– Мы?! Нет! Не натворили. Мы… как бы это сказать… обнаружили то, что кто-то натворил, вернее, спрятал, до нас. И у нас. Точнее, в моей новой квартире. – У меня почему-то с трудом получалось вырулить на нужную тему. – Труп? – опять спросил полковник. – Да что ж у тебя фантазия такая скудная, Сереженька? – расстроилась я. – По-твоему, прячут только трупы? – А что же еще? – Клады, Сережа! – Где? В новостройке в Мурино?! – Похоже, у меня получилось удивить искушенного мента. – Представь себе! – Мы тоже в шоке! – громко сказала Ирка, демонстрируя солидарность. – И что за клад? Наркота? – Все-таки плохого мнения ты о Питере и окрестностях, – посетовала я. – Никакая не наркота. Сейчас скажу, ты готов? Два бриллианта примерно на сто тысяч баксов! – Неожиданно, – помолчав, признал полковник. – Еще бы! Мы приехали проверить, нет ли в квартире строительных недоделок, увидели небрежно замурованную розетку в пятне сырого цемента, поковырялись там… – В розетке?! – В цементе! Дуры мы, что ли, в розетку соваться! – рявкнула Ирка. А я смущенно промолчала. Я-то как раз в нежном детстве, помнится, сунула в розетку стальную вилку. Не помню зачем. Помню, как мама кричала, что у нее слишком мало детей, чтобы позволить им самоубиваться электротоком. Но я же выжила! И даже, кажется, не сильно пострадала… – Там, в цементе, была запрятана пластмассовая капсула от медицинских бахил, а в ней – бриллианты, – договорила Ирка, от слова к слову успокаиваясь, так что «бриллианты» прозвучало уже с нежностью. И верно, они же лучшие друзья девушек. – Вы их, конечно, оттуда вытащили и унесли с собой, – абсолютно правильно понял полковник наш промежуточный хеппи-энд. – А от меня чего теперь хотите? – Понимания! – Я вернулась в беседу. – У нас тут вышла небольшая дискуссия, мы не сходимся во мнениях по поводу того, чьи это камушки! – Если они не украдены, не находятся в розыске, не оформлены как чье-то ценное имущество, то… Лазарчук сделал паузу, и мы с подружкой занервничали. – Я даже не знаю, – признался полковник. – Надо по обстоятельствам дела смотреть. – Так нет же никакого дела! – Уверена? Между прочим, тайное хищение чужого имущества в крупном размере, а это больше двухсот пятидесяти тысяч рублей, по статье 158 УК РФ предусматривает до шести лет лишения свободы. Мы высокомерно отмолчались. Серега вздохнул: – Ладно, я проясню по нашим каналам, не пропадали ли у кого такие камни. Фотку пришли! Да не художественную, в радужном сиянии, а такую, на которой бриллианты будут хорошо видны. И с чем-то в кадре для масштаба, лучше всего с обычной линейкой. – Сделаю, – пообещала я, а Ирка уже полезла в свою суму – за линейкой, не иначе. – Теперь все? – Полковник зевнул. – Пока да. – Тогда спокойной ночи! – И связь оборвалась. Ненадолго. Мы с Иркой успели сделать с десяток фотографий, все до единой забраковали и сошлись во мнении, что оригинальный натюрморт «Бриллианты с линейкой» будет лучше смотреться при дневном свете, когда мой телефон снова ожил. – Опять ты? – Я искренне удивилась, услышав в трубке голос полковника. – Уснуть не могу, – пожаловался он. – Всю голову сломал, не пойму, объясни мне: как это – ты нашла интуриста под своим окном на крыше? Вы что, живете в домике Карлсона?! Ржали мы с Иркой долго. Я даже расплакалась от смеха. В итоге поблагодарила полковника за скорую психологическую помощь: от нервного напряжения удалось избавиться без медикаментов. А то ведь Ирка уже выставила на стол свой пузырек с валериановыми каплями. Но на этой радостной ноте очередной беспокойный день не закончился. После Лазарчука позвонила тетушка. – Добрый вечер, Леночка, я не слишком поздно, вы еще не легли? – спросила она озабоченной скороговоркой. А я, если бы и легла, от одного ее тона подскочила бы. – Мы не спим! А что случилось?! – Ах, боже мой, не волнуйся, ничего такого… – Ничего плохого? – Да просто старческая блажь. Дело в том, что Марфинька, такая заботливая, решила непременно вывести меня завтра на прогулку и с этой целью раздобыла инвалидное кресло. – Тетя смущенно хохотнула. – Винтажное, представляешь? Целый трон на колесах. – С Блошки? – Я тоже захихикала. – Нет, на этот раз с «Авито», оказывается, там тоже бывают интересные вещи с историей. – Оседлав любимого конька, тетушка оживилась. – Надо будет и мне начать осваивать этот рынок. Даже стыдно, что Марфинька меня опередила, все-таки из нас двоих технарь – я, должна скорее поспевать за прогрессом… – Поспеете, – утешила ее я. – Да, но это не к спеху. Вернемся к креслу. Оно, конечно, величественное, в нем будто еще Рузвельт катался, но есть проблема: коляска довольно тяжелая и неповоротливая. – Тетя вздохнула. – Боюсь, Марфинька переоценивает свои силы, полагая, что сможет меня в ней катить. Мы застрянем на первом же поребрике или, не приведи боже, между трамвайными путями! А отказаться от прогулки нет никакой возможности, Марфинька ее придумала, организовала и так предвкушает – сочинила нам образы в духе Великой депрессии, уже и наряды подобрала… Представь, если нас, таких красивых, трамвай задавит! – А Светочка вам на что? С ней и трамвай не страшен, он первый сдаст назад. – Я приняла предложенный тетей шутливый тон. – Да, Светочка спасла бы ситуацию, но у нее на завтра в планах холодец, она с утра поставит вариться свиные голяшки и должна неотлучно быть дома, чтобы приглядывать за кастрюлей на огне. – Голос тетушки сделался виноватым. – Вот и получается, что я вынуждена снова просить тебя… – Да пустяки, потолкаю я ваше кресло, – успокоила я ее. – Только наряд в стиле «Великий Гэтсби» мне не подбирайте, я терпеть не могу все эти бусины, стразы и пайетки. – То ли дело – бриллианты, – тихо съехидничала Ирка, беззастенчиво подслушивающая мой разговор с родственницей. – Ты что, «Гэтсби» – это двадцатые годы, а Великая депрессия – уже тридцатые, и стилистика совершенно иная: там – блеск и легкость, тут – строгость и маскулинность. – Тетушка не упустила возможность меня просветить. – Наденешь брючный костюмчик – и впишешься идеально. – Впишусь, – согласилась я. – На какое время запланирована костюмированная прогулка? – С утра, сразу после завтрака, то есть по нашему с Марфинькой лазаретному расписанию – в девять. Тебе не слишком рано? – Нормально. Договорились, я буду вовремя. – Мы будем! – поправила меня Ирка и, энергично побив подушку, завалилась на нее боком, как тюлень. – Давай скорее спать, раз у нас завтра ранний подъем. Я поставила будильник в смартфоне на семь тридцать, но подорваться по тревоге пришлось еще до рассвета. Во мраке ночи за окном что-то грохнуло, вслед за шумом и звоном послышались завывания и причитания. – Что? Кто? Кого убили?! – Ирка, чье ложе было ближе к окну, высунулась в него первой. Я потеснила ее в проеме, и мы отважно уставились в ночь. Со стороны наверняка смотрелись бы как Маркс и Энгельс на известном барельефе, только Ленина не хватало. Третьим стал Кружкин – это он полуматерно причитал, опасно свесившись из своего окна этажом выше. В руке у соседа был то ли фонарик, то ли включенный мобильник, лучом которого Василий нервно расчерчивал крышу. Выглядело это как работа прожекторов, обшаривающих темноту во время авианалета, и с завываниями Кружкина, успешно имитирующего сирену, сочеталось пугающе гармонично. – Нас что, бомбят?! – перекрикивая соседа, спросила Ирка, показав, что я не ошиблась с образным рядом. Я сбегала к лестнице, стукнула по выключателю, и свет люстры под потолком рассеял забортную тьму. Стало видно, что на крыше за окном растекается лужа, пузырящаяся и, кажется, шипящая – звуки по-прежнему заглушал Василий. – Больше на химическую атаку похоже, – боязливо отметила я. В этот момент снизу, кажется из пристройки, донесся сердитый голос: – Господа соседи, по какому поводу бесчинство?! – Все-таки Питер – культурный город, у нас бы по-другому сформулировали, – восхитилась Ирка. – Орали бы: «Вы охренели так шуметь, вашу мать!»