Хозяйку и её сына похоронили прямо у дома среди клумб. Могилы уже просели под осенними дождями. Стоя перед двумя крестами без надписей, Роман гадал, который из них — над ней?.. Наверное, левый, с пучком цветов. Хозяйку дворня знала больше и скорбела сильнее. Парк почти облетел, кресты и могилы были облеплены палой листвой. В ночной тьме шумел сырой ветер. Бесприютно светились окна дачного терема — голые, без занавесей. Дворня хоть и печалилась, но разворовала портьеры, постельное бельё и посуду. Дом остался сам не свой без Ксении Алексеевны… Как она украдкой бросила перед спальней на пол веточку шиповника… Однако горечь для Романа почему-то была приятной. Судьба поделила несправедливо: Ксении — могилу, Роману — ящики с золотом. Но Роман против этого не возражал. В доме Стахеевых адмирал Старк проводил совещание командиров. Присутствовали офицеры штаба, капитаны семи бронепароходов — восьмой нёс караул на рейде, капитаны трёх вспомогательных судов и плавбатареи, а также начальник каравана беженцев. Несколько стёкол в окнах гостиной были разбиты, и Роман слышал гневный голос Петра Петровича Федосьева: — Я понимаю, что спасение гражданского населения — наш долг, но ведь мы, Юрий Карлович, воинское соединение! Мы должны сражаться! Если мы не начнём громить красных, то какой смысл в спасении гражданских? — Пётр Петрович, увольте нас от очевидной морали, — это заговорил начальник штаба Смирнов. — У вас есть конкретные предложения? — Есть! Я предлагаю дать бой на перевале против устья Танаевской воложки! Мы сможем атаковать растянутый строй большевистских судов с борта! Кроме того, если поставить здесь, на даче, несколько дальнобойных орудий, мы накроем врага на Сентяковском плёсе! Горецкий передвинулся ближе к окнам. К дачному дому он явился не из лирических побуждений, а по конкретной причине: узнать планы флотилии. Ещё сегодня утром Роман мог бы на «Кологриве» уйти к промыслу, но, обдумывая действия, он понял, что не подготовился. Где будет находиться флотилия, когда он выберется с промысла обратно на Белую? Это важно. Если большевики, преследуя Старка, отправятся вверх по Белой, он, Роман, может оказаться у красных в тылу; его возьмут в плен, и весь план сорвётся. — Я вижу, господа, что многие из вас разделяют мнение Петра Петровича, — доносился из окон голос Старка. — Что ж, это и естественно, и похвально. И всё же я как командующий буду придерживаться своей стратегии, которая заключается в уклонении от решительного сражения. Роман услышал негромкий шум недовольства. — Поясню, господа. У меня две причины. Первая — преимущество врага. У него больше бронепароходов, а также канонерские лодки и три миноносца. Мы неизбежно потерпим поражение и потеряем суда. А они нам нужны. Роману были безразличны битвы и потери, он пытался понять, полезут ли большевики в Белую? Белая маловодна, миноносцы там не пройдут. И какая большевикам добыча на Белой? Несколько сёл и городок Бирск — но уже в трёх часах хода от Уфы. А Уфа занята чехами и войсками КОМУЧа. Нет, с удовлетворением подытожил Роман, красные останутся на Каме. Им важнее разгромить воткинцев, чтобы открыть сквозной речной путь в Пермь. — И второе, — продолжал Старк. — Вы — морские офицеры, и вы мыслите категорией моря. Но мы на реке, господа! И речной флот сам по себе не играет той роли, которую играет морской флот. Речной флот лишь поддерживает тех, кто сражается на берегу. А на берегу наши воинские силы невелики, поэтому наша задача — оборона и эвакуация, но не наступление. Это горько, но прошу вас, господа, держаться достойно выпавшего нам предназначения! Слова Старка Роману не понравились. Адмирал слишком внимательно относился к беженцам, а ему, Роману, надзор ни к чему. Ему необходимо просто исчезнуть, не оповестив о своих намерениях ни начальника каравана, который отвечал за гражданские суда, ни адмирала Старка. Если Фортунатов когда-нибудь примется разыскивать пропавшую часть ценностей, то начнёт он, конечно, с вопросов к Старку. И адмирал не должен ничего знать. Хотя помощь Старка Роману не помешала бы. Для защиты Фортунатов выдал Роману два ручных пулемёта «льюис». Под угрозой «льюисов» Турберн и его рабочие, конечно, извлекут и упакуют оборудование Глушкова. Но Роман обещал Поляку разрушить весь промысел, а как это сделать? Сломать локомобили? Нобелевцы привезут новые. Сжечь вышки? Вряд ли сооружения из сырых досок загорятся; на Апшероне горела фонтанирующая нефть, а потом уж вышки. Лучше всего взорвать скважины. Однако у Романа не было взрывчатки. Её можно было бы взять из запасов флотилии — но у Старка просить нельзя, иначе не соблюсти конспирацию. Собрание завершилось; негромко переговариваясь, офицеры выходили на улицу. К Роману подошёл сердитый Федосьев, размашисто чиркнул спичкой по коробку и закурил папиросу, выпустив большой клуб светлого дыма. После того как под Казанью «Милютин» снял команду «Боярыни» с крыши затонувшего лайнера, между Романом и Федосьевым завязалось приятельство. — Недоволен, Петя? — спросил Роман. — Недоволен! — согласился Федосьев. — Юрий Карлович полагает, что мы ведём какую-то планомерную войну — армию туда, армию сюда, и всегда надо учитывать общую картину. А никакой планомерной войны нет! Вокруг хаос! И в нём побеждает тот, кто атакует! В отличие от Федосьева, Роман после сделки с Поляком был доволен своими обстоятельствами. Он испытывал тихий прилив энергии, очищающий от сомнений и разочарований. Такого с ним давно уже не случалось. Приятно было чувствовать себя укоренённым в жизни, умным и предприимчивым. — Напрасно тогда на Волге я не двинул к Мейреру в Самару, — с горечью признался Федосьев. — Старк разрешал, а я поступил как благородный идиот. Сожаления Федосьева казались Роману нелепыми. — Петя, не поможешь мне раздобыть взрывчатку? — спросил Роман. — А тебе зачем? Ответ Роман заготовил заранее — на всякий случай. — В Дербешском затоне брошена баржа с грузами от моей компании. Хочу по пути её взорвать, чтобы красным не досталась. Занятый своими переживаниями, Федосьев не вникал в суть. — Могу дать пару ящиков с динамитом, — сказал он. — Когда каппелевцев из Лаишева переправляли, я сапёров принял, и они кое-ч то оставили. Роман недоверчиво посмотрел в тёмное небо над шатром дачного терема. Похоже, где-то там, в недосягаемой высоте, и вправду наконец-то сошлись его звёзды. Роман понял, что сегодня же, забрав динамит, он уйдёт к промыслу. — Вернёмся к пристани, Петя, — предложил он. — Я матросов пришлю. 12 Возле Святого Ключа флотилия Раскольникова потеряла целые сутки. На перевале головной бронепароход «Бурлак» был атакован тремя судами белых — первым у них шёл «Милютин». Черпая воду пробитым бортом, «Бурлак» еле убрался с перевала; его покосившаяся труба дымила всеми дырами. Потом на плёс, где расположилась флотилия, начали падать снаряды дальнобойных орудий, бьющих поверх лесных угоров. Флотилия отступила. Мамедов ощущал себя запертым в клетке. Адмирал Старк уводит свои суда всё ближе к промыслу, Горецкий собирается рушить вышки, а он, Хамзат Мамедов, ничего не может предпринять. Он был готов даже украсть лодку, уплыть к учредиловцам, сдаться и потребовать у Старка арестовать Горецкого: вряд ли адмирал потерпит диверсию британского «Шелля» против русского «Бранобеля». Но затея с побегом была неисполнима — лодку сразу перехватит дозорный пароход красных. Так что Горецкий оставался недосягаем. — Дядя Хамзат, у тебя что-то болит? — спросил чуткий Алёшка. — Нычего нэ болит, дорогой, — мрачно ответил Мамедов. Ветреную Каму подметали косые осенние дожди. Перед Елабугой белые снова затопили на фарватере две баржи с камнями. Пока сторожевой катер нашаривал проход, флотилию догнал буксир Грицая. Военморы с завистью смотрели на довольные хмельные физиономии грицаевской команды — видно, в Чистополе братва и повеселилась от души, и трофеями разжилась. — Фёдор Фёдорович, с этими негодяями нам не по пути, — осторожно сказал Раскольникову кавторанг Струйский. Раскольников тонко усмехнулся. Конфликтовать с Грицаем он не желал. Он назначил Грицая командиром отряда из трёх пароходов и отправил на реку Вятку — подальше от флотилии. Пусть Грицай со своей братвой мародёрствует где-нибудь в Мамадыше или Вятских Полянах и не разлагает дурным примером личный состав. Флотилия провожала отряд Грицая как на гулянье — завистливыми гудками. Волька Вишневский с досадой бросил Маркину: — Эх, Коля!.. Обидел ты меня, что к Левку не дозволил перескочить! — Допрыгается ещё твой Грицай, — буркнул Маркин. Сейчас, в конце сентября, небо и воздух словно бы потемнели в каком-то недобром предчувствии, но берега, прежде серые и блёклые от облетевших лиственных лесов, набирали густой и тяжёлый цвет — Кама здесь медленно вплывала в холодную мертвецкую зелень необозримых ельников. За Елабугой наблюдатель, поднявшийся на аэростате, заметил флотилию Старка в селе Набережные Челны. Пять бронепароходов стояли у пристаней, а три судна дежурили на Бетькинском плёсе. Раскольников, поразмыслив, послал вперёд свои миноносцы — должны ведь они хоть с кем-то повоевать. Алёшке нечего было делать в машинном отделении, и он околачивался на палубе — глазел на миноносцы. Длинные низкие корабли с четырьмя чуть склонёнными назад трубами уже не вызывали в нём былого восхищения. Он привык к пушкам и безрезультатным перестрелкам, война ему наскучила. Бурное воображение Алёшки было занято уже другими картинами. — Дядя Хамзат, а ты был на «Вандале»? — спросил Алёшка. — Бил, — ответил Мамедов, думая о своём. Сормовские наливные баржи «Вандал» и «Сармат» фирма «Бранобель» переоборудовала в танкеры. Таких теплоходов не строил ещё никто: их дизеля вырабатывали ток для электромоторов, а электромоторы уже крутили винты. — Лихо у них, правда? — приставал Алёшка. Мамедов удивился, отвлекаясь от своих мыслей: неповоротливая плоская громадина без колёс и дымовых труб — это «лихо»? Алёшка, подобно Шухову, умел находить в технике что-то особое, волшебное, непонятное Мамедову. — Надо буксиры тоже переводить на электричество! — уверенно заявил Алёшка. — Я давно тебе талдычил, а ты не слушал! — Я слюшал! — обиженно возразил Мамедов. Ему нравилось, когда Алёшка говорил о машинах и кораблях. — Буксир можно сделать как трамвай! Прицепился к проводам — бзыньк! — и пошёл вперёд с баржами! Не надо ни дизелей, ни мазутных цистерн!.. Алёшка был воодушевлён своей новой идеей. — Как же провода над рэкой подвэсить? — не поверил Мамедов. — Сначала можно их над каналами на мостах прикрепить, а мосты — ну, как ворота в деревнях: два столба по берегам и перекладина! Ладожский канал — узкий, а длиной сто с лишним вёрст! Там в самый раз электрическая сила! Алёшка быстро шнырял глазами по сторонам, но думал о чём-то своём. — А туерный ход? — Он впился взглядом в Мамедова. — Да, дорогой! — охотно поддакнул Мамедов. — А туэрный ход? Туерами назывались буксиры, которые двигались на мощной цепи, что была проложена по дну реки. Буксир перед носом поднимал эту цепь из воды; по лотку она подавалась на зубчатый вал, вращаемый паровой машиной; буксир пропускал цепь сквозь себя, подтягиваясь вперёд, и за кормой сбрасывал её обратно в воду. С грохотом и лязгом кургузые туеры — «цепные пароходы» — ползали по Москве-реке, Шексне и мелкой Верхней Волге. — «Угличская цепь» в длину триста восемьдесят вёрст! От Рыбинска до Твери! На кой чёрт такую дурь клепать?! Проще использовать провода! — Конэчно проще, дорогой! — Кулибин вообще хотел по всей Волге вкопать в дно столбы, чтобы за них схватывались коноводки! А Кулибин когда жил? Тыщу лет назад! И до сих пор ничего не сделано!.. А если на эти столбы приколотить такие вот кронштейны, — Алёшка широко раскинул руки, — то к ним можно присобачить провода! Будут электрические линии сразу на две колеи, как на железной дороге! С электричеством ледоколы могут весь год держать чистый водный путь от бейшлота хоть до Астрахани!.. Шухов мне обзавидуется!.. Алёшка заметался в тесном пространстве между стеной надстройки и фальшбортом. Хамзат Хадиевич понял, что Алёшка, подобно ему самому, тоже ощущает себя в клетке. Но клетки были разные. Он, Мамедов, боролся с коварством конкурентов. А вот Алёшка хотел бороться с законами природы. Алёшка замер, сведя брови, и замолчал. Мамедов ждал. — Куда сейчас Министерство путей сообщения перевезли? — наконец спросил Алёшка. — В Москву, да? Я проект им пришлю!