Надо отдать должное Фрэнку, он принял испытание стоически. И насчет Ксандера он тоже не ошибся: временами на того можно положиться. – Как ты думаешь, Мими вправду почти закончила книгу? – спросила я в тот вечер у Ксандера, после того как уложила Фрэнка в кровать. – Ничего не знаю. Как там про трех обезьян? – Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу? – спросила я. Мне жалко этих слепоглухонемых обезьян, которые думают, что лучший способ бороться со злом – не обращать на него внимания. – Да ладно тебе, забудь. Ксандер попытался меня поцеловать. Я уклонилась и сказала: – Она ведь целый день печатает. – Элис, сколько я ее знаю, она только и делает, что печатает. После появления Фрэнка – чуть меньше, но все равно. За это время она могла бы написать дюжину книг. По крайней мере, штук шесть. Ну, уж никак не меньше четырех. – Целыми днями за машинкой и до сих пор ничего не написала? Новость не сулила ничего хорошего. – Откуда мне знать? Это не женщина, а сфинкс. – Ты издеваешься? Мими все тебе рассказывает, Ксандер. Это ты – сфинкс. Ксандер перекатился на бок и сердито прищурился. – Что ты хочешь этим сказать? – Ты никогда не рассказываешь о себе. – Ты шутишь, Элис. Я – весь как на ладони. Что тебя интересует? – Почему у тебя нет водительских прав? – спросила я. – Это как-то связано с твоей сестрой, которая умерла? – Тебе Мими рассказала? – приподнялся на локте Ксандер. – Да, кое-что, – сжульничала я. Мими, понятно, ничего мне не говорила. Ксандер вновь лег на спину и уставился в потолок, а потом сказал: – Пойду поиграю на рояле. Он натянул джинсы и футболку. – Мне уже давно не дает покоя одна мелодия. – Ксандер, что случилось с твоей сестрой? – С которой? – С той, что умерла. – Она умерла. Давно. Не хочу об этом говорить. Когда он ушел, я долго прислушивалась к звукам рояля и в конце концов узнала тему из «Огненных колесниц». Интересно, его Фрэнк попросил это выучить? Я никогда не смотрела эту картину с Фрэнком и могла только представить, в какой восторг он пришел от одежды эпохи джаза. Порой на Ксандера можно рассчитывать, только не надо возводить это в привычку. После нашей первой вылазки в стиле «Три мушкетера прогуливают уроки» он вновь исчез. Не оставив ни открытки, ни записки, ничего. На этот раз Фрэнк не слишком расстроился – будто и не заметил. Думаю, он так обрадовался освобождению от школы, что все остальное не имело значения. А я, надеясь, что Ксандер больше не исчезнет, просто обманывала себя. Наши с Фрэнком блуждания по Лос-Анджелесу в те короткие зимние дни напоминали безмятежное прошлое лето – до появления Ксандера. Я опять носилась за Фрэнком по музеям и галереям. Мы ездили на маленький муниципальный аэродром и искали желтый биплан. Бродили по свежему песку на утренней детской площадке. Как-то раз даже поехали на пляж. Фрэнк закатал белые яхтенные чиносы, как у Тони Кертиса, и шагнул в серый прибой. Он долго стоял в воде с сосредоточенным выражением лица. – Пойдем, Фрэнк, – сказала наконец я. – Сейчас темнеет в час пик, и я не хочу застрять в пробке. – Подожди, я занят. – Интересно, чем? – Провожу эксперимент. – Хочешь выяснить, сколько можешь простоять в холодной воде, пока у тебя не отвалятся пальцы? – Нет. Я очень сильно думаю о Пауле. Я хочу узнать, сможет ли сила моей мысли, подкрепленная природным электричеством, присутствующим в соленой воде, и внутренней энергией прилива, обеспечить связь между моим и ее мозгом. – Гм… Интересно. Думаю, может сработать. А как ты узнаешь, получилось или нет? Фрэнк посмотрел на меня с жалостью: как можно быть такой тупой? – Я услышу в голове ее голос, и она ответит на мой вопрос. – Уверена, что Паула по тебе скучает, – сказала я. – Знаю. Я спрашивал не об этом. Я попросил Паулу назвать ее любимый мюзикл пятидесятых годов компании «Уорнер Бразерс». Мы часто вместе обедали, а об этом так и не поговорили. Я открыла для себя, что прогулки по городу с ребенком школьного возраста во время уроков – приключение не для слабонервных. Особенно если ты сама никогда не прогуливала уроки, да еще с таким заметным ребенком, как Фрэнк. Мне задавали вопросы. Пришлось запастись ответами. Если я видела, что собеседник по-настоящему интересуется, то останавливалась на родительском собрании или походе к врачу. Экзотические религиозные праздники требовали предварительной сверки с календарем. Когда я замечала, что людям интереснее рассматривать Фрэнка, чем слушать мой ответ, то несла всякую чушь: «перебои с электричеством», «вспышка кори», «пожар в каньоне», «койоты на детской площадке». Приходилось отвечать и на такие вопросы, которые задавала в свое время я сама. «Он иностранец?» «Вы едете на киносъемку?» И, конечно же, «Он всегда так одевается?» Теперь я все чаще склонялась к версии Мими: «В некотором роде». Я не знала, как объяснить Фрэнка несколькими словами. Однажды после обеда, примерно через неделю после начала нашего дезертирства, я остановилась за углом, не доезжая до дома, чтобы Фрэнк мог переодеться на заднем сиденье в костюм «простого калифорнийского школьника». Я стояла на обочине, отвернувшись от машины. На дорожке показалась светловолосая молодая женщина. Она вела за руку маленького мальчика, а в другой держала картонную коробку. На первый взгляд самая обычная картина, только не для Бель-Эйр. В нашем районе никто не ходит пешком, тем более в такое время суток. – Добрый день, – сказала я, когда незнакомка поравнялась со мной. Я так внимательно ее рассматривала, что практически не разглядела ребенка. Меня удивила даже не ее красота, а то, что она казалась знакомой. Женщина с улыбкой ответила на приветствие и пошла дальше. Я изучала свои ногти, пока она не дошла до середины квартала, а затем вновь подняла голову. Такая рваная стрижка могла быть сделана у дорогого мастера либо самостоятельно над кухонной раковиной, а на шее виднелась татуировка. У меня в голове что-то щелкнуло. Это, случайно, не «просто знакомая» с фотографии Ксандера? Я ругала себя, что не рассмотрела лицо. Когда Фрэнк переоделся, мы свернули на свою улицу и подъехали к воротам. Девушка стояла перед калиткой, точно дожидаясь, когда ее впустят. Ребенок сидел в тенечке под стеной. Я подъехала ближе и опустила стекло. Незнакомка повернулась и одарила меня ослепительной улыбкой. – Что вам нужно? – спросила я. – А, вы здесь живете? Если бы знала, отдала бы вам коробку прямо на дороге. – А что в ней? – Кое-что для Фрэнка. От Ксандера. Не открывать до дня рождения. Ксандер не хотел отправлять почтой. Фрэнк высунулся в окно и тянул руки. – Сядь, Фрэнк, – сказала я. – Лучше давайте мне. – Конечно. Она протянула мне коробку, подошла к мальчику и взяла его за руку. – Пойдем, Алек, не то опоздаем на автобус. Я ни разу не видела детских фотографий Ксандера, но после одного взгляда на лицо Алека необходимость в этом отпала. 21 Убедившись, что Фрэнк спит, я взяла коробку и прокралась в Дом мечты. Каждый вечер после наступления темноты Мими добросовестно включала сигнализацию, не подозревая, что Ксандер так и не удосужился подсоединить ее после замены раздвижной двери. Осмелившись пару раз открыть на ночь окно у себя в ванной, я перестала ему напоминать: ночной воздух источал божественный аромат. Пожалуй, это единственный пример, когда реальность на сто процентов совпала с моими представлениями о Калифорнии. Если я когда-нибудь создам свой аромат, я назову его «Ночь в Бель-Эйр». К тому времени я уже знала, что в главном доме от Фрэнка ничего невозможно спрятать. Я выяснила это, поинтересовавшись, где он взял клетчатый костюм. – У мамы под кроватью, – честно признался мальчик. – Судя по старинной оберточной бумаге, в которую она завернула коробку, мама купила его мне на день рождения. Но я так быстро расту, что надо пользоваться моментом, пока он мне впору. Я очень аккуратно расслабил ленточку, чтобы потом сложить все обратно. Мама ничего не узнает, если не застукает меня в костюме. Под старинной оберткой, в которую был завернут сам Фрэнк, скрывался самый обычный девятилетний мальчишка.