Глава первая – Елена! – донеслось снизу. – Итс ми, – пробормотала я, колотя по клавиатуре в темпе, соответствующем стремительному развитию сюжета. – Ай эм Элена, йес… Мой ГГ, что в переводе на нормальный язык означает «главный герой», вплотную приблизился к финалу и уже набирал в широкую грудь воздуха, чтобы на прекрасном – не как у меня – английском произнести свое знаменитое: «Встретимся в следующей жизни, беби!» Да, вот такой он, мой ГГ. Пафосный любитель банальщины. – Елена, спустись ко мне, пожалуйста, если тебе не очень трудно. – Голос тети Иды сделался язвительным. Мне, конечно же, нетрудно к ней спуститься. Во всяком случае, гораздо легче, чем ей ко мне подняться. Возраст 80+ и артритные суставы не располагают к штурму крутой высокой лестницы, а я-то почти вдвое моложе, я еще и по перилам съехать могу. Ступенька лестницы скрипнула. – Иду, иду! – прокричала я, испугавшись, что тетя Ида все-таки решится на опасное восхождение. – Встретимся позже, беби, – это я сказала уже своему ГГ, вынужденно оставляя его на произвол судьбы. Впрочем, ничего с ним в мое отсутствие не случится. За это моя авторская душенька спокойна. Я закрыла ноутбук, дробно пересчитала ногами два десятка степенек, сбежав на этаж ниже, и доложилась: – Рядовой Логунова по вашему приказанию прибыла! Вообще-то я не рядовой, а целый младший сержант – давным-давно получила это воинское звание вместе с дипломом филолога. Довольно странный комплект, но это факт: в университете у нас была военная кафедра. Однако рядом с тетушкой лычками козырять бессмысленно, она-то минимум полковник, если вообще не генерал. Наша Ираида Львовна совсем не простая старушка – она много лет командовала конструкторским бюро, где проектировали подводные лодки. Подробностей я не знаю, но чем-то очень серьезным занималась тетя Ида, раз выезжать из страны ей разрешили только несколько лет назад, аккурат под восьмидесятилетний юбилей. – Я не приказывала, а вежливо попросила. – Тетушка приподняла ниточки бровей и плавно повела рукой, предлагая мне присесть. Стул она загодя выдвинула и развернула так, чтобы с него открылся лучший вид на середину комнаты. Я поняла, что сейчас состоится очередная презентация, подавила вздох и заняла отведенное мне место восторженного зрителя. Тетя Ида важно просеменила на условную сцену, встала под люстрой, жестом фокусника извлекла из рукава какую-то блестящую штуку и осторожно потрясла ею в воздухе, добиваясь эффекта непрерывного слепящего сияния. Грамотно занятая ею позиция под люстрой а-ля Эрмитаж этому очень способствовала. Я послушно прижмурилась и восхищенно воскликнула: – Ух ты! – И это все, что ты можешь сказать? – не удовлетворилась тетя Ида. – Роскошная штука! – добавила я восторга. – Шик, блеск, красота! А что это? – А ты не видишь? – Тетушка решила потянуть, поинтриговать. И я бы ей подыграла, конечно, но у меня наверху в макбуке ГГ замер в дико неловкой позе – с полной грудью воздуха, уже открытым для финальной фразы ртом и наведенным на цель пистолетом. А я же не мучительница какая-то, я добрый автор и желаю максимально приблизить хеппи-энд. И момент получения мною заслуженного гонорара. Поэтому я поторопилась спросить: – Это новый ошейник для Вольки? Волька – любимый четвероногий друг тети Иды, здоровый серо-полосатый зверь хулиганской наружности. Волькой кот назван не потому, что своеволен и свободолюбив, хотя он именно таков. Это сокращенное на старинный манер человеческое имя Владимир: тетя Ида считает, что ее кот – вылитый поэт Маяковский. И она права, какое-то сходство угадывается: тяжелый взгляд исподлобья, полосы на лбу подобием растрепанной черной челки… Волька – зверь роскошный и весьма харизматичный. Хотя гламурный ошейник ему, конечно, не пойдет – не впишется в образ. Я, очевидно, ошиблась с предположением о назначении сверкающей штуки. Сдвоенное фырканье, изданное одновременно котом и его хозяйкой, подтвердило, что моя версия неверна: мне представили вовсе не обновку для Вольки Владимировича. – Это браслет, Елена! – Тетя Ида выступила на авансцену, чтобы настойчиво потрясти своей добычей перед самым моим носом. – С Блошки, – уверенно предположила я. Тетя Ира обожает блошиные рынки, знает в славном Питере все места, где периодически возникают развалы с милым ее сердцу хламом, и обходит их дозором регулярнее, чем Мороз-воевода – свои зимние владения. В любое время года выдвигается на тихую охоту и неизменно возвращается с добычей. Потому-то тетина квартира больше похожа на захламленный музей, чем на комфортное человеческое жилище. У нас даже в санузле линогравюры на стенах и фарфоровые статуэтки на полочках! Мне это кажется весьма забавным – сидеть на унитазе с видом на целую толпу пастушек, балерин и собачек. На самом нижнем ярусе, кстати, помещаются фигурки кошечек – это чтобы и Волька, пребывая в своем кошачем клозете, заодно приобщался к прекрасному. То есть это я так думаю. Тетя Ида ни мне, ни коту свой художественный замысел не поясняла. – А вот и не с Блошки, не с Блошки! – Тетушка обрадовалась, что я не угадала. Ей нравится быть оригинальной и непредсказуемой. – Это мне Марфинька подарила! Винтаж, между прочим, и недешевый: серебро 875-й пробы со звездой и натуральный горный хрусталь! – Супер. А вы чем отдарились? – Я не усомнилась, что по факту имел место какой-то бартер. Марфинька, она же Марфа Ивановна, стародавняя знакомая Ираиды Львовны – из разряда заклятых подруг. В розовой юности эти барышни из благородных семейств кавалеров друг у друга отбивали, а на закате жизни истово соревнуются в богоугодных делах: у кого куличи на Пасху выше поднимутся да кто поболе облагодетельствует ближнего своего. Если Марфинька преподнесла Идочке ценный подарок, то наверняка получила симметричный ответ. – А я ей – ту мраморную плакетку с серебряной с позолотой медалью Руффони, которую купила за восемнадцать евро на Блошке в Ницце. – Которую Волька уже три раза с полки сбрасывал? Кот, в отличие от хозяйки, не великий ценитель прекрасного. Как-то он нещадно подрал когтями картину маслом, о которой тетя Ида говорила, что это «убедительное подражание французским импрессионистам», а однажды расколотил надтреснутую тарелку Императорского завода с царским вензелем. Мраморную плакетку, по форме похожую на миниатюрную гладильную доску, Волька то ли сильно невзлюбил, то ли, наоборот, не мог обойти вниманием и постоянно распускал лапы, норовя смахнуть ее с полки на пол. – У Марфиньки нет кота, плакетке ничего не грозит. – Тетушка подтвердила, что медаль работы Руффони нас покинула из-за Вольки. Вспомнив о питомце, она заозиралась: – Воленька, дружочек, а иди-ка сюда! Может, и в самом деле это будет тебе парадный ошейник, браслет ведь на очень широкую руку… Смекнув, что сейчас начнется битва титанов – тетушка настойчиво станет украшать кота высокопробным серебром с хрусталем, а Волька будет яростно возмущаться и сопротивляться, – я поспешила откланяться. О ходе сражения его участники все равно проинформируют меня выразительными воплями, не обязательно мне при этом присутствовать. У меня же ГГ застрял на последней странице романа, которого трепетно ждут и издатели, и читатели. И сам Питер Блейк-Воронцофф, чтоб его приподняло и шлепнуло, как ту многострадальную плакетку, подбитую кошачьей лапой. Этого самого Питера Блейка я откровенно недолюбливаю. Ему это, грубо говоря, по барабану: у Питера такая армия фанатов, что мой невысказанный одинокий протест бесследно тонет в потоке комплиментов и восторженных отзывов. Мистер Блейк-Воронцофф – весьма популярный американский писатель русского происхождения, автор серии бестселлеров об агенте под прикрытием, специализирующемся на Восточной Европе. И вот, собственно, причина, почему я без пиетета отношусь к этому Питеру Блейку: романы за него сочиняю я. И платят мне за них намно-о-о-ого меньше, чем ему. А в выходных данных мое скромное имя вообще не указывают. В общем, вы поняли: я бедный, беспощадно эксплуатируемый литературный негр. Жертва колониальной политики крупного заокеанского издательства и лично наглого Питера. Тут я, конечно же, немного лукавлю, потому как условия сотрудничества со мной детально оговаривали, и я прекрасно понимала, на что шла. Я только не знала, что однажды так сильно устану от нашего с Блейком ГГ, что продолжать сосуществовать мы не сможем. Или я, или этот ГГ – один из нас должен будет уйти! Если не в мир иной, то из проекта – точно. Попытки к бегству я совершала уже неоднократно, но до сих пор они не имели успеха. Сама виновата: не надо было сдаваться, малодушно соглашаясь на несколько улучшенные в материальном плане условия. Но не все жирному американскому коту масленица! Теперь я твердо решила: заканчиваю очередной роман – и на этом финита ля мое литературное рабство! Хватит с меня, пусть теперь Блейк-Воронцофф, объявленный восторженными критиками чуть ли не гением, собственноручно строчит бестселлеры! Не подумайте, однако, что я собралась коварно подвести Блейка, он же Воронцофф, поставив его перед фактом. Нет, я его заранее предупредила! Прежде чем взяться за последний роман, честно уведомила нанимателя, что это будет моя лебединая песня в качестве и. о. Питера. И теперь с не меньшим нетерпением, чем мой ГГ, дожидаюсь момента, когда сама уже смогу произнести, адресуясь к американскому коллеге: «Встретимся в следующей жизни, детка!» Может, в очередной реинкарнации уже не я, а сам Блейк-Воронцофф будет заниматься литературной поденщиной и строчить романы под чужое имя ради кусочка хлебушка с маслицем… Тут мое обоняние уловило доносящийся снизу запах чего-то вкусненького. Так, надо заканчивать финальную сцену… Я занесла руки над клавиатурой, готовясь исполнить последний аккорд, но не успел наш с Питером злосчастный ГГ взвести курок, как затрезвонил мой мобильный. – Есть минутка? – вкрадчиво спросила Ирка. Я подавила тяжкий вздох, виновато покосилась на экран макбука с недописанным финальным абзацем и кротко ответствовала в трубку: – Конечно. Слушаю, читай! Таким взволнованным голосом с придыханием моя лучшая подруга разговаривает со мной лишь тогда, когда намеревается озвучить очередное сочиненное ею стихотворение. Увы мне, Ирка несколько лет назад решительно подалась в поэтессы и упорно не желает покидать скользкую стезю рифмоплетства, несмотря на то, что ее никто нигде не печатает. Да и слушаю ее только я одна, и то не из любви к искусству, а по долгу дружбы. – Вот, послушай, родилось у меня только что. – Обрадованная подруга откашлялась и с легким завыванием продекламировала: Большая машинка Бетономешалка