– То есть имеет смысл поискать камеры на пути от пышечной до ее дома? – сделала правильный вывод подруга. – Ладно, пошли в пышечную, я там еще не была. – Она снова ущипнула себя за бочок, а потом махнула рукой. Самоотверженная наша. Пышечная на Большой Конюшенной – популярное городское кафе в советском стиле, где можно купить традиционные пончики, в Питере почему-то называемые пышками, а также кофе и чай. Это заведение очень любят туристы и, как ни странно, наши старушки-подружки Марфа Ивановна и Ираида Львовна. Не знаю, чем их так привлекает незатейливая забегаловка формата «махровый совок». Ностальгия у них, наверное, по временам далекой молодости. Нам с Иркой повезло – очереди в пышечную не было. Случается, что хвост желающих совершить гастрономический экскурс в историю тянется на полквартала. – Какая прелесть! – войдя и оглядевшись, умилилась Ирка. В этот момент дородная тетка в белом халатике и кружевной наколке как раз рявкнула грозным басом: «Кто с картами, очередь не занимайте, терминал сломался, оплата только наличными!» – У тебя есть наличка? – с беспокойством спросила я подругу. Могла и не спрашивать! – Есть доллары, евро и рубли – наши и белорусские, – доложила Ирка и вытащила из сумки пухлую косметичку, заменяющую ей кошелек. Она поймала мой ошеломленный взгляд и пояснила: – Что ты так смотришь? Да, я подготовилась! Ленобласть граничит с Финляндией, и Польша рядом, там евро, а в Беларуси – их рубли! – А Америка у нас где? Зачем доллары? – На всякий пожарный случай! – отчеканила подруга и, порывшись в своем денюжнике (понравилось мне это выразительное словечко интуриста Уоррена), вынула пятисотку. – Хватит? – Вполне, цены тут демократичные. – Я рывком продвинулась к кассе, поскольку не все стоявшие в очереди перед нами оказались так же запасливы, как моя подруга, и вынужденно отступили перед лицом необходимости платить бумажными деньгами. – Кофе больше нет! – гаркнула буфетчица и брякнула половник в опустевшую кастрюлю, из которой разливала по стеклянным стаканам бурую жидкость. – И слава богу, – пробормотала я. Что-что, а кофе в советском общепите был отвратительный. Пончики же оказались вполне ничего. Мы взяли сразу дюжину, чтобы как следует распробовать, и переместились за столик, мокрый от того, что по нему только что проехалась влажная тряпка. – Чего-то еще не хватает, – озираясь, пробормотала Ирка. – Чего же? – Я критически осмотрела натюрморт из присыпанных сахарной пудрой жирных коричневых пончиков (ой, извините, пышек!), граненых стаканов с оседающими в янтарной жидкости крупными чаинками и подставки с бумажными салфетками, экономно нарезанными треугольничками. – Не на столе, а вообще. – Подруга помахала рукой, не то разгоняя ароматизированный кухонным чадом воздух, не то щупая что-то невидимое. Как по сигналу, рядом с нашим столиком материализовалась бабка в таком же, как у узника стеклянной будки Бори, синем халате. Плюхнув на пол сочащуюся влагой тряпку на швабре, она потребовала: – Ноги уберите, не намоешь за вами, ходют тут, топчут… Ирка просветлела челом и победно щелкнула пальцами поднятой руки: – Вот оно! Теперь даже Станиславский поверил бы: это правильный советский общепит! Умиротворенная, она впилась зубами в пончик. Некоторое время мы вдумчиво дегустировали фирменное блюдо, потом Ирка вытянула ноги, которые спрятала под стул по требованию бабки-поломойки, пошевелила стопами и пожаловалась: – Ноги болят. Давно я столько пешком не ходила, отвыкла. – Она запила этот печальный факт чаем и развила свою мысль: – Думаешь, Марфинька отсюда до дома на своих двоих топала? – Думаю, нам есть кого об этом спросить, – ответила я и достала смартфон, чтобы позвонить тетушке. Она могла знать, воспользовалась ли Марфинька после ухода из пончико-пышечной общественным транспортом. Наверняка старушки-подружки вместе вышли. Но тетя Ида на мой звонок почему-то не ответила, хотя утром говорила, что выходить из дома не собирается. Я выждала пару минут, позвонила еще раз – с тем же нулевым результатом – и встревожилась. – Вернемся домой? – правильно поняла мое беспокойство Ирка. – Старый человек, ты же понимаешь. – Я виновато развела руками. – Вдруг плохо стало… – Тогда поспешим, – не стала спорить подруга. Мы ускоренно завершили трапезу и пошли к метро. В вагоне я перебирала ногами, как застоявшийся конь, по улице потом почти бежала, а у самого дома, когда мы уже гулко протопали под аркой и вырулили во двор-колодец, вдруг притормозила. – А это что за садовый гном? В модном монохромном цвете? – Ирка тоже остановилась, присматриваясь к неожиданной картине. На крыльце сидел Уоррен. Куртка на нем была вчерашняя, красная, а цветы он принес новые, сразу два букета мелких розочек – цвета фуксии и винно-бордовый. – А это наш второй ограбленный, тот самый Уоррен, – со вздохом объяснила я. – Интурист? – Подруга приосанилась и кашлянула с намеком. Тут и Уоррен нас заметил. Он вскочил со ступеньки, распрямился, потом снова согнулся, потянувшись за букетами, – будто земной поклон отвесил. – Ишь ты! Вежливый. – Ирка хихикнула. Мне было не до веселья. – Идем. – Я снова ускорилась, отмахнулась от незваного гостя с его букетами: – Это все потом! – И взмыла вверх по ступеням. – В дом никто. Бабушка уходить? – лопотал, не поспевая за мной, интурист. Слово «бабушка» он произносил как в голливудском кино: с ударением на «у». – Да не дай бог, – на ходу перекрестилась Ирка. Она прониклась моим беспокойством. Тетушка уважает армейскую дисциплину и без предупреждения могла уйти только на тот свет. Ни стучать, ни звонить в дверь я не стала. С разбегу воткнула в замочную скважину ключ, хотела провернуть его, но не смогла – дверь оказалась не заперта. Я толкнула ее, ворвалась в тесную прихожую – и сразу же увидела тетю. Она лежала у подножия лестницы – аккуратный пучок растрепан, одна нога неловко подвернута. Я подскочила к ней, хрустя рассыпанными шпильками под ногами, коснулась шеи – теплая! И пульс есть! – Ира, скорую, живо! – гаркнула подруге. Та уже прилепила к уху мобильник. – Что помочь? Как делать? – бочком подобрался ко мне Уоррен. – Делать так: сесть вон там и не путаться под ногами. – Я отмахнулась от него, заодно указав на табурет. Ирка закончила короткий разговор с диспетчером скорой помощи и принесла мне подушку с дивана: – Переносить ее не стоит, вдруг спина повреждена, но можно мягкое под голову… В качестве мягкого тете под голову я уже использовала свои колени. Старушка слабо, но дышала. Однако приводить ее в себя я не рискнула, хотя помнила, что у Ирки всегда под рукой нашатырь. Скорая приехала удивительно быстро. Наверное, это потому, что Ирка сразу сказала, что пострадавшая – старушка-блокадница, в Питере к таким отношение особое. – Тут точно перелом и, я думаю, сотрясение, проверим на МРТ, – сказал молодой медик – фельдшер прибывшей скорой. – Придется ее в машину на руках, с носилками на вашей лестнице не развернуться… – Развернемся не на нашей. Я протолкалась сквозь небольшую толпу – доктор, Ирка, Уоррен, девушка-фельдшер – ко второй двери на нашей лестничной площадке, придавила кнопку звонка и договорилась с выглянувшей соседкой, что тетушку на носилках пронесут через ее квартиру. Она классической барской планировки – с черным ходом и парадным на широкую лестницу. В больницу с тетей поехала я. Ирка и Уоррен трогательно махали отъезжающей скорой. Я почему-то вспомнила, что не поставила в воду принесенные интуристом букеты. Тетя была бы этим очень недовольна. Я погладила старушку по руке и осторожно разжала ее стиснутый кулачок. На резиновый коврик выпала какая-то маленькая штучка. Я машинально подобрала ее. Это была пуговка – металлическая, с четырьмя дырочками и оттиснутыми по кругу буковками. Я сунула руку в карман и достала вторую такую же – ее мне Светочка дала. Пуговки оказались идеальной парой. Глава четвертая