Я бухнула в дверь кулаком. – Ты что творишь?! – зашипела на меня Ирка. – Шумишь, как погромщик! Кстати, зачем мы здесь? Я не стала ей ничего объяснять. Жужжание в кабинке прекратилось, послышался недовольный мужской голос: – Что такое? – Мы за хрустальным браслетом! – громко сказала я. – Хотим забрать его! Дверь открылась, из нее вышел коренастый мужичок в холщовом фартуке поверх штанов с рубахой и таких же, как у нашего Бори, сатиновых нарукавниках. Голову украшала затейливая композиция из давно не мытых и не стриженых седоватых локонов и скрученной жгутом цветастой косыночки. Образованные ее концами «ушки» топорщились на виске двумя пестрыми лепестками. – Данила-мастер на пенсии, – веселясь, нашептала Ирка, но мне было не до смеха. – Какой браслет, серебряный? – уточнил Данила-мастер. – Его сдали в скупку, не заложили. – Кто сдал? – требовательно спросила я. Мастер пожал плечами, помедлил, но все-таки ответил: – Мужик какой-то, плешивый, с крошками в бороде. Имя не знаю, я у него паспорт не спрашивал. – Ароматный? Мужик тот? – уточнила я. – Олифой пах? – О, точно, олифой! – Мастер хлопнул себя по лбу. – А я-то думал, чем от него несет! – Василий Кружкин, – обернувшись, пояснила я Ирке. Та перестала хихикать и сурово засопела. – Когда он вам браслет принес? – Да вчера вечером, под самое закрытие… – Где взял, не сказал? – Оно мне надо? – Все ясно с вами, краденым промышляете! – вставила свое веское слово Ирка. – А как докажете? – Мастер ухмыльнулся. – А так! – Я вытащила смартфон, открыла фото Вольки в хрустальном ошейнике и показала его собеседнику. – Узнаете браслетик? Его наш котик носил. Он, кстати, пропал, и судьба его неизвестна, может, его убили, а не только ограбили! – Кота жалко. – Мастер нахмурился. – Котяра классный. У меня у самого кошка, Луизой зовут, тоже дворянка полосатая… Ладно, браслет я вам отдам, выкупайте. – Сколько? – Ирка рывком, как пистолет из кобуры, выдернула из сумки кошелек, наставила его на мужика. – Ну, бородатому я дал ты… две тысячи. – Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три! – передразнила я его известной киношной цитатой. – Давайте по-честному, не усугубляйте своей вины. Тысяча? – Да ну вас! – Мастер развернулся, ушел в свой скворечник, хлопнул дверью, но через секунду высунул в окошко руку: – Полторы! Ирка молча вложила в протянутую ладонь три пятисотки. Рука втянулась и снова высунулась, уже без денег, но с браслетом. Я резко сдернула его с ладони во всех смыслах нечистого на руку мастера, зажала в кулаке, бросила подруге: – Уходим! Мы вышли из каморки и вернулись на улицу. – А это точно наш браслет, в смысле, Волькин ошейник? – спросила Ирка. – Ты даже не рассмотрела его толком! Не напрасно мы деньги отдали, а? – Не напрасно. – Я распустила и потрясла недлинную цепь сверкающих прозрачных горошин. – Это наша вещица, та самая, что на Вольке была. Только – видишь? – замочка нет. Видно, сдернули ошейник с кота, концы и оборвались. – Замочек же не родной был, его совсем недавно Боря припаял, халтурщик мелкий, – припомнила подруга. – Так. Что делать будем? Она зачем-то огляделась, а я посмотрела на часы в мобильнике, который так и держала в левой руке, прикинув время и расстояния. – Тетушка может еще немного подождать свои вещи, давай вернемся в наш двор… – И там набьем морду Кружкину! – с готовностью согласилась Ирка, кровожадно ощерясь. – Подумать только – обидел нашего кота! Художник, называется! Подлец он, а не мастер живописи в жанре ню! Да я его за Вольку… самого в натюрморт превращу! – Только не сразу, сначала мы должны его допросить! – уточнила я новый план действий. Пылая жаждой мщения, мы проследовали обратно, ворвались в наш подъезд, взлетели по лестнице на четвертый этаж и в четыре руки замолотили по двери приюта живописца. Дверь, обитая потрескавшимся дерматином с торчащими из прорех клочьями серой ваты, приглушала звуки кулачных ударов. Мы это быстро поняли и энергично попинали ее ногами. Дверной косяк осыпал нас крошевом штукатурки, а мужской голос из квартиры – ругательствами. В переводе с затейливого матерного на литературный русский смысл фразы сводился к вопросу о личности граждан, неожиданно явившихся в неурочный час. – Мы это! – рявкнула я. – Соседи снизу! – Прекрасные девы? – Голос за дверью подобрел. Я мысленно отметила, что и меня удостоили почетного звания, но ничего по этому поводу не сказала, потому как Василий трагически ошибся. Девы к нему явились не столько прекрасные, сколько злые. Вроде фурий или гарпий. Не зная об этом, Кружкин доверчиво распахнул нам дверь и свои объятия. Гарпия Ирка влетела первой, вонзила акриловые когти в хилые плечи Василия и пригвоздила того к стене. – Какая страсть, какая экспрессия! – пробормотал живописец, продолжая трагически заблуждаться относительно цели нашего визита. – Ты! – сказала я, шагнув в захламленную прихожку и захлопнув за собой дверь. – Признавайся, что сделал с Волькой?! – С каким Волькой, не знаю я никакого Вольку, – забормотал Кружкин и вдруг замолчал. Видно, вспомнил, что одного Вольку знает – так звали мальчика-пионера из книжки про Хоттабыча. Я молча вытянула из кармана хрустальную гирлянду и потрясла ею перед носом допрашиваемого: – Узнаешь? – Нет… да… а что? В чем проблема? – Он неожиданно вспучился, выгнув грудь колесом, и едва не оторвался от стены, но Ирка с уничижительным «Не дуйся, лопнешь!» притиснула его обратно. – Проблема в том, что эта вещь была на шее у нашего кота, который бесследно пропал! – объяснила я. – Вчера ушел гулять в парадном ошейнике, а сегодня мы нашли его в скупке… – Не кота – ошейник, – зачем-то вставила Ирка. – Понятно, что ошейник, котов в скупку не сдают, – сердито заметила я и осеклась: вспомнила чучело рыси в лавке дядюшки Боруха. – А я при чем? – ввинтился в образовавшуюся паузу Василий. – А при том, что скупщик указал на тебя! – рявкнула я. – Это ты сдал ему браслет за тысячу рублей! – Всего за восемьсот! – Кружкин возмутился напраслиной. – Едва хватило на пару бутылочек и закуску! Я еще, дурак, вместо второй водки игристое взял, а вместо сарделек – шоколад! – Он устремил разобиженный взор на Ирку и шмыгнул носом. – А прекрасные девы – они такие: коварные, – съязвила я. – Но вернемся к нашим баранам… – К коту, – опять влезла Ирка. – Где он? Ты что с ним сделал, развратник? – С котом?! – Кружкин шокировался. – Да я его и пальцем… вообще ничем! Я его даже не видел! – Не ври! – Ирка встряхнула допрашиваемого. – Ты нам сказал, что Вольку надо кастрировать! – И надо! – Василий не пошел на попятную. – Хуже точно не будет! Коты, если их кастрировать, сразу спокойными делаются, домашними, тихими… Подруга оглянулась на меня: – Может, проверим эту версию? Но не на Вольке, конечно, а на том, кого не жалко. – Она снова встряхнула Кружкина. Тот уловил намек и протестующе дернулся: – Это угроза?! – Это перспектива, – уклончиво ответила я. – Да не снимал я бирюльку с кота, клянусь мольбертом! Не было там уже никаких котов, когда я пришел, одни следы их присутствия: вонь, шерсть и вот это. – Василий кивнул на браслет, который я так и держала перед его глазами, как гипнотизер. – Бирюлька валялась под столом, я ее подобрал. Не знал, что ваша, иначе занес бы, отдал… Ирка снова глянула на меня, оценила выражение моего лица и, поняв, что я склонна верить сказанному, отпустила задержанного. – Уфф! – Незафиксированный Кружкин сполз по стене на несвежий линолеум и нервно пригладил плешь. – А с вами не соскучишься… Я молча распахнула дверь и вышла за порог, Ирка – за мной. – Может, по бокальчику игристого, а? – крикнул нам вслед неугомонный живописец. – С шоколадочкой… За кота, а?