Я оторвалась от его груди. – Спасибо, – сказала я. На футболке остались две мокрых пятерни, точно отпечатки рук старлетки на влажном цементе перед входом в театр Манна. – Смотри, как ты вспотел, – сказала я, переходя от слез к смеху. – Я даже потею хуже тебя. – Что ты хочешь этим сказать? – Так говорила моя мама. Как ни старайся, тебя не полюбят так, как любят кого-то другого. Потому что ты даже потеешь хуже него. Ксандер осторожно вытер ладонями мои слезы и протянул мне сумку. – Держи. Полегчало, Оклахома? – Небраска, – поправила я. – Я не сильно промахнулся. – На целый Канзас. И да, спасибо, мне уже лучше. – После того как раз двадцать проколесишь на автобусе всю страну, все центральные штаты начинают сливаться в один. – Я однажды ехала автобусом из Небраски в Нью-Йорк и помню каждую милю. – Даже не сомневаюсь, – сказал он, осторожно поправляя волосы, упавшие мне на лицо. – Между прочим, при всем уважении к твоей матери, у меня такое чувство, что потеешь ты ничуть не хуже меня. Так все началось. 13 Я даже мысли не допускала, что это может случиться. В тот первый день мы лежали на скомканных простынях в мастерской, на большой кровати, выкрашенной в желтый цвет. Я свернулась калачиком, отвернувшись от Ксандера, потому что мысль о его близости не укладывалась у меня в голове. Я даже рассмеялась при мысли об абсурдности ситуации. Так не бывает. Ксандер приподнялся на локте и вытер краем простыни вспотевший лоб. – Что смешного? – Ты не отдаешь себе отчета, какое здесь все желтое, пока не пробудешь в этой комнате пару часов. – Добро пожаловать в Дом мечты, – сказал он. – Дом мечты? – Фрэнк сказал, что ты так назвала это место. – Я? – Смесь Дома мечты Барби со «Спальней в Арле» Ван Гога, – произнес он, безошибочно скопировав монотонную речь Фрэнка. – А-аа, я и забыла. – Как ты могла? – сказал он, намотав на запястье прядь моих волос. – Удивительно точное описание. Когда мы поднялись на чердак, он первым делом распустил мою косу. Это длилось вечно и было невыразимо прекрасно. – У тебя потрясающе красивые волосы, – сказал он. – Тебе нужно чаще носить их распущенными. – Они мешают. Отвлекают. – Это ты от них отвлекаешь. Позже, когда мы отдышались, я спросила: – Что еще рассказывал обо мне Фрэнк? – Рост – пять футов восемь дюймов, вес – сто двадцать семь фунтов, родилась двадцать пятого октября. Год он не сказал – джентльмены никогда не обсуждают возраст леди. – Откуда он все это знает? – Он также упомянул, что тебе не нужны очки, чтобы водить машину, и что ты – донор органов. Думай что хочешь. – Фрэнк рылся у меня в сумке? Я села в кровати и прижала к груди простыню, внезапно почувствовав себя еще более обнаженной, чем несколько минут назад. Значит, моя сумка не столь неприступна, как я предполагала. – Ну и что? Я тоже рылся в этом бездонном мешке Мэри Поппинс. До сих пор не понимаю, почему там не оказалось салфеток? Кроме обычного набора вещей, которые носят в сумке женщины, я нашел там отвертки, фонарик, коробку пластырей, пакетик изюма, пару носков с ромбами, блокнот и зубную нить. И ни одной салфетки. Как это понять? – Закончились. – Вот как! Значит, у тебя тоже есть хоть какие-то недостатки. Послушай, Элис, не сердись на Фрэнка. Он не виноват. У него нарушены исполнительные функции. Правда, когда я был маленьким, таких людей называли по-другому. – И как же? – Импульсивными. Безответственными. Если они родились в богатой семье – эксцентричными. А в бедной – чокнутыми. – В поведении Фрэнка нет ничего, что нельзя было бы исправить, – сказала я. – По-моему, во Фрэнке вообще ничего не нужно исправлять. Я большой поклонник такого безумия. Без него не было бы Ван Гога в Арле. И, насколько я могу судить, Дома мечты Барби – тоже. – Фрэнк – не сумасшедший, – возразила я. – Ладно, он эксцентричный, – сказал Ксандер. – Иди ко мне. Я соскользнула с кровати и начала одеваться. – Не могу. Мне пора. – Что за спешка? – Нужно приготовить ланч для Мими. Я повернулась к нему спиной и стала застегивать блузку. Он сел на край кровати и схватил меня за руку. – У тебя гипертрофированное чувство ответственности, – сказал он, поцеловал меня в ладонь и сложил мои пальцы в кулак, а затем нежно погладил мое плечо. Если он хотел, чтобы каждый волосок у меня на теле встал дыбом, то добился своего. – Мне правда надо идти. Прямо сейчас. – Не спеши, образцовая домохозяйка. Ксандер встал, положил руки мне на плечи и обнял за шею. От моего внимания не ускользнуло, что он все еще раздет. В таких ситуациях мои предыдущие бойфренды, отнюдь не Аполлоны, одевались так же поспешно, как и я. Ксандер вновь нашел мои губы, и я вдруг тоже оказалась обнаженной. Потом я приняла душ в медной ванне размером с чайную чашку, оделась и поспешила в гараж, пока он не уговорил меня на продолжение. Оглянувшись через плечо, я увидела на площадке галереи Ксандера. Он смотрел мне вслед, стоя в столбе лившегося из люка солнечного света, который превращал волосы в сияющий нимб, однако не льстил его лицу. Снизу он выглядел совершенно иначе – длинные послеполуденные тени делали его слишком жилистым и старым. Сколько все-таки ему лет? В тот момент я поняла, что лекции Фрэнка о магии кино не прошли зря, и впервые оценила важность правильного ракурса и тщательно выставленного света. Думаю, я никогда так не радовалась, услышав, что Мими печатает. Я надеялась, что она не заметит моего опоздания. Я приготовила омлет и салат быстрее, чем вы успеете сказать «пожалуйста, двойной чизбургер с жареной картошкой», и доставила под дверь кабинета. Когда я подошла, машинка затихла. Я постучала, как обычно. Вероятно, Мими стояла под дверью, потому что она открылась в ту же секунду. – Наконец-то, – сказала она, забирая у меня поднос. Попалась! – Я сделала вам омлет, – пробормотала я. Мими уставилась на меня во все глаза. Обычно она не удостаивала меня даже беглым взглядом. – Никогда не видела тебя с распущенными волосами, – сказала она. – Ты чего такая красная? Неужели она видела, как я со счастливой улыбкой выбегаю из гаража? – Занималась фитнесом, – сказала я. – Поэтому у тебя мокрые волосы?