Вид Пирожкова потряс Федю — и сбил с Никиты командирскую спесь. Капитан «Товарища» сидел на стуле в рубке рядом со штурвальным. Руки, завёрнутые в тряпьё, он смиренно держал на коленях. Лоб и глаза Пирожкова были толсто обвязаны бинтами, борода торчала опалёнными клочьями. — Незрячий он, — шепнул старпом, покачиваясь на костыле. — А хоть слышит?.. — растерянно спросил Зыбалов. — Слышу, — произнёс Пирожков, не двигаясь. — Большевики нас после Троицы в Набережных Челнах мобилизовали, — сказал старпом. — Три дня назад загнали к нам на борт человек сто солдатов, закатили бочки с мазутом, велели в Смыловку везти. Ну, мы повезли, а куда податься-то?.. За Вятским устьем ваши и налетели, «Виття» этот и «Рассвет». Зачали по нам лупить из пушки и пулемётов. Смерть непроглядная… Пирожков ничего не говорил, только подрагивали клочья бороды. — У нас на борту — пожар, и рубка загорелася… Штурвального убило. Половина команды — в воду, и к берегу… Солдатики раненые кучами на палубе лежат, кто стонет, кто кричит. Як-Михалыч сам штурвал взял. Снаряд взорвался — капитану стёкла в лицо… А он рулит, нас из-под пуль выводит… Федя посмотрел на штурвал. Несколько деревянных рукояток у него были обуглены. Вот почему у Пирожкова обе ладони тряпками замотаны… — Як-Михалыч-то буксир на берег и выбросил, — вздыхая, завершил старпом. — Вослепу, во тьме, по одной твёрдой памяти капитанской. Зыбалов слушал и катал желваки на скулах. Ему, пехотинцу германского фронта, всё это было знакомо. — Ясно, — глухо сказал он. — Куда вы теперь? — В Орёл. Жена там у Як-Михалыча. Обиходит, поди. Пирожков, как и Дорофей с братом Севастьяном, тоже был родом из Орла — деревни капитанов. — Ступайте с богом, — разрешил старпому Зыбалов. Непримиримый к большевикам, сейчас он понял, что не важно, за кого ты — за белых или за красных. Чья власть — дело десятое, когда человек выбирает себе облик: людской, когда за други своя, или звериный, когда за свою шкуру. Федя едва не плакал, глядя на Пирожкова, неподвижного, как на иконе. Феде казалось, что там, в своей тьме, капитан увидел то, что незримо для глаз, — божью тайну жизни, и потому застыл в ошеломлении. Вот бы ему, Феде Панафидину, служить лоцманом при капитане вроде Якова Пирожкова. 02 Винтовой пассажирский теплоход назывался «Вадим Аршаулов». Иван Диодорович был знаком с Вадимом Павловичем — встречал его в московском доме Дмитрия Платоновича Якутова. Инженер Аршаулов разработал дизель для знаменитого лайнера «Бородино»; «бородинская» серия из четырнадцати судов позволила «Кавказу и Меркурию» выиграть в «состязании лайнеров». Признавая заслуги инженера, одному из теплоходов победоносной серии компания дала имя «Аршаулов». Однако Иван Диодорович думал об этом с тёмной горечью. После революции Вадим Павлович бежал от большевиков за границу, а лайнер его имени большевики приспособили под свой штаб. Длинный теплоход по привычке пришвартовался к «меркурьевскому» дебаркадеру города Осы. На приподнятом берегу вздымался белый Успенский собор, окружённый садом; за кронами синел круглый купол Троицкого собора. Вооружённые пароходы, в том числе и «Лёвшино», стояли у пристаней под парами. В Осе красные собрали оба дивизиона бронефлотилии — «чекистский» и «матросский». Теперь флотилия была частью Отряда особого назначения, которым командовал бывший штабс-капитан Аплок. Отряд сформировали для разгрома восстания на Ижевском и Воткинском заводах. Иван Диодорович не знал, зачем его вызвали к Аплоку. На берегу сновали красноармейцы, разгружались подводы, автомеханик копался в моторе броневика, дымили полевые кухни, артиллеристы, матерясь, вручную катили по лужам гаубицу с рогожным чехлом на стволе. Часовой остановил Нерехтина у мостков на дебаркадер. — Пропусти, боец! — тотчас донеслось с галереи «Аршаулова». Это крикнул Ганька Мясников, комиссар первого дивизиона. Штаб Отряда особого назначения размещался в носовом ресторане. Ивана Диодоровича встревожило, что его ждали здесь одни командиры: сам Аплок, начальник штаба и комиссар отряда, а с ними — чех Лангер, новый командир флотилии, и матрос Кириллов, командир первого дивизиона. — Вот он, Нерехтин! — Ганька хлопнул Ивана Диодоровича по спине, словно давнего приятеля. — Следствием определён как свой! Ещё в затоне подавил контрреволюцию у себя на борту, потом возил продразвёрстку. Военные действия с пароходом врага осуществлял всерьёз, так что моя партийная рекомендация при нём чистая и в комплекте. Доверенный товарищ. Аплок, похоже, не слушал Ганьку, цепко рассматривая Нерехтина. Ему, Аплоку, не было и тридцати лет, но выглядел он старше от ранней седины. Сухощавый, со строгой выправкой офицера, который выбился из низов и потому чтит устав, Аплок носил полевую фуражку без кокарды. — Давно работаете капитаном? — спросил он у Нерехтина. Ивану Диодоровичу понравилось, что ему не тыкают по-большевистски. — С девяносто первого года, — ответил он. — Полагаю, что Каму изучили хорошо? — Хожу без лоцмана. — Это у них позиция, что хорошо, — встрял Ганька, поясняя. Ганька чувствовал, что для военных он не авторитет, и суетился, изо всех сил пытаясь произвести впечатление специалиста по местному судоходству. — Знаете село Арлан? — Аплок слегка прищурился. — Знаю, но там не бывал. К Арлану дорога из Николо-Берёзовки. — Про нефтепромысел вам что-либо известно? Иван Диодорович вспомнил, как Ханс Иванович Викфорс, управляющий Нобелевским городком, несколько раз говорил ему об Арлане. — «Бранобель» бурил где-то под Арланом. Хотя про фонтаны я не слышал. — Фонтанов и нет, — согласился Аплок. — Пока только вышки в лесах. — Я в Баку на подпольной работе состоял в активе, — тотчас снова сунулся Ганька. — Сабунчи-табунчи, всякие промыслы повидал. Землю сверлят и год, и два, нефть — она в глубинных поясах. Без нефти республике никуда! — По приказу командарма Берзина мы должны взять эти промыслы под охрану, — сообщил Аплок, наблюдая за Иваном Диодоровичем. — Надо туда доставить десант матросов на барже. Поручаю это вам, товарищ Нерехтин. Иван Диодорович промолчал. Принуждение всегда угнетало его. — Отказываешься? — весело вперился в Нерехтина Ганька. Иван Диодорович не сомневался, что Ганька — дай повод — набросится на него с таким же пылом, с каким только что хвалил, и растерзает в клочья. — Я не отказываюсь, — хмуро осадил он Ганьку. — Но есть соображения… — Нерехтин недоверчиво глянул на Аплока. — Или это не важно? — Говорите, — спокойно дозволил Аплок. — Нам придётся прорываться мимо чебаков. — Чебаками воткинцев зовут, — пояснил Ганька. — А Николо-Берёзовка, откуда тракт на Арлан, давно под рябинниками. — Под ижевцами, — пояснил Ганька. — Помолчи, комиссар, — поморщился Аплок. — Разведка доносит, что у воткинцев на деле только один боевой пароход — «Русло», — вступил начальник штаба. — Получится, пароход против парохода. — «Русло» и утопил «Медведя», — мрачно сказал Иван Диодорович. — То есть «Карла Маркса». На «Русле» вояки отчаянные, и лоцман молодец. — Мы не можем отправить несколько судов, — с недовольством возразил Аплок. — Это привлечёт внимание ижевцев к нашей операции, и они вышлют отряд для обороны промыслов. Десант будет разбит. Ничего не поделать, капитан, вам потребуется уничтожить вражеский пароход самим. Война. Нерехтин отвёл взгляд. За переборкой трещала пишущая машинка, будто штаб находился при губернской канцелярии. Ивану Диодоровичу не хотелось никаких рейдов и сражений с «Руслом», никаких матросов на барже. — Гарнизон в Николо-Берёзовке не должен вас беспокоить, — продолжил начальник штаба. — Село пройдёте ночью, незаметно. Десант надо высадить на нобелевской пристани в устье Белой. На ней раньше выгружали оборудование для промыслов. К буровым через леса проложен подъездной путь. — Устье — сплошные протоки да старицы. — Иван Диодорович в сомнении покачал головой. — И нобелевской пристани я там не знаю, не был никогда. — Пристань разыщете, вы не новичок, — жёстко усмехнулся Аплок. — На барже для воздушной разведки у вас будет аэроплан «Ньюпор» и лётчик. Иван Диодорович угрюмо размышлял, что ещё сказать Аплоку. — До промыслов Арлана ближе и безопаснее добраться из Сарапула. В Сарапуле — красные, и у них свои пароходы есть. Аплок дёрнул плечом, словно поёжился от холода: — Бригада Овсеенко вряд ли удержит Сарапул. Овсеенко нам не поможет. И прекратите упадничество, капитан. — Ненадёжный он, — злорадно заметил Ганька. — Рискуем, товарищ Аплок. Аплок посмотрел на него с усталостью и неприязнью.