Катя направилась собирать стаканы у пулемётчиков. Сенька Рябухин, широко улыбаясь, вместе со стаканом протянул коробку папирос «Мускат». — Выменял у моряков! — с гордостью пояснил он. — Угостите своего-то, Катерина Митревна, он вроде курящий. Сенька опекал Катю как мог, и Кате это было приятно. Ей не нравилось, когда её считают слабой и беспомощной, но в Сенькиной заботе она не ощущала превосходства — Сенька по природе был хлопотливый и услужливый. — Спасибо, Сеня, — ответила Катя. — Хочешь, ещё чаю принесу? Из рубки донеслась команда капитана в переговорную трубу: — Осип Саныч, кочегарь на полную! Вернувшись в камбуз, Катя протянула папиросы Михаилу: — Подарок тебе от Сенечки. Он мне прямо как дуэнья. Михаил кивнул. Он вспомнил, как Сенька всадил в Жужгова очередь из «льюиса». Вспомнил, как Катя шагнула вперёд, заслоняя его собою… — Иван Диодорыч велел тебе спускаться в машинное. — Ясно. — Михаил выколупал из коробки папиросу. — Покурю и пойду. Катя стояла возле самоваров и просто смотрела на него. Князь Михаил — стройный, но невысокий и к тому же лысеющий — вовсе не был красавцем. Но в его движениях была свобода человека, никогда не знавшего принуждения, а в чертах лица — врождённое спокойствие высшей власти. Михаил прикуривал от угля из печи. Катя поймала себя на мысли, что этот мужчина обладает странным свойством: то, что он делает сейчас, кажется значительнее всего, что с ним происходило раньше. И выкурить папиросу перед работой для него важнее, чем взойти на престол или встать на расстрел. 08 Гольяны, пристань Ижевского завода, «Лёвшино» прошёл в сизой хмари раннего утра. Над рекою поднялась дымка, и Нерехтин приказал в машину сбавить давление. Решение оказалось верным: вскоре впереди из белёсой мглы проступило встречное судно, какой-то неказистый двухпалубник. Иван Диодорович узнал его не сразу — «товарные пароходы», плавучие коровники, редко забирались в Каму. Главная палуба у них была, в общем, сараем для скота, а вторая — казармой для пассажиров. Гребное колесо располагалось сзади. «Товарные пароходы» обслуживали крестьян на Нижней Волге, где почти в каждом городишке имелась пригонная ярмарка или бойня. Встречное судно называлось «Бирюза». Заметив буксир Нерехтина, «Бирюза» подала гудок, при котором вой сгустился в рёв и ослаб обратно до воя; такие гудки были у пароходов общества «Русь» из Астрахани. Иван Диодорович покачал головой: бог весть, как война забросила астраханского скотовоза в Сарапул. С «Бирюзы» махали полосатым флагом — требовали сошвартоваться. — Вдруг рябинники? — с подозрением спросил Бубнов. — Уже не их река, — возразил Иван Диодорович. — И чего ты боишься? У нас пушки, пулемёты, броня. Из-за баржи пароходы счаливались долго, и Бубнов сам убедился, что на галерее «Бирюзы» толпятся красноармейцы. — Мы сарапульский боевой отряд красных речников капитана Хрипунова! — крикнули со скотовоза. — Буксирный, давай к нам, тебя капитан зовёт! — А чёрта ли сам сюда не явится? — в ответ крикнул Бубнов. — Да он к вам не влезет! — заржали на «Бирюзе». — Знаком я с Хрипуновым, — подтвердил Иван Диодорович. — Не влезет. Игнат Палыч Хрипунов, толстый и высоченный, встретил Нерехтина и Бубнова у себя в каюте. Ладонь у него была огромная, как лопасть весла. — Какими судьбами, Палыч? — спросил Иван Диодорович. — Что за боевой отряд у тебя? — Я теперь красный командир. — Хрипунов засмеялся, и его узкие глаза превратились совсем в щёлочки. — По приказу товарища Антонова-Овсеенко везу свой десант на Галёвскую пристань. Попробуем рябинников с тыла расколоть. А у тебя что за поклажа, Зимогорыч? Хрипунов, поддразнивая, называл Нерехтина Иваном Зимогорычем. — Я тоже десант везу, только на Арланский промысел. — Секретные сведения разглашаете! — разозлился Бубнов. Нерехтин и Хрипунов оглянулись на него с одинаковым недоумением. На реке между капитанами буксиров действовал негласный уговор не скрывать свой груз. Дурить других и таиться — это политика купцов, а капитанам она не за честь. В очереди на перекатах, например, баржи со скоропортящимся товаром капитаны пропускали вперёд: вдруг какая-нибудь наливная посудина сядет на мель, закупорив перекат намертво, и в ожидании прохода протухнут рыбные караваны? Нехорошо. Река течёт для всех. — Кто это у тебя такой бдительный? — с насмешкой спросил Хрипунов. — Матрос Бубнов, командир десанта. Имени-отчества своего не доложил. — Ты, матросик, слушать-то можешь, но в разговор капитанов не лезь, — снисходительно посоветовал Бубнову Игнат Палыч. Иван Диодорович видел, что Бубнов взбесился, и душу его согрело тихое злорадство. Бубнов вволю потоптался на его достоинстве, пускай теперь сам покорчится. Иван Диодорович ощутил себя как в старые времена — когда команда уважала капитана, защищённого всеми правилами жизни. — Контру тут разводишь? — зарычал Бубнов. — Красного командира носом в грязь тычешь, да? — Я сам красный командир! — в ответ гаркнул Хрипунов; щёлочки его глаз потемнели, как пулемётные амбразуры. — Ты на моём пароходе, матрос! — Да пош-шёл ты!.. Бубнов пинком распахнул дверь и вывалился из каюты. Хрипунов довольно ухмыльнулся. — Встречал я таких, — сказал он Нерехтину. — Не терпят капитанов. Мстят или завидуют — чёрт их разберёт. Порода у них поганая. Сам величиной с клопа, а влезет на большого — и вроде выше всех. Иван Диодорович, соглашаясь, мрачно кивнул. До революции Хрипунов командовал буксиром «Самара», построенным на костромской верфи общества «Дружина». «Самара» считалась одним из трёх волжских буксиров-богатырей. Двумя другими силачами были «Редедя» Мотовилихинского завода и германский «Марк» пароходства «Ока». Рядом с этими великанами «Лёвшино» Ивана Диодоровича выглядел как деревенский конёк-горбунок рядом с першеронами. Громоздкий Игнат Палыч даже внешне напоминал свою любимую «Самарушку» — по правде говоря, огромную и неуклюжую, с двумя дымовыми трубами впереди и позади рулевой рубки. — А как ты у красных оказался? — спросил Иван Диодорович. — А где мне ещё быть? — искренне удивился Хрипунов. — Большевики за счастье простого народа вышли. Ты разве не народ, Зимогорыч? Нерехтин отвёл взгляд. Большевики экспроприировали его судно. Объяснение было несложное: средства производства должны принадлежать народу. Значит, он, капитан Нерехтин, не народ. А если же он всё-таки народ — тогда большевики просто новые господа, но не такие, как Митя Якутов, который своим трудом воздвиг свой капитал, а вроде тех ловкачей, которые за взятки получали от власти миллионные подряды и в одночасье становились владельцами мануфактур и железных дорог. Впрочем, ловкачи людей не расстреливали… Однако спорить с Хрипуновым Иван Диодорович не хотел. Простосердечный Игнат Палыч всегда был капитаном по найму и не имел буксира в собственности. — Что там выше с пароходами у чебаков? — спросил Игнат Палыч. — «Рассвет» в Галёво стоит, «Сергея Витте» я не видел в темноте, но, думаю, он в Гольянах или в Сайгатском затоне. На Усть-Речке у верфи какой-то катер болтался. «Русло» же в карауле у Частых островов. — А баржа со смертниками? — Её не заметил. На рейде не торчала, может, к пирсу подтянули. Хрипунов запыхтел, размышляя. — Палыч, — осторожно сказал Нерехтин, — у нас во флотилии командиры уверены, что вам Сарапул не удержать. — Брешут! — здоровенной ручищей отмахнулся Хрипунов. — Может, и не брешут… — Иван Диодорович вздохнул. — И ты бы поберёг себя… Довольно ведь уже капитанов растратили. 09 Взбивая пену задним колесом, «Бирюза» уходила вверх по течению. Иван Диодорович зевнул в кулак. Всё было хорошо: машина работала, в кожухах гулко шумела вода, под крамболом кипел бурун, баржа не рыскала, а буксирный трос не провисал. Хмурая река чуть отсвечивала на изгибе. — Сдам, пожалуй, вахту, — сказал Нерехтин. — Принимай судно, Серёжа. Старпом Серёга Зеров почесал нос в замешательстве. — Тут ведь ещё такое дело, дядь Вань… Словом, этот Бубнов вернулся с «Бирюзы» злой как чёрт. Материл и тебя, и Хрипунова… Велел нашу Стешку на свою баржу свезти. Сказал, на хозяйство нужна, однако ясно же почто… Сонливость слетела с Ивана Диодоровича, как шапка слетает от удара в лицо. Мерзавец Бубнов, униженный на «Бирюзе», отыгрался перед ним, перед капитаном Нерехтиным, на самом слабом и уязвимом человеке из команды. — Как же ты допустил, Серёжа?! — Я при штурвале был… Увидел Стешку только уже в лодке у моряков.