А тут — Анна Николаевна. Холодильник у неё действительно совсем плохой. Вот она и уговорила Вас продать этого красавца. Правильно, Анна Николаевна? — Да, да, да, — закивала головой Демидова, — всё точно так и было. Я как увидела это чудо, так и пристала: продай да продай! — Вот, а Вера Васильевна, наверное, ещё долго упиралась — мол, самой нужен. Но как же не порадеть соседке — ведь почти родные люди. Вот и поддалась, в конце концов, на уговоры. И цену Вы ей, Анна Николаевна, наверняка сами предложили — по аналогии с магазинными. Так? — Точно так, — заулыбалась Демидова. — Ну, вот видите, как всё замечательно получается! В кабинет вошёл Арсентьев. — Товарищ начальник, разрешите продолжить допрос? — Вы уже покурили? — Так точно! — Тогда продолжайте! — Душевно Вас благодарю! — Славик всё-таки не смог удержаться от порции ехидцы. Олег вышел из его кабинета и занял место в своём. — Строгий у вас начальник, — услышал он голос Демидовой. — Ещё какой! Мы его все боимся, — Славик постарался придать своему голосу максимум серьёзности. — Ну что, милые дамы, продолжим? Далее допрос проходил в духе взаимопонимания. Женщины говорили то, что Вячеслав хотел услышать, а тот их показания с удовольствием записывал. — Ну вот, — удовлетворённо потёр руки Арсентьев, закончив оформление протоколов. — Расследование движется к логическому концу. Вера Васильевна, уголовное дело в отношении Вас я прекращаю ввиду отсутствия в Ваших действиях состава преступления. Копию соответствующего постановления я вышлю Вам по почте. Вера Симанович, до этого стойко державшаяся на допросе, вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками. Славик налил из графина в стакан воды и бросился к ней. — Вот, выпейте. Не надо так волноваться, — бормотал он, немного растерявшись от такой реакции на свои слова. Женщина пригубила из стакана и немного успокоилась. — Спасибо тебе, сынок! — в её взгляде сквозила благодарность. — Ты думаешь, я, старая дура, ничего не понимаю? Вера Васильевна и Анна Николаевна поднялись, собираясь уходить. Славик проводил их до двери. Уже в коридоре Симанович подошла к открытой двери в кабинет Олега. — И тебе, сынок, спасибо! — чувствовалось, что женщина вот-вот разрыдается вновь. — Дай Бог вам всем здоровья! — Вера Васильевна тяжело повернулась и, поддерживаемая под руку Анной Николаевной, побрела к выходу. — Нет, какой всё-таки Стороженко пидор! — Славик стоял в коридоре, набычившись и засунув руки в карманы. — Его бы мать выдернуть на допрос и помурыжить, как эту несчастную женщину. Может, хоть тогда бы у него остатки совести проснулись? — А кто вчера уверял меня, что Стороженко несчастный человек и ему надо посочувствовать? — ехидно спросил Олег. — А что, пидор не может быть несчастным человеком? — вопросом на вопрос ответил Славик. — Наверное, может, — усмехнулся Олег. — А ты, между прочим, если начинаешь прикалываться — то хотя бы предупреди как-то. Я чуть не заржал в самый неподходящий момент. — Ладно, — покладисто согласился Олег, — в следующий раз я скажу: Славик, я начинаю вые…ться! Витька и Арсентьев прыснули со смеху. — Блин, — покачал головой, отсмеявшись, Славик, — осталось ещё двадцать пять дел. А если так с каждым придётся возиться? — Дальше, думаю, будет легче, — ответил Олег. — Твои «спекулянты» ведь наверняка знакомы друг с другом. Так что, полагаю, они теперь будут знать, как вести себя на допросе. Ну, а если какая-то заминка — выходи «покурить», а в это время кто-нибудь из ребят проведёт «инструктаж» с твоими «злодеями». — Нет, — никак не мог успокоиться Славик, — когда я начинаю думать, какой объём бесполезной работы впереди, я готов придушить Стороженко собственными руками. — Раньше надо было д ушить, — усмехнулся Олег, — до того, как он эту кашу заварил. Ладно, мужики, я сегодня слиняю пораньше — у меня дела… — Ага, — ухмыльнулся Виктор, — Карловне привет! Через полчаса Олег с букетом цветов, бутылкой сухого вина и коробкой конфет стоял около дверей Вииной квартиры, не решаясь нажать кнопку дверного звонка. Он чувствовал свою вину перед девушкой, но объясняться не хотелось. А избежать этого, видимо, не удастся. Олег решительно позвонил. Дверь открылась почти тут же, словно Вия ждала его в прихожей. Глаза девушки стали наполняться слезами, она бросилась ему на шею, осыпая поцелуями. Олег подхватил её на руки и понёс в спальню… Такой страстной Вия ещё никогда не была. В ней под пеленой условностей словно проснулся дух её далёких предков, веками живших на этом побережье Балтики. Женщины её племени — свободные и гордые обитательницы прибрежных лесов — не знали удержу ни в чём: ни в любви, ни в работе, ни в бою. Наравне с мужчинами они выходили на утлых лодчонках в море, добывая пропитание нелёгким рыбацким трудом, а, если нужно было, брали в руки меч, наравне с мужьями и братьями, защищая свой очаг и своих детей. Такими же неистовыми они были и в любви — свободные дочери свободного племени. Олег лежал на спине, прикрыв веки. Вия уютно устроилась у него на плече, водя пальчиком по литой груди и квадратикам брюшного пресса. Внезапно она отстранилась от него и села в кровати, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. — Олеженька, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — тихо произнесла она. — О чём? — он открыл глаза и посмотрел на девушку. Поза, в которой она сидела, поражала какой-то адской смесью беззащитности и безумной эротичности. Олег потянулся к ней. Вия мягко отстранилась. — Подожди, любимый, я должна тебе это сказать! Олеженька, я последнее время живу, как на вулкане. Я всё время чего-то боюсь. Ты приходишь, и у нас всё прекрасно, а потом ты вдруг на какое-то время исчезаешь, и я не знаю, где ты, что с тобой? Я не нахожу себе места, я боюсь за тебя — мне всё время кажется, что с тобой что-то случилось. Я боюсь тебя: а вдруг ты нашёл другую — я же знаю, как на тебя смотрят женщины! Я себя боюсь! Я боюсь прикипеть к тебе настолько, что потом придётся отрывать с кровью! Олеженька, что мне делать? Я так больше не могу. Я устала! — И что ты предлагаешь? — грустно улыбнулся Олег. Объяснений всё-таки избежать не удалось. — Любимый, выслушай меня до конца, не перебивая, ладно? Я не прошу чего-то невыполнимого. Просто я хочу, чтобы ты каждый день возвращался ко мне домой, и не издёрганный, как обычно, а спокойный и уравновешенный. Хочу, чтобы тебе не снились больше кошмары, чтобы ты не вскакивал по ночам и не бредил во сне. Я ведь даже не прошу тебя взять меня замуж. Я понимаю, что это несвоевременно, да и мне с тобой и так хорошо! Лишь бы ты всё время был рядом со мной. Неужели я многого хочу? — Виечка, солнышко моё, ты хочешь другого человека. А как мне им стать? Моя служба, к сожалению, другой жизни не предполагает. — А ты брось эту службу! Ты уже своё отвоевал и бандитов наловил столько, что некоторым твоим коллегам на всю их жизнь хватит. Пускай теперь другие этим занимаются! — А я что буду делать? Как инженер я уже давно дисквалифицировался — столько лет вне профессии. Всё, что я умею хорошо делать, — это ловить жуликов. — Олеженька, но ты же прекрасный юрист. Я разговаривала с заведующим нашей юридической консультацией Голдбергсом — он в любой момент готов взять тебя к себе. Он говорит, что как адвокату тебе с твоим опытом оперативно-следственной работы цены не будет. — А откуда ты знакома с Володей? — прищурился Олег. — Ты что, ходила к нему просить за меня? — Дурак! Никуда я не ходила. Владимир Соломонович — старый друг моего отца. Просто встретились недавно на улице, разговорились. Он тебя очень уважает. Олег встал и молча стал одеваться. Вия, съёжившись, жалобно смотрела на него. Казалось, она вот-вот заплачет. Островецкий сел рядом с ней на кровать, взял её руки в свои и поцеловал влажные, солёные от слёз любимые глаза. — Девочка моя, — он погладил Вию по голове, — давай договоримся раз и навсегда: свои проблемы я буду решать сам! А работу свою я люблю, и друзей своих люблю. И если я сейчас уйду — то просто предам их. Я ничего не хочу менять в своей жизни. Да и мне самому уже поздно меняться — я такой, какой есть, и другим уже не буду. Да и не хочу! Я сейчас уйду, а тебе нужно подумать, как жить дальше. Я приму любое твоё решение. Но, если ты захочешь остаться со мной, — тебе придётся принять меня таким как есть. Ты же умненькая девочка, обдумай всё хорошенько! И, если ты поймёшь, что не сможешь выдержать всего этого, — лучше рви сразу, сейчас, пока ещё не так больно, — Олег поцеловал девушку в губы и пошёл к двери. Вия упала на подушку и разрыдалась. Олег медленно шёл по улице, подняв воротник куртки и засунув руки в карманы. В общем-то, конечно, всё правильно. Когда-нибудь такой разговор должен был состояться. И хорошо, что сейчас. Позже было бы значительно тяжелей — и, в первую очередь, для неё. Надо быть честным перед собой: да, эта девчонка тебе нравится, очень нравится, но не настолько, что ради неё ты готов круто поменять свою жизнь. С Алёнкой всё было не так, совсем не так! А этой девушке нужен другой человек — спокойный, домашний, а главное — чтобы любил её без памяти. А ничего этого ты ей — Олег Островецкий — дать не можешь. Ниче-го! Так что — получается: всё правильно, всё путём. Почему только так муторно на душе? Олег остановился, с удивлением обнаружив, что ноги сами принесли его к отделу милиции. «Родная хата», — усмехнулся он и направился к себе в кабинет. Домой решил уже не ехать — поздно, автобусы не ходят, а просить дежурную машину не было желания. Олег зашёл в кабинет, снял с вешалки шинель, постелил её одной полой на стоящие в ряд около стены четыре стула, лёг и укрылся второй полой. «Не в первый раз, — невесело подумал он, — и, скорее всего, не в последний». Сон не шёл. «Старею, что ли? — удивился Олег. — Раньше только бы голову было куда положить, а сейчас кручусь, как вьюн на сковородке. Всё, спать! — приказал он себе. — Завтра тяжёлый день…» Утром Олег встал пораньше, умылся, заварил себе кружку чая и сел за пишущую машинку. Предстоял день «бесполезного перевода бумаги». Островецкий, как и другие работники милиции, терпеть не мог это бумаготворчество, но, к сожалению, процентов пятьдесят, если не больше, рабочего времени следователя тратится именно на него. Чтобы передать дело в суд, нужно «обрубить хвосты», то есть из него должны быть выведены не установленные следствием лица, ненайденные похищенные вещи и многое другое, не относящееся к данному конкретному преступлению. Вот и рождается в муках на свет божий отдельное поручение следователя органу дознания с грозным напоминанием уголовному розыску непременно в десятидневный срок установить лицо, которому обвиняемый А продал магнитофон, похищенный у гражданина Б, а также принять меры к обнаружению и изъятию этого чуда техники. При этом никого не волнует, что чуду техники уже лет двадцать, и ценность оно имеет разве что историческую. Раз этот хлам фигурирует в деле — он должен быть найден, о чём и напоминает следователь оперу в отдельном поручении. И тут же пишет ответ на него от имени начальника уголовного розыска, что «предпринятыми мерами розыска установить данное лицо и обнаружить похищенный магнитофон не представилось возможным». Нет, конечно, не у каждого следователя есть в столе стопка чистых листов бумаги, подписанных начальником уголовного розыска, но у майора Островецкого она имеется. А затем выносится постановление о прекращении уголовного дела в части розыска похищенного магнитофона и неуловимого приобретателя. Причём неустановленное лицо, которое купило похищенную вещь, априори считается невиновным, так как, якобы, не знало о криминальном происхождении товара. То, каким образом следствию стали известны тайные помыслы неустановленного приобретателя, остаётся за скобками, но дело в отношении него прекращается ввиду отсутствия состава преступления. И, не дай Бог, следователь, заподозрив криминал в его действиях, выделит дело в отдельное производство в целях установления приобретателя и привлечения его к уголовной ответственности. Такому горе-следователю придётся долго скрываться от коллег из уголовного розыска, но всё равно он будет пойман и справедливо бит. А «неустановленное лицо», кстати, живёт на соседней улице. Просто к моменту, когда к нему пришли с обыском, оно уже успело сбагрить злополучный магнитофон. Нет, можно, конечно, провести массу оперативно-следственных мероприятий, отдать «барыгу» под суд, где ему будет вынесено «суровое» наказание в виде штрафа или, что ещё хуже, года условно, но так бывает только в плохом кино, когда менты от скуки целым отделением раскрывают кражу маринованных огурцов. Хотя всё-таки бывают случаи, когда злополучный магнитофон ищут до упора, но, в таком случае, за ним должно стоять, как минимум, убийство. А так — зачем сворачивать горы, чтобы попугать несчастного «барыгу». Гораздо эффективнее выдавливать из него при случае ценную информацию о действительно серьёзных преступлениях. «Вор должен сидеть в тюрьме!» — говорил капитан Жеглов, — а вот его сообщники — совсем не обязательно, — добавили советские законодатели. Вот почему Олег терпеть не мог этой бумажной каторги. Но и без неё нельзя. Требования УПК надо выполнять в полном объёме. Если хоть одной бумаженции не окажется в деле — можно запросто получить «доследняк»[86]. Олег однажды выиграл у коллег бутылку коньяка, поспорив с ними, что в суде эти бумаги никто даже не пролистывает и не читает. В одном из направляемых в суд дел он заклеил подряд листов сорок этой макулатуры, а после процесса запросил его обратно и предъявил коллегам. Судья, влепивший, кстати, подсудимому серьёзный срок, не удосужился даже разорвать склеенные листы. Олег вздохнул, глянув на пачку недооформленных дел, и остервенело застучал по клавиатуре пишущей машинки. Но долго поработать не удалось. На треск аппарата в кабинет влетела неутомимая Симоненко. — Горим на работе? — удивлённо защебетала она, но, взглянув на брошенную на стулья шинель, всё поняла. — Поругался с Вией и собираешься ночевать в кабинете, так? — Ни с кем я не ругался, — невесело усмехнулся Олег. — Просто девочка поняла, что нам дальше не по пути. И, кстати, она права — я ей приношу одни неприятности. — Эх ты, горе луковое! — Ленка порылась в сумочке и вытащила пакет с бутербродами. — На, поужинаешь, у меня остались.