— Обшарь их, — распорядился бородатый командир. Несколько солдат, убрав винтовки, ловко обыскали речников, забрали оба пулемёта, а у Романа вытащили наган. — И всё, что ли? — удивился командир. — Вы только с пулемётами и одним наганом припёрлись? Без винтарей? Вот ведь шпаки полоротые! — Кто вы такие? — холодно спросил Роман. — Охрана промысла. — Командир отвечал открыто, без опасений, ведь солдат было больше. — Особый отряд Ижевской народной армии. А вы кто? Речники выдохнули с облегчением: солдаты — союзники! — Мы — от флотилии адмирала Старка. — Свои, значит? — улыбнулся командир, и солдаты опустили винтовки. — Чего ж вы на промысел напасть-то хотели, ишо и с «люисами»? — Не ожидали увидеть тут ижевцев. Командир довольно хмыкнул: — Красные тоже не ожидали. Оченно, бля, удивились недавно. Солдаты, да и речники, засмеялись. — Я Лександр Кузьмич. — Командир протянул Роману руку. — Слушай, Александр Кузьмич, — неловко замялся Роман, — у меня приказ ликвидировать промысел. Оборудование вывезти, вышки взорвать. — А чтой-то так? — огорчился командир. — Дело-то на мази. Нефти покуда нет, конечно, дак ведь бурят. Рано иль поздно добурятся. Роман молча пожал плечами. — Не, брат, — решительно сказал Кузьмич и потрепал Романа по плечу. — У меня приказ ровно в оборот — уберечь промысел. Моих полтора десятка ребят ухлопали, когда мы красную матросню отсюда вышибали. Не обессудь, не могу тебе волю дать. И сила пока за мной. Я здесь главный. Мысли Романа заметались в какой-то пустоте. — И как же нам быть, Александр Кузьмич? — Ну, уж не знаю… — Кузьмич почесал в бороде. — Сгоняй в Сарапул, достань мне другой приказ от командованья. За пару дней управишься. Речники смотрели на Горецкого. Прибавка за промысел — это хорошо, но опытных фронтовиков им не победить даже с пулемётами. — Айда к нам, ребята, — миролюбиво предложил Кузьмич. — Посидим, потолкуем. У нас татарская кумышка из Арлана — как бомба в башку! Хрен с ним, с промыслом! Лучше товарищество почтим! Враг-то у нас единый! Речников явно воодушевила перспектива пьянки. — Роман Андреич, сила солому ломит, — виновато усмехнулся Ощепкин. А Роман чувствовал, как все его планы валятся куда-то в бездну, даже голова закружилась. Что предпринять?.. Сейчас, на ходу, он ничего не мог придумать. Ему нужна была пауза, чтобы привести мысли в порядок. — Что ж, пойдём к тебе, Александр Кузьмич, — нехотя согласился Роман. 03 Кумышку, кислую водку из кумыса, пили в домике начальника промысла, в камералке, уже изрядно загаженной солдатами. Кузьмич предложил гостям ночевать на промысле в казармах рабочих, и Роман не возражал: в железном корабельном кубрике осенью было холодно. Речники и солдаты вперемешку сидели за большим лабораторным столом, обожжённом кислотами. Горели лучины, сопел ведёрный самовар, мужиков развезло в тепле, и всем было хорошо. Хмельной Кузьмич в десятый раз говорил Роману одно и то же: — В Ижевске в исполком иди, там всё решают… Иль бо в Сарапуле к штабс-капитану Куракину, он город брал. Хрен знает, х кому тебе надо… Нас-то Куракин отрядил, а Гольянским фронтом командует Коля Цыганов… — А где инженер, который промыслом управлял? — спросил Роман. — Гниду эту в контрразведку отдали. С красными снюхался. — Как же промысел работает без инженера? — Да как… Буровой-то мастер остался. Возится там чё-то. Роман вышел на крыльцо. У стены сидя спал солдат, к его губе прилипла дымящаяся самокрутка. Из дома доносился нестройный пьяный гомон. Роман посмотрел в чёрное небо. Над великими лесами и великими реками тихо и остро горели россыпи созвездий. Крыши сараев посверкивали изморозью. Сейчас, когда ничто не мешало, Роман мог спокойно подумать, как же ему быть. Затея с уничтожением промысла провалилась. А без оборудования Глушкова соваться к «Шеллю» не имеет смысла. И нельзя везти груз в Уфу — рано или поздно там кто-нибудь вскроет ящики. Кругом тупик! Роман едва не застонал от досады. Ведь у него почти всё получилось!.. Почти всё!.. Неужели он сдастся? Неужели все усилия напрасны?.. Нет! Ему нужна вторая попытка. Он снова явится сюда, на промысел, но теперь уже с вооружённым отрядом, и никто его больше не остановит. Интерес «Шелля» не пропадёт, необходимо только суметь правильно его организовать. И он, Роман Горецкий, сумеет. Ящики с ценностями Госбанка должны ждать его здесь, на промысле. Их надо спрятать, чтобы никто не отыскал. А как?.. И Роман догадался. Один раз ящики уже пережили крушение планов — пролежали несколько дней в трюме утонувшей «Боярыни». Пролежат и другой раз, ничего им не сделается. Нужно затопить «Кологрив» вместе с грузом. Потом, когда будет удобно, он, Роман, достанет ящики обратно, как достал с «Боярыни». И есть только одно требование к затоплению теплоходика: никто не имеет права знать, на дне какого омута упокоится несчастный «Кологрив»! В доме раздавалось хмельное пение — солдаты и речники напились так, что утром ничего не вспомнят. Зачем же упускать момент? Чего тянуть?.. Свой план Горецкий додумывал уже на ходу — он шагал по тёмной лесной дороге от промысла к пристани. Заиндевелая листва жёстко хрустела под ногами, в голых кронах деревьев изредка синими искрами вспыхивали осенние звёзды. План сложился простой и ясный — каким и бывает хороший план. Роман угонит «Кологрив» и неподалёку в протоке отправит его на дно: он заметил там глубокую заводь. На «Кологриве» есть лодка — матрос Мальцев выпросил её в Дербешском затоне; на лодке Роман сплывёт до устья Белой и дальше вниз по Каме — до флотилии Старка. Федосьев сказал, что Старк знает о намерении Романа уничтожить промысел. Значит, Роман сообщит адмиралу, что охрана промысла расстреляла «Кологрив» из орудия, а уцелевшие члены команды выбрались на берег и, плюнув на всё, ушли в ближайшую деревню. Вряд ли Старк будет проверять эту версию и повернёт на промысел. И Романа повезут в Уфу. А брошенная им команда пускай решает сама, куда ей податься. …«Кологрив», конечно, стоял у баржи. Во тьме чуть светлели надстройка и рубка. На судне вахтенным оставался матросик Мальцев, и он, похоже, спал — окна рубки были чёрные. Однако на мостках Роман услышал какой-то стук. Молоденький Мальцев не выдержал терзаний любопытства. Поняв, что до утра никто на судно не явится, он решил заглянуть в загадочные ящики — почему капитан запретил их трогать?.. Мальцев откинул створку люка, спрыгнул в трюм и пожарным топором отдирал крышку от верхнего ящика. Роман едва не задохнулся в ледяном бешенстве. Конечно, он учитывал присутствие вахтенного — и хотел просто отослать его на промысел. Но сейчас этот дурачок, запалив спичку, по слогам читал надпись на внутреннем коробе: — Го-су-дар-ств… тв… вен-ный… банк… Роман негромко свистнул. Мальцев обернулся и выронил спичку. — Ой!.. Господин капитан!.. — Удовлетворён? — сквозь зубы спросил Роман. Мальцев жалко засуетился в трюме, будто в разрытой могиле: — Простите, Роман Андреич!.. Лукавый попутал!.. Я не растреплю, душой своей клянусь!.. Я всё-всё закрою, как было, никто не догадается!.. Он выбросил топор на палубу и принялся прилаживать крышку обратно. Роман смотрел на старания матросика и молчал. Мальцев всё равно проболтается — не сегодня, так послезавтра, когда осмелеет. Но дело не в нём. Роман осознал, что он, оказывается, не верит не только Мальцеву — он вообще не верит судьбе. Нельзя полагаться на удачу, на добрую погоду и на людские обещанья от чистого сердца. Убить бы Мальцева — и конец опасениям. Однако своими вихрами Мальцев так похож на Алёшу Якутова… Неужели придётся взвалить на себя непосильный груз — жить под угрозой разоблачения?.. Роман словно бы не успел себя поймать. Он схватил пожарный топор, нагнулся над проёмом трюма и рубанул Мальцева по затылку. В последний миг он зажмурился — словно давал кому-то шанс отвести его руку, но звёздный блеск был неподвижен. Мальцев тупо взмыкнул и ткнулся лицом в ящик. …Он снял швартовы, слез в машинное отделение и запустил дизель, поднялся в рубку и взялся за штурвал. «Кологрив» малым задним ходом тихо пополз вниз по протоке. До примеченной заводи было совсем не далеко. Роман поспешил из рубки на нос и сбросил якорь, затем снова нырнул в машинное и остановил двигатель. Раздевшись до подштанников, чтобы не испачкаться в крови, Роман выволок тело Мальцева из трюма, притащил из форпика цепи — боцманский запас, обмотал труп и спихнул его с палубы. У борта бултыхнуло. Взрывчатку — подарок Федосьева — Роман хранил у себя в каюте под койкой. Поколебавшись, он решил, что пяти прямоугольных брикетов будет достаточно. Он заложил брикеты под дизель, чтобы взрыв отразился от двигателя и пробил днище у судна. Длины бикфордова шнура хватит минуты на две. Роман помедлил, тщательно вспоминая, всё ли сделал, и поджёг шнур. Он выскочил на палубу, осторожно перебрался в лодку, куда уже скинул узел с одеждой, и мощно погрёб к берегу. Лодка скользила по глади, в которой смутно мерцали звёзды. В оголённых кронах леса на дальнем берегу запутался сверкающий Орион. «Кологрив» стоял покорно и неподвижно, как лошадь у коновязи. Роман ждал. Ничего не менялось. Роман ждал. Ничего не менялось. И наконец в утробе «Кологрива» глухо бабахнуло. Не было столба пламени и разлетающихся обломков, ничего ниоткуда не полыхнуло, только вода во все стороны вдруг покрылась мелкой судорожной рябью. «Кологрив» вздрогнул. Роман смотрел, запоминая все подробности. «Кологрив» неторопливо тонул на ровном киле — будто декорация уезжала под сцену. И Роману почудилось, что его корабль смертельно оскорблён: умирая, он словно бы не пожелал даже оглянуться на своего капитана. 04 После допросов их заперли в трюмной каюте с одним лежаком на троих. Волька Вишневский уступил место Алёшке — всё равно сам он туда не влезал: коротко для его роста. У Вольки от контузии раскалывалась голова, и он сел на пол в углу. Алёшка гулко кашлял, простудившись на мостике «Вани»; Мамедов уложил его, накрыл своей кожаной курткой и притулился в ногах. Иллюминатор, маленький, как донышко бутылки, ночью почти не давал света. — Я этим гадам ничего не сказал, — глухо сообщил Волька. — Будут пытать — стерплю, и расстрела не боюсь. Я на Свислочи в разведку с пластунами ползал, в штыковых был, у меня Георгиевский крест!.. Мамедов не ответил. Этот не по годам рослый парень и вправду был отважным солдатом, но у Мамедова вызывал только пренебрежение. Глюпый. Белым и так известно о красной флотилии всё, что им надо. И они давно бы расстреляли пленников, если бы хотели. Хамзата Хадиевича угнетало другое. Адмирал Старк не пожелал вникать в дела промысла — а с таким равнодушием «Бранобель» никогда не сталкивался. И ещё вот Альоша сильно простыл… Хамзату Хадиевичу случалось терпеть поражение. В неудаче он себя не терял. И сейчас он упрямо и спокойно ждал, что будет дальше. Если Горецкий добьётся своего, ему, Хамзату Мамедову, придётся действовать уже в совсем новых обстоятельствах. Не в первый раз. Но главное — вылечить Альошу. На рассвете машина задышала глубже, забрякали швартовы, за стенкой заплескалось, и буксир отвалил от пристани. Алёшка спал. Хамзат Хадиевич время от времени трогал его лоб — горячий. Нужен доктор. Днём, когда буксир зачем-то остановился на реке, — похоже, стягивал кого-то с мели, Мамедов принялся стучать кулаком в дверь. — Фэлшера позовы! — крикнул он через дверь охраннику.