? — Как в мьишэн положу, — спокойно заверил Палланго. — Тогда пали! — приказал Маркин. 14 «Боярыню» накрыло первым же выстрелом. Снаряд взорвался в салоне на корме. Пароход мощно толкнуло вперёд, и в рубке все едва не упали: Горецкий успел подхватить старенького седобородого лоцмана, а матрос-штурвальный вцепился в рукоятки штурвала. Тентовую палубу — то есть крышу парохода — вздыбило на конце, а световая надстройка салона разлетелась вдребезги. Но машина продолжала работать исправно, и колёса вращались. В караване, увозившем ценности Госбанка, пассажирская «Боярыня» и вооружённый буксир «Милютин» шли замыкающими — третьей парой. Две другие пары — «Суворов» с «Орлом» и «Княжна Ольга» с «Редедей» — уже скрылись в непроглядной темноте. Канонерка большевиков появилась словно ниоткуда. «Милютин» сразу переложил рули, заваливаясь в разворот. Капитан Федосьев загораживал своим судном путь к беззащитной «Боярыне», но канонерка стреляла поверх «Милютина». Рядом с «Боярыней» взлетели два шумных водяных столба. Потом, наконец, забабахали орудия «Милютина». Горецкий выдернул заглушку из переговорной трубы. — Чердаков, как у вас дела? — крикнул он старшему машинисту. — Всё в порядке, — прошуршал в трубе ответ Чердакова. В рубку сунулся старпом, он прибежал с нижнего яруса. — Есть указания, Роман Андреевич? — Да, Степан Степаныч. Мне нужна здесь пара матросов: чувствую, что потребуются посыльные. Романа обстрел не пугал — слишком уж маловероятной казалась гибель от снаряда, который выпущен за версту от него, да ещё и почти вслепую. Роман вышел из рубки и встал у леерного ограждения палубы.