— Боюсь, — согласился Федя. — Правильно. И я боюсь. Враки, что солдаты на войне не боятся. У нас в батальоне плакали перед наступлением и причащались у попа. Но чем солдат отличается от шушеры тыловой? Солдат от страха вперёд бежит, а не назад! Никита повернулся к образу Николы Якорника на стене рубки, сдёрнул картуз и начал молиться — крестился, вперившись в Николу как в генерала, и что-то бормотал. Штурвальный Бурмакин, подумав, тоже снял шапчонку. С утра тучи висели над Камой сплошной рыхлой толщей, но к полудню ветер сумел всё в небе разворошить и растрепать, и косматые облака, заходя друг над другом, словно подняли объём до божьей высоты. Сверху на реку упали разноцветные потоки света — оголённо-голубого, нежно-жемчужного, цыплячье-жёлтого и влажно-сизого. Свинцовая Кама стала пёстрой, но берега непримиримо темнели зелёными ельниками и бурыми глиняными откосами. Появление «Русла» большевиков не испугало. «Бирюза» приближалась, и Федя уже без бинокля различал на её борту буквы названия. Зыбалов бодро нахлобучил картуз, будто получил команду от Николы, и высунулся из двери. — Огонь! — крикнул он канонирам. Федя покосился на Николу. Узкоголовый Якорник — с золотым нимбом и в тёмной фелони — словно предостерегал кого-то тонким двуперстием… или даже отрекался от чужого дерзания: «Это не я, это вы». Пушка стреляла с носа, с кормы бабахал бомбомёт, буксир колыхался всей тушей. Вдали вокруг «Бирюзы» взметались фонтаны пены. «Бирюза» молчала; она не имела артиллерии — впихнуть орудие на её куцый нос было невозможно, а крыша не выдержала бы такой тяжести. «Русло» долбил по врагу беспрепятственно, однако ни одного попадания пока не получилось. — Окривели, что ли, черти? — с мостика ругался на канониров Никита. Наконец снаряд угодил «Бирюзе» в багажный отсек нижнего яруса — там в окнах полыхнуло, брызнули наружу осколки стекла и полетели спасательные круги, сорванные с прогулочной галереи. Канониры завопили от радости. Федя увидел, что «Бирюза» немного изменила курс, поворачиваясь на «Русло» тупым носом. Из трубы «товарного парохода» повалил вязкий дым: «Бирюза» выжимала всю скорость. Федя понял, что скотовоз хочет быстрее сблизиться с противником, чтобы врезать по нему из своих пулемётов. Ещё один снаряд взорвался в носовом салоне «Бирюзы», но красные не поколебались. Похоже, капитан у них был большим упрямцем. «Бирюза» пёрла вперёд, не обращая внимания на увечья — вперёд любой ценой. — Никита, сейчас из пулемётов зарядят!.. — в открытую дверь крикнул Федя на мостик. — Бурмакин, держись! Даже в рубке он услышал, как воздух зажужжал — это очереди «Бирюзы» нащупывали «Русло». Потом дробный, острый грохот пуль вразбежку загулял по котельному железу, которым были обшиты кожухи колёс и надстройка. В ответ из барбетов затараторили три «гочкиса» бронепарохода. Пушка «Русла» продолжала стрелять, артиллеристы теснились за её щитом. В рубку вдруг юркнул взъерошенный Яков Перчаткин; в одной руке у него болтался медный чайник, в другой — жестяная кружка. — Дозвольте укрыться, родненькие! — запричитал он. — Господи помилуй, что за ужасти… Я кипяток пулемётным принёс, а красные по мне как засадят!.. — Дак ты, Яша, у них главный враг, — усмехнулся штурвальный Бурмакин. — Истребят тебя, шулера беглого, и войне конец! — Прижмись в углу, — разрешил Перчаткину Федя, — только не мешайся. — Я зайчиком под лопушком приникну… — Бурмакин, посолонь на четверть, — скомандовал Федя и наклонился к переговорной трубе: — Машина, сбавь обороты! Он видел, что в разбитых окнах товарного яруса «Бирюзы» вспыхивают частые проблески винтовочных выстрелов, а на галерее искрят пулемёты — все, кто был на скотовозе, вели огонь по «Руслу», имело это смысл или нет. Два парохода, буксир и скотовоз, посреди реки ожесточённо поливали друг друга свинцом, будто через фарватер полосовали длинными кнутами. Изредка мощно рявкало орудие. Сражение на сокращающейся дистанции по сути являлось испытанием на прочность — кто первым изнеможет? Солнечные блики на пёстрых волнах казались лоскутьями света, разбросанного взрывами. Феде невыносимо было смотреть на «Бирюзу» — как на корову, которую заживо рубят на мясо. А ведь любой пароход — это ещё и его пассажиры… Федя оглянулся на Николу, но тот словно всё отрицал: «Вы сами попросили». «Бирюзе» в бою доставалось гораздо больше, чем «Руслу», и дело было не только в пушке «чебаков». Высокий двухпалубный скотовоз оказался куда уязвимее низкого и плоского буксира. «Бирюза» не имела брони, и «гочкисы» вдребезги расхлестали её левый борт; товарные отсеки и каюты парохода наверняка были завалены убитыми и ранеными. Очередной снаряд ударил «Бирюзе» под дымовую трубу, труба пошатнулась и треснула, из щелей полез смоляной дым. И тогда «Бирюза» сдалась: десант в Галёво провалился. Искалеченный скотовоз, окутанный бурой мутью, медленно пошёл на поворот. Он грузно выбирался из-под огня противника. На «Русле» увидели облезлую транцевую стенку «Бирюзы» и широкое заднее колесо. Последние выстрелы из винтовок хлопали с озлобленностью поражения. Эхо канонады словно бы ещё металось над вспененной водой, как рокот уползающей грозы, а в рубку уже примчался ликующий Зыбалов. Мимо него порскнул наружу Яшка Перчаткин, и Зыбалов отвесил ему подзатыльник. — Лужу-то не напрудили, вояки? — хохотал Никита. — Славно мы красных отжарили! У нас два канонира убиты, и поцарапанных с пяток, а «Бирюзу»-то, иху мать, в щепу разнесли! Вот мы какие на отпор! Ясное дело — фронтовики! Никита опять сдёрнул картуз и перекрестился на образ Николы. — Спасибо тебе, батюшка, что остановил врага! Просьбу нашу исполнил! — Не нашу, а твою, — мрачно сказал Федя. — Я его о том уже не просил. Душу у Феди точила тоска. Всё вокруг было неправильно. 11 За десять вёрст до устья Белой «Лёвшино» и баржа встали на якоря. Пора было испробовать в деле аэроплан. С палубы баржи моряки выдвинули в реку дощатый помост — аппарель, и всей толпой, приподнимая фюзеляж с хвоста, бережно спустили «Ньюпор» на воду. Военлёта Свинарёва подвезли на лодке, и он вскарабкался в кабину. Течение тихо оттаскивало самолётик от баржи. Команда «Лёвшина» столпилась у фальшборта. Из машинного отделения выбрался Осип Саныч Прокофьев, ему тоже было любопытно. — Неуж прямо по небу полетит? — изумлялся наивный Митька Ошмарин. — А на кой же хрен мы его буксировали? — отвечали Митьке. — Ну, не знаю… Так просто. — Как этому свинарю эроплан доверили? — бухтел Павлуха Челубеев. — Аппаратец-то из тряпок, лучинок и верёвочек, а в него такую харю пихают! — Тебя же в пароход запихали, и не тонем покуда. Стеша держалась чуть в стороне от всех. После того как Свинарёв явился за ней в логово балтийцев, он казался Стеше человеком необычайным. Никто раньше не выручал Стешку из беды: барахтайся, дева, сама. А этот будто на эроплане слетел с небес прямо в страшный трюм баржи. И Стеша не знала, чего ей надо сейчас: чтобы Свинарёв взмыл до высоты архангелов и поразил всех, или чтобы «Ньюпор» сломался и лётчик не рисковал. Стеша сердилась на себя, что волнуется, как дура, и ещё почему-то готова была расплакаться. Двигатель самолёта заклокотал, пропеллер закрутился, и «Ньюпор» на поплавках поехал по воде прочь от судов. Свинарёв из кабины махнул рукой в кожаной перчатке и натянул на глаза толстые очки-«консервы». Иван Диодорович смотрел на взлёт с мостика своего буксира. — Ваня, запахнись, — негромко сказала Дарья. — Простудишься, свежо… Аэроплан развернулся, затарахтел решительнее, побежал быстрее — и вдруг оторвался от воды. Затаив дыхание, речники наблюдали, как самолётик поднимается всё выше и выше и делает круг над пароходом и баржей. — А чего он крыльями-то не машет?.. — опять изумился Митька Ошмарин. Серёга Зеров, приставив ладонь козырьком ко лбу, молча смотрел вверх и застенчиво улыбался; в облике рослого, всегда деятельного старпома словно бы проступил мальчишка, который робко любуется своим воздушным змеем. Растопыренный самолётик, быстро уменьшаясь, улетал вдаль — в чисто промытую осеннюю синеву. Стрёкот утихал. Команда ещё ожидала чего-то, однако небо оставалось пустым, и речники начали расходиться. Иван Диодорович вынес из рубки стул и уселся на мостике. — Иди, Даша, ужином займись для команды, — мягко отослал он Дарью. Ивану Диодоровичу хотелось побыть наедине с собой. Он увидел, как летает самолёт, а на самом деле в небе летало будущее, неуловимое и хрупкое, как птица. Вряд ли он, капитан Нерехтин, доживёт до этого будущего. Ну и что. Важно совсем другое. Ему показан образ, и нужно понять, как жить, чтобы не помешать зыбкому образу воплотиться. Что хранить, а что отринуть. Стеша на корме спряталась за артиллерийскую башню. Лишь бы никто её не прогнал, а уж сама-то она не уйдёт, пока лётчик Свинарёв не вернётся. Князь Михаил поглядел на стоящего рядом Прокофьева. — Осознаёте, Осип Александрович, на что способен даже малосильный двигатель внутреннего сгорания? — спросил он. — Забава, а не работа, — непримиримо возразил Осип Саныч. — «Кавказ и Меркурий» и «Бранобель» уже оснащают свои суда мощными двигателями Дизеля. В Британии Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, весь флот переводит на дизельную тягу. Век паровых машин заканчивается. — Рано хороните, господин хороший! — буркнул Осип Саныч. Он нахлобучил поглубже потёртую фуражку, повернулся и ушёл. — Обиделся, — сказал Михаил Кате. — Напрасно. От прогресса никуда не деться. И я люблю всё, что связано с прогрессом: моторы, скорость, высоту… Катя незаметно взяла Михаила за руку. — А ты летал на аэропланах? — В нашей семье… — Михаил сбился. — Словом, мама требовала, чтобы кое-кто из нашей семьи не подвергал себя опасности. Но я, конечно, летал. В Хартфордшире есть аэродром и лётная школа. Авиация — это волшебно, Катя. Михаил замолчал, вспоминая. Катя внимательно рассматривала его. — Ты удивительный, — сказала она искренне и просто. Самолётик пропадал больше часа. Река безмятежно сияла отражением солнца, в плотной хвойной зелени берегов под ветром тихо шевелилась живая желтизна берёз. Наконец издалека донёсся упрямый стрёкот, и в слепящем свете проявилась тёмная точка. Команда буксира высыпала обратно на палубу. Аэроплан снизился, вытягивая лапы с длинными поплавками, и приводнился. Оставляя пенный след, он ловко подрулил к борту «Лёвшина». — Задание выполнил, товарищ капитан! — крикнул Свинарёв Нерехтину. — Эй, товарищи речники, могу прокатить, аэроплан двухместный!