– Когда моя мама попала в отделение «Скорой помощи», Динь-Динь дала ей халат, и я подумал, нельзя ли позаимствовать у вас куртку. Или в крайнем случае докторский халат. Размер S. Медсестра и осматривавший Фрэнка стажер переглянулись. – Ты замерз, малыш? – спросила она. – Могу принести одеяло. – Я не замерз, – ответствовал Фрэнк. – Мне неловко. – А вот и твоя мама, – сказал, завидев меня, стажер. – Дружище Фрэнк в отличной форме, так что можете пройти со мной и подписать кое-какие бумаги. Он усадил меня в пустой комнате с длинным столом для обследований, над которым висело всевозможное оборудование, и сел рядом. Поскольку пациента на столе не было, приборы молчали, а через монитор тянулись ровные разноцветные линии. Стажер сложил ладони перед собой и посмотрел на них, точно собирался молиться и не знал, с чего начать. Я сомневалась, что столь молодой врач хоть раз за всю свою практику сталкивался с такими детьми, как Фрэнк. Закончив рассматривать свои руки, врач исподлобья посмотрел на меня. Его добродушное лицо внушало доверие. – Я могу объяснить насчет Динь-Динь, – сказала я. – По-моему, Динь-Динь сейчас не самое главное. Меня беспокоит ваш сын. – Меня тоже. Когда мы наконец покончили с разговорами и писаниной, на улице почти совсем стемнело. По дороге к машине я хотела взять Фрэнка за руку: он не дался. Я решила не настаивать: у мальчика и без того выдался тяжелый день. Он сел сзади и пристегнулся. Я зашла с другой стороны и присела рядом. – Ты не можешь вести машину, сидя на заднем сиденье, – сказал он. – Знаю. Что с тобой, Фрэнк? Хочешь поговорить? – Представь себе, да. Где мама? Я уже не впервые замечаю ее отсутствие в знаменательные моменты моей жизни. – Ей пришлось вернуться к работе. – Над книгой? – Да. Она совсем скоро закончит. – Откуда ты знаешь? Ты видела книгу? – Нет. Она так сказала. – Не понимаю, чего она так долго возится, – сказал Фрэнк. – Я написал книгу за полдня. От всей души надеюсь, что в конце концов у нее выйдет что-то стоящее всех этих «бури и натиска». – Я тоже надеюсь. Твоя мама хочет дописать книгу как можно скорее, чтобы опять проводить больше времени с тобой, – добавила я. – Так, все, хватит на сегодня разговоров, – сказал Фрэнк. – Будь добра, помолчи. Никому из нас не хотелось ехать домой. В кинотеатре немого фильма шел фестиваль Китона, мы зашли и попали на середину картины «Пароходный Билл». Герой Бастера, бедный паренек, убегает со старого колесного парохода своего отца, чтобы провести вечер с девушкой, к которой испытывает нежные чувства. По несчастливому стечению обстоятельств девушка оказывается дочерью пароходного магната, соперничающего с его родителем. Чтобы усыпить бдительность отца, Бастер кладет на койку подушки и накрывает их одеялом. Когда отец сорвал одеяло и обнаружил обман, я рассмеялась и никак не могла остановиться. – Тише! – шикнул на меня Фрэнк, когда понял, что я не собираюсь заткнуться. – Это, конечно, смешно, Элис, только нас сейчас выведут из зала за неподобающее поведение. Они так делают, тебе точно не понравится. – Извини, – прошептала я. – Сиди и не двигайся, я скоро вернусь. Я попила воды из фонтанчика и сделала несколько глубоких вдохов, после чего набрала психиатра Фрэнка и оставила сообщение. Я надеялась, что это уже сделала Мими, хотя меня, конечно, терзали сомнения. Затем я позвонила мистеру Варгасу. Он так обрадовался моему звонку, что я чуть не заплакала. – Элис! Что нового? Я не смогла выдавить ни слова. – Элис, ты там? – встревожился он. – Извините, что-то со связью. – Я спросил, как дела. – Хорошая новость, – сказала я. – Книга близится к завершению. – Прекрасно! А что я тебе говорил? Терпение! Терпение и лайковые перчатки. Я представила себе эти перчатки: красные, по локоть, из тонкой итальянской лайки, невероятно красивые. Пока я не узнала Фрэнка, мне такие и присниться не могли. – Элис, ты где? Алло? – Я здесь. Мы досмотрели картину с Бастером Китоном до конца. И следующую тоже. Когда подъехали к дому, Фрэнк уже спал. Мне с большим трудом удалось извлечь его из машины, занести в дом и уложить в постель, прямо в одежде и кроссовках. Услышав стук машинки, я решила не беспокоить Мими. Захочет – сама выйдет. Не знаю, сколько я простояла, рассматривая лицо Фрэнка в полоске света из коридора. Во сне он выглядел таким невинным. Фрэнк действительно был красивым ребенком – ровно настолько, чтобы получить некоторые преимущества в жизни и при этом не упасть с подрезанными крыльями. Он производил неизгладимое впечатление благодаря тому, как себя подавал. Этого у него никогда не отнять, как бы ни старались ограниченные идиоты в ужасных туфлях. Я выложила на покрывало видавшие виды утренние брюки и потрепанный смокинг – диккенсовский наряд, который, на мой взгляд, как нельзя лучше соответствовал внутреннему состоянию Фрэнка, чтобы утром он увидел его вместо дурацких брюк хаки и футболки, а на прикроватную тумбочку положила цилиндр. К тому времени я практически спала на ходу – «А ты знала, что лошади спят стоя?» – и тоже пошла спать. Не включая свет, я просто залезла под одеяло. И обнаружила там Ксандера. – Что ты делаешь в моей постели? – спросила я. Он открыл глаза и сонно моргнул. – Погоди, Златовласка. Я думал, ты уехала, и вернулся в свою комнату. Что происходит? – Я не уехала. Подвинься. Закрой рот и убери руки. Меня понесло. Как будто прорвалась плотина. Я все ему рассказала. Все, что пережила за день и хотела рассказать мистеру Варгасу. – И тут Фрэнк говорит: «А ты знала, что еще в эпоху неолита, более пяти тысяч лет назад, древние люди жевали жвачку, полученную из березовой смолы?» Представляешь, мы чуть не умерли от страха, а он спокойно рассказывает об истории жевательной резинки! Ксандер поднял руку. – Что? – Можно, я кое-что скажу? – Валяй. – Фрэнку не дали надеть его броню. Ему пришлось защищаться фактами. Он использует их как силовое поле. 20 Я проснулась при свете дня от воя Фрэнка. Не помню, как оказалась на пороге его комнаты. Фрэнк, одетый в живописные диккенсовские отрепья, хватал за лодыжки Мими, на которой был ее обычный комплект из джинсов с кардиганом плюс цилиндр. – Мне здесь не место! – кричал Фрэнк. – Я скоро закончу, – отвечала Мими. Меня напугала мертвая невыразительность ее голоса. – Мне здесь не место! – Я почти закончила, – повторила она. Я поняла, что тон ее голоса напоминает мне Фрэнка. – Замолчите оба! – крикнула я. – Элис, проснись, – сказал Ксандер, тряся меня за плечи. Я открыла глаза. На улице едва начинало светать. – Проснулась, – сказала я. – Который час? – Еще и шести нет. – Выметайся отсюда, – потребовала я. – Тебя здесь не было.