Я прострелил ей макушку, развернулся и пошел к машине, внимательно глядя по сторонам на предмет компаньонов убиенной обезьяны. Открыл дверцу и посмотрел на Лену. Лена лежала на спине, с закрытыми глазами, тяжело дышала. Я с замиранием в сердце осмотрел кожу на ее груди и облегченно вздохнул – ранка от картечи уже затянулась. Рану от картечи на ноге и смотреть не стал – она неопасна и скорее всего уже затянулась. Укусы тварей тоже зарубцевались и выглядели старыми, будто получены были не меньше года назад. Еще раз с опаской осмотрел кожу – нет ли признаков превращения. Ну да, я знаю, что превращение начинается через несколько часов, даже через сутки после укуса, и начинается оно не с обрастания шерстью, а с изменений в психике. Вначале укушенный перестает узнавать окружающих, впадает в ступор, тупо глядя в пространство и не реагируя на раздражители, а потом становится невероятно агрессивным и нападает на все, что шевелится. Проверено, знаем! Но все равно… на всякий случай. – Лена! Ты меня слышишь, Лена? Я коснулся ее лба и почувствовал такой жар, что у меня засбоило сердце. Процесс идет! Еще немного, и она начнет превращаться. И тогда неизвестно, сумеют ли победить болезнь эти самые биологи. Честно сказать, не было у меня особой веры в них… но делать-то что оставалось? Дать Лене пистолет и оставить ее одну? Чтобы самому не стрелять? Нет уж – пусть делают, что могут. – Лена, идти сможешь? – спросил я, и Лена открыла глаза. Слава богу – ее глаза, не белесые буркала мутанта! – Смогу… – Лена осторожно села, ощупала себя руками. – Вроде ничего, восстановилась. Слушай, Андрюш, а может, обойдется? Может, не будет со мной такого? Я не ответил. И она вздохнула. Мы оба знали. – Никита, со мной пойдешь! – приказал я. – Почему из автомата не стрелял? Чего из этой пукалки? – Ну ты же сказал, что для меня пистолет… вот я и… да и не особо я с ним умею управляться, с автоматом-то. Боялся, что куда-нибудь не туда засвечу. – Вылезайте. Машину закроем. Я людей нашел, Лен. Биологов. Они тебе сделают укол, и ты будешь жить. Я еле выговорил эти слова. А если не поможет? А если не будет жить? Если вакцина не поможет, так она впадет в забытье, и ей уже будет все равно. Я закрыл машину сигнализацией, оставив в ней снайперскую винтовку. Снаружи ее не видно – она в багажнике, так что вряд ли кто-то просто так полезет, и без этого машин на улице хватает. Вон в сотне метров от нас стоит новехонький «Лендкрузер», даже без номеров. Небось из салона уехал. Кстати, надо будет потом посмотреть, что он и как. Если труп внутри сгнил – такой машинерий нам на фиг не нужен, вонь ничем не выведешь. А вот если бросили, мутировали, удрали – тогда совсем другое дело. Кстати, чего тут эта парочка крутилась? Может, из «кукурузера» и пришла? Лена шагала вяло, но все-таки шагала, и даже почти не шаталась. Мы с Никитой шли по обеим сторонам от нее, внимательно оглядывая окрестности, и, только когда вошли в коридор института и спустились по лестнице, я облегченно вздохнул – тут мутантов нет, проверено! После того как баба-мутантка продемонстрировала мне свои способности в спринтерском беге, я был весь на нервах – вдруг выскочат из-за угла? Вдруг прыгнут с крыши? Ведь не успею! В лаборатории все было готово. Для Лены пригнали каталку, на которую ее и положили, вывозя в эту самую лабораторию. Стояла стойка-капельница и рядом – зачем-то прибор для запуска сердца. Я видел такой в кино и забыл, как он называется. Тут же – еще какие-то приборы, назначения которых я не знаю. Биологи своих скафандров так и не сняли. Почему – это я и собирался сейчас выяснить. – А почему вы не снимаете скафандры? Не верите в свою вакцину? – Я – верю! – тут же заявила женщина. – Михаил Михайлович не разрешает испытывать. Говорит, пока не было испытаний на других людях, пока нет статистики – не рисковать. Если мы умрем, некому будет совершенствовать вакцину. Вообще некому! – А если верите, так снимайте скафандр! – не унимался я. – И проверьте! Женщина, ее вроде как звали Машей, переглянулась с Николаем. Потом решительно взялась за шею… – Не смей! Чертова девка! – завопил Михаил Михайлович, но было уже поздно. Зашипело, и белый шлем с квадратным стеклом отвалился от костюма, явив миру курносое личико симпатичной женщины, можно сказать, девушки – лет ей двадцать пять – тридцать. Скорее двадцать пять, чем тридцать, – уж больно молодо она выглядела со своей прической каре, не очень аккуратно подровненной то ли ножом, то ли ножницами. – Ну вот она я! – весело сказала Маша и так же решительно начала расстегивать застежки скафандра. Через пару минут она стояла перед нами в помятых слаксах и вытянутом на локтях и в подоле вязаном свитере. – Холодно тут у нас! – сказала Маша, проследив мой взгляд. – Иначе нельзя, околеешь! – Дура! Вот ты и околеешь! И останусь я без помощницы! – проворчал Михаил Михайлович. – И без помощника! Пшш… шлем отскочил, явив узкое, с впалыми щеками лицо Николая. Ему было под сорок, и зарос он некрасивой клочковатой бородкой. Да, ему стоило бы побриться… не всем идут бороды! – Второй идиот! – вздохнул Михаил Михайлович и встал с кресла. – Идиоты! Дайте вакцину и пистолет! Я невольно дернул стволом в сторону говорившего, и тот вдруг захохотал – заливисто, держась за живот, с привизгом: – Ох-хо-хо! Ах-ха-ха! Спокойно, мальчик! Пистолет для инъекций! Ну в самом деле не иголки же ей втыкать. А пока раздень ее, мы должны осмотреть состояние тела. И вообще сделать кое-какие анализы – кровь взять, например. Лена повернула голову, посмотрела на меня, а я посмотрел на Митьку и Никиту. Те смущенно отвернулись, косясь на меня и на Лену, а я вздохнул и пошел к столу. – Достаточно, если она будет в нижнем белье! – слегка ворчливо заметил Михаил Михайлович. – Кстати, я предлагаю, если раны еще не залечились, подождать с вакцинацией. Иначе потом будет восстанавливаться долго и трудно. Как обычный человек. Учти это. – У нее в груди картечины, – мрачно сказал я, – в легких. И еще – в ноге. И в животе. – Плохо! – Биолог был искренне расстроен, это чувствовалось по голосу. – Свинец – вредная штука! Их надо убирать. Надо сделать рентген, а потом… потом извлечь. И только после вакцинировать. Вот о чем я и говорил. – Я готова! – подала голос Лена, которая до сих пор угрюмо молчала. – Вытаскивайте! – Сейчас я вакцинирую двух идиотов, потом мы перевезем тебя в другую операционную, сделаем рентген, найдем эти чертовы картечины, и только потом… Кстати, откуда у тебя картечины? Кто постарался? – Банда! – коротко ответил я. – Банда каннибалов, рабовладельцев. И мне хотелось бы вас похвалить… Тут биолог издал звук, похожий на иронический смешок: мол, кто ты такой, чтобы меня хвалить?! Но я продолжил: – Вы правильно сделали, что встретили нас с пистолетом. Могли прийти бандиты из Красного Ордена – так они себя называют. И на будущее: если увидите раскрашенных, как из дурацкого фильма, придурков, в татуировках – прячьтесь или бегите. Это они. Все раскрашенные пили кровь людей, ели человечину – только так можно стать боевиком Ордена. – О господи! – Маша недоверчиво помотала головой. – Я не верю! Мы же все цивилизованные люди! Ну да, они дети – и что?! Школа разве не учит хорошему?! И родители?! Как эти дети могли опуститься до такого?! – А я верю. – Николай шагнул вперед, к столу и начал возиться с принесенным пластиковым контейнером. – Ты что, не видела в новостях о том, как детишки поджигают одноклассников? А фильм что, не видели – «АУЕвшие детки»? Про АУЕ – «Арестантский уклад един»? Ты думаешь, из них получилось бы что-то хорошее? Дети – маленькие зверьки, пластилин, из которого можно вылепить что угодно, смотря в какие руки попадет. И вот… вылепили. – Во главе Ордена – ауешник, Глад. Мой бывший одноклассник, – продолжил я, не комментируя пояснения Николая. – Он один раз от нас ушел, когда мы перебили всю его банду. Теперь создал новую. Гораздо страшнее прежней. – Что будет с миром? – грустно сказала Маша и оглянулась на Николая. – Коля, ты готов? Давай, делай. Хочется еще пожить, посмотреть, как этот мир умрет. – Что за упаднические настроения, Маш?! – хмыкнул Николай, подходя к ней с блестящим цилиндром в руках. – Посмотри, это же нормальные ребята! И замечу – они ведь побеждают зло. Ты слышала – они уже однажды побили негодяев, а значит, и еще побьют! – Вы про нас не забыли? – прекратил я этот диалог, и Николай заметно смутился: – Извините, ребята. За то время, что мы были в заточении, мы привыкли, что, кроме нас, никого больше нет. А заняты мы лишь исследованиями и разговорами. Вот и болтаем без остановки. Не обращайте внимания – мы болтать болтаем, а дело делаем. Сейчас пшикнем по дозе и займемся вашей девушкой. Машенька, давай! Нам пришлось уехать, оставив Лену в институте. Меня ждали дома, и я не мог задерживаться надолго. В принципе я не особо опасался, что кто-то сможет проникнуть внутрь лаборатории, прикрытой такими мерами безопасности. Как оказалось, в случае необходимости обитатели лаборатории могли вообще наглухо заблокировать проход стальными щитами, выдвигающимися из стены. Почему не заблокировали, когда мы пытались пройти внутрь, я не знаю. Не спросил. Может, когда-нибудь спрошу. Сейчас не до болтовни. Лену обследовали, потом прооперировали, вынув из нее свинцовые горошины, засевшие в легких, в кишках и мышце бедра. Свинец – коварный металл. Я помнил из курса школьной истории (вроде как оттуда), что Рим травил сам себя, пользуясь водой, протекающей по свинцовым трубам. Свинец – ядовитый металл, и, находясь в организме, он бы его медленно, но верно отравлял. Оставайся Лена мутантом, как и все мы, ей это было бы не страшно. Более того, скорее всего свинцовые горошины со временем вышли бы из организма – по крайней мере так сказал Михаил Михайлович, оказавшийся вполне приличным, добродушным дядькой – немного с придурью, но в пределах нормы. Типичный такой киношный профессор, увлеченный своим делом и любящий немного выпить хорошей водки. И нехорошей – тоже. Ну надо же как-то скрашивать досуг, сидя в наглухо закрытом подземелье… вообще-то я его понимаю. Его ученики – Маша и Николай – тоже были хорошими людьми. Ну, мне так показалось – а время все расставит по своим местам. Со мной они обращались очень уважительно, особенно когда узнали, что я и есть глава одной из общин. Претендовать на главенство по причине своего возрастного старшинства не пытались. Однажды что-то такое проскользнуло в словах Маши, которая сказала, что теперь они втроем осколки старого мира и совершенно никому не нужны. Это было неправдой, о чем я тут же ей и сказал. Они должны передать свои знания ученикам, чтобы эти самые знания не утерялись. И мы их троих будем хранить как самое главное сокровище нового мира. Чем немало порадовал и Машу, и ее соратников, заметно приободрившихся и воспрянувших духом. Все-таки приятно чувствовать себя нужным и осознавать, что ты являешься частью чего-то гораздо большего, чем забытая миром биологическая лаборатория. Решили, что пока они временно будут жить здесь – пока есть запас горючего для генераторов и есть запас пищи. А там посмотрим. Впрочем, как раз с пищей и водой тут было все очень даже неплохо – этого запаса хватило бы на несколько десятков лет. Склады, морозильные камеры забиты и мороженым мясом, и крупами, и консервами всех видов. Стратегический объект, что уж говорить. Расчет был на то, что если случится апокалипсис, организованный нашими заокеанскими «партнерами», то лаборатории будут работать долгие годы даже в том случае, если наверху затрещит морозами ядерная зима. Огромные емкости с горючим для генераторов, артезианские скважины с чистой ледяной водой, оборудование, которое могло служить еще и как госпиталь – для раненых и для обожженных радиацией жителей города. Все это спрятано под мощнейшими перекрытиями, которые, возможно, и не выдержали бы прямого попадания ядерной боеголовки, но уж взрыв километрах в трех от института перенесли бы точно. А может, и выдержали бы даже прямой удар. Лестница, по которой мы спустились, вела в такие глубины под зданием и бетонные стены были настолько могучи – что я бы такому факту и не удивился. Да и странно было бы, если бы вирусы и микробы, способные убить миллионы людей и хранимые под этим зданием, не были бы защищены от внешнего воздействия самым что ни на есть тщательным образом. Здание строили еще в советское время, и я слышал, как папа не раз говорил: если бы сейчас лили бетон такой прочности, как тогда, то можно было бы не беспокоиться за целостность бетонных зданий. «Совок» умел делать хорошие вещи, не то что сейчас… одноразовые машины, одноразовые, рушащиеся здания. Весть о том, что с Леной случилась беда, Настя перенесла плохо. Она так побелела, что я испугался – сейчас упадет в обморок! В общем, мне пришлось быстренько успокаивать Настю, рассказывать о том, кого мы нашли и что теперь будет с Леной. Тогда она успокоилась, и последним ее вопросом стало: будут ли теперь у Лены дети. Честно сказать, почему-то этот вопрос интересовал меня в последнюю очередь, – главное, чтобы осталась в живых, а уж насчет детей… это как-нибудь потом. Но вспомнил, о чем говорил профессор, и подтвердил – да, будут. После чего Настя надолго задумалась, а затем выдала: «Когда-нибудь я захочу от тебя ребенка, и не одного! Обещай, что не будешь меня останавливать! Не станешь запрещать мне вакцинацию!» Пришлось пообещать. Хотя тут же я объяснил Насте, что если она сделает инъекцию вакцины, то сразу же превратится в обычную девушку – способную рожать, но неспособную прожить сотни, а то и тысячи лет. И она будет стареть, пока не умрет на моих глазах. А оно мне надо? Мне теперь одной Лены хватит, и я не представляю, как все это будет происходить. Вернее, представляю, как будет происходить, но не представляю, как мы будем теперь жить вместе, все втроем. Ну вот ложимся мы в постель, всем нам уже лет по сорок… только мы с Настей так и выглядим пятнадцатилетними, а Лена уже постаревшая, морщинистая женщина, у которой взрослые дети. Тоже, кстати, выглядящие так, будто они старше меня! М-да… Только представить – у меня дети, которые выглядят старше меня! Ведь они тоже не будут мутантами. Они родятся обычными людьми. Ведь дети возьмут иммунитет от матери, а мать – обычный человек с иммунитетом против смертельного вируса. Так мне объяснил Михаил Михайлович, а я ему верю. Хотя он может и ошибаться. Эпилог Конец августа. Андрей Комаров Ночной город страшен. Это не тот ночной город, каким он был до Дня непослушания. Тот город – ясный, светлый, людской. Этот ночной город – владение мутантов. Темный и жуткий, освещаемый только звездами и луной, изредка выглядывающей из-за облаков. Мы закрасили фары так, чтобы оставалась только узкая щель, подсвечивающая дорогу. Совсем узкая, едва-едва пропускающая свет. А потом и вообще выключили фары и ехали с приборами ночного видения. Ночью все равно не собираемся ездить, а если уж поедем, как сейчас, так по особой необходимости, когда очень нужно кого-нибудь убить. Двигатель в тишине ночи слышно издалека, но тут уже деваться некуда – не руками же толкать бронетранспортер и БРДМ? Тихо, накатиком, под горку – так и дошлепаем. Главное, не газовать. Мы приступили к делу только через две недели. Пока съездили в Светлый, пока нашли, где там у них гараж с военной техникой (оказалось, что он совсем не в Светлом, в военном городке только жилой комплекс). Впрочем, в Светлый заехали тоже не зря, оттуда увезли два десятка новобранцев, вполне приличных ребят и девчонок, детей военных. Кстати, они нам и подсказали, где искать бэтээры. Взяли пока что два – оба с тридцатимиллиметровыми автоматическими пушками. И БРДМ. Были и с крупнокалиберными пулеметами, но их оставили «на потом». Еще вернемся, заберем. А пока пусть будут пушки. Огневая мощь у них – просто дуровая.