Федю заволокли на борт. Едва он поднялся на ноги, ему врезали в скулу, и он упал. Поднялся — ему снова врезали, и он снова упал. Он поднялся в третий раз, и больше его не били. Он посмотрел перед собой — и всё понял. «Лёвшино» выглядел страшно. Искорёженный остов орудийной башни; окровавленные трупы; издырявленная и помятая стена надстройки. Федя словно бы уловил железный запах смерти, что совсем недавно отплясывала на этой палубе. Вокруг Феди толпились незнакомые речники: они выжили в аду и победили, и глаза их были одинаковыми — беспощадными, как свинец. В ногах у речников валялся и рыдал Яшка Перчаткин. Одежда его была сухой — наверное, Яшка, ошалев от ужаса, просто перепрыгнул с буксира на буксир, когда «Лёвшино» всадил свой нос «Руслу» в борт. — Родненькие!.. — завывал Перчаткин. — Не убивайте!.. Христом богом милости прошу!.. Я ведь подневольный человек!.. Я матрос, а не пушкарь!.. Федя понял, что его с Яшкой казнят за те бедствия, которые причинил «Русло». Федя не испугался. Он просил Якорника остановить его пароход, и Якорник остановил. И больше он ничем уже не поможет. И Перчаткина, и Федю сгребли за шкирку и куда-то потащили. За углом надстройки на палубе в луже крови лежала мёртвая русоволосая женщина. Над ней на коленях стоял Иван Диодорович Нерехтин. Он держал голову женщины в руках и тихонько покачивался из стороны в сторону. Рослый и плечистый мужик осторожно тронул Нерехтина. — Двоих с «Русла» выловили, дядь Вань, — сказал он. — Хочешь — сам их стрельни… Отведи душу… Нерехтин повернул голову. Лицо у него было в крови. Вернее, в крови у него были руки, а руками он вытирал слёзы. — А Дашеньке это угодно, Серёжа? — спросил он. Серёга Зеров не знал, что ответить, и нелепо топтался на месте. — Пускай живут, — сказал Иван Диодорович. — Не нужны они мне. Часть шестая УБИТЬ 01 На речных буксирах не имелось кают-компаний, и адмиралу негде было разместить штаб флотилии, но рядом с бронепароходами шли пассажирские суда, и Старк занял салон второго класса на лайнере «Заря» общества «По Волге». Увидев брейд-вымпел адмирала на мачте «Зари», винтовой катер «Окунь», оснащённый американским мотором «буффало», пролетел мимо буксира «Вульф», на котором обычно находился адмирал, сразу к лайнеру. До февраля 1917 года «Заря» называлась «Императрицей Александрой», и на стенах салона сейчас висели пустые рамки от фотографических портретов Александры Фёдоровны. За покерным столом с расстеленными лоцманскими картами нижнего течения Камы расположились командиры обоих дивизионов флотилии, сам Старк и капитан Смирнов — начальник штаба. — Виноват, господин адмирал, не получилось! — доложил молоденький юнкер с «Окуня». — Подрывные патроны не сработали! Вынужден был уйти! Флотилия Старка прикрывала отступление гражданских судов вверх по Каме. В хаотичной армаде беженцев Юрий Карлович насчитал 54 парохода — и хороших вроде «Зари», и совсем никудышных посудин. Баржи и плашкоуты адмирал даже не пытался учесть. Армаду и флотилию преследовали канонерки большевиков. Чтобы хоть немного оторваться от врага, адмирал распорядился затопить в устье Камы две баржи, гружённые щебнем и камнями. Их расчалили на якорях так, чтобы они, утонув, перегородили фарватер. Минёры с «Окуня» должны были поджечь заряды в трюмах обречённых барж, но заряды, видимо, отсырели. Значит, фарватер останется свободен, и большевики не отцепятся. — Ступайте, господин юнкер, — недовольно сказал Старк. По салону медленно ползли косые прямоугольники шевелящегося света: своими дымами армада беженцев замутила всё небо над рекой. Лайнер двигался со скоростью двух-трёх узлов. Его мощная машина работала мягко и незаметно, будто громада парохода покоилась на перине. — Господин адмирал, — заговорил капитан Федосьев. — Я хочу вернуться и разбить баржи из орудий. Я — артиллерийский офицер первого разряда! — Это опасно, Пётр Петрович, — заметил Смирнов. — У большевиков на Богородских горах наводчик, устье Камы пристреляно плавучей батареей. — Мы на войне! — с вызовом заявил Федосьев. В голосе его звучало обозлённое упрямство. Ближайшей целью флотилии был город Лаишев на правом берегу Камы. Из Казани, занятой Красной армией, в Лаишев отошли потрёпанные отряды подполковника Каппеля. Требовалось перевезти их на левый берег. Некогда было отвлекаться на драку с большевиками возле злополучных барж. — Затопление барж не решит нашей задачи — эвакуации бойцов Каппеля, — возразил Старк. — И подвергнет флотилию напрасному риску. — А я не боюсь риска! — Федосьев глядел адмиралу в глаза. — Я вернусь на «Милютине» один и всё сделаю сам! Прошу приказа, Юрий Карлович! Старк ответил Федосьеву холодным взглядом: — Ваша просьба напоминает ультиматум. Федосьев встал и одёрнул китель. — Извините за форму обращения, господин контр-адмирал, но я полагаю необходимым высказаться. Не примите за дерзость. — Что ж, извольте. — Я не согласен с вашей стратегией. Под началом мичмана Мейрера наша флотилия атаковала красных, и в результате мы уничтожили три парохода неприятеля. Вы же предпочитаете отступать с арьергардными перестрелками. — И всё-таки вы дерзите, Пётр Петрович, — усмехнулся Смирнов. Конечно, Федосьев дерзил. Он уважал Мейрера и был ему благодарен. В Кронштадте большевики изгнали лейтенанта Федосьева с флота; Федосьев приехал домой в Самару, и здесь от гнева и отчаянья запил горькую. Мейрер вытащил его из пьянства, назначил командиром плавбатареи «Чехословак», а потом произвёл в командиры дивизиона. С военной базы в Казани канонерки Мейрера наносили сокрушительные удары по красным. Это была славная война — рейды, сражения, победы… А что сейчас? Федосьеву казалось, что адмирал Старк из боевого офицера превратился в штабного чинушу, который печётся только о своём значении, поэтому собирает вокруг себя бесполезных беженцев и уклоняется от серьёзной схватки с флотилией большевиков. А Юрий Карлович понимал бурные чувства Федосьева. Пётр Петрович — на взлёте жизненных сил, он яростно жаждет подвига и признания. Когда-то Юрий Карлович и сам был таким, как Федосьев. Он вспомнил себя молодым, вспомнил боевую рубку крейсера «Аврора»: броня с заклёпками, циферблаты, медные трубы, стойка нактоуза, штурвал, а за узкими смотровыми щелями — простор Цусимского пролива и японские броненосцы. Шёл бой — эскадра на эскадру. На мостике разорвался снаряд, и его осколками в рубке скосило всех офицеров, а капитана — насмерть. Юрий Карлович тогда не ощутил ни боли, ни страха; раненый, он выбрался на мостик с одной мыслью: надо поднять обратно сбитый флаг корабля. Он, лейтенант Старк, хотел быть героем. И он стал героем — красивым, окровавленным, под реющим знаменем. А сейчас ему, адмиралу, стыдно за того лейтенанта. — Если вам интересно моё мнение, господин контр-адмирал, — осторожно заговорил Смирнов, — то я думаю, что план капитана Федосьева не лишён своих резонов. В случае успеха «Милютина» польза очевидна. В случае гибели — простите, Пётр Петрович, — ущерб для флотилии будет несущественным. Старк размышлял. Офицеры ждали. — Хорошо, господа, — наконец произнёс адмирал. — Капитан Федосьев, возвращайтесь к баржам на «Милютине». Я не расцениваю своё решение как правильное, но учитываю ваш настрой, Пётр Петрович. Совет окончен. Федосьев и Лебедев — командир второго дивизиона, — отдав честь, вышли из салона, а Смирнов остался. Вздохнув, он расстегнул воротник кителя. — Надеюсь, Юрий Карлович, вы понимаете причину, по которой я поддержал Федосьева… Он был готов уйти самовольно. Слишком горяч. Для сохранения дисциплины во флотилии лучше спустить его с поводка. Нельзя, чтобы командир дивизиона публично нарушил ваш приказ или запрет. — Я не стану заложником прихотей своих офицеров, — жёстко ответил Старк. — Впредь, Михаил Иванович, прошу вас руководствоваться только оперативными соображениями, а не заботой о моём авторитете. В следующий раз я арестую Федосьева и отдам под суд. — Не относитесь к нему чрезмерно строго. Мы на одной стороне. Юрий Карлович посмотрел в окно: осенняя река, жёлтая роща на берегу. — Знаете, Михаил Иванович, поделюсь с вами своими мыслями… Главари большевиков правы: наше государство нуждается в реформах, облегчающих жизнь его гражданам. Но большевики жаждут одной лишь власти, и социализм для них — инструмент для захвата власти, а не цель. Социализм подразумевает некий порядок, но у большевиков — не новый порядок, а банальный террор, на который они мобилизовали всё худшее, что было в обществе. Вот поэтому любое нарушение любого порядка, даже с благими побуждениями, — это большевизм. И я отнюдь не уверен, что капитан Федосьев на моей стороне. 02 — Мама, зачем ты надела эту глупую шаль? — раздражённо спросила Ляля. — В ней ты выглядишь как торговка баранками из Рязани! — Ах, Ларочка, оставь! — ответила Екатерина Александровна. — Мы не в Петербурге! Мы должны быть ближе к народу! Я знаю, как одевается народ! Конечно, Ляля сердилась не на маму. Дело было в том, что осторожный Раскольников держал флотилию слишком далеко от сражения. Пароходы на излучине Камы казались детскими игрушками, выстрелы орудий звучали как хлопки палкой, когда прислуга выколачивает во дворе ковёр, и речной бой не мог произвести на Екатерину Александровну никакого впечатления. Екатерина Александровна приехала в Казань с тёплой осенней одеждой для дочери. У Михаила Андреевича вырваться не получилось — профессор права, он был занят в Наркомате юстиции, а Гога, младший брат Ляли, помогал ему по службе. Екатерина Александровна отправилась в опасный путь одна. Решительности ей было не занимать. Впрочем, как и дочери. — Фёдор Фёдорович, возьмите меня с собой на корабль! — заявила она при встрече. — Уверяю вас, я опытная путешественница. Лара давно погибла для нормальной жизни, и я тоже сама хочу увидеть классовую борьбу! Тёще Раскольников отказать не смог. Его флотилия представляла собой внушительную силу: четыре морских миноносца, восемь бронепароходов — правда, три уже были подбиты, лёгкие канонерки, баржа с самолётами и аэростатом, плавбатарея и вспомогательные суда. Штаб располагался на «Межени»; для неё Раскольников набрал новую команду, а матросов, которых вернули Маркин и Ляля, перевёл к Маркину же на пароход «Ваня». Тёщу Фёдор Фёдорович поселил на «Межени» в отдельной каюте, и теперь она сопровождала дочь в боевом походе. — Объясните же мне всё, друзья! — потребовала Екатерина Александровна. Она была красивой женщиной — фигуристая даже в мешковатом пальто, черноглазая, улыбчивая. Из-под платка упрямо вылезали тёмные кудри. Фёдор Фёдорович подвёл её к ограждению мостика и вручил тяжёлый бинокль. — Белые рассчитывали загородить нам фарватер вот теми двумя баржами. По какой-то причине им это не удалось. Их флотилия ушла, но один пароход вернулся, чтобы затопить баржи из пушек. А наш пароход намеревается снять баржи с якорей, чтобы сами уплыли вниз и не помешали нам. Суда флотилии Раскольникова, подрабатывая машинами, ожидали завершения схватки на расстоянии полутора вёрст.