Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * * «Пропало лето», – с ленивой досадой думал Артем, поглядывая через лобовое стекло на плотно затянутое тучами небо. Как сказал недавно один работник его компании, «гнилое лето», пояснив, что его бабушка, жившая в деревне, так говаривала, когда заряжали дожди на неделю, а то и больше. Какая неделя! Уж потерпели бы как-нибудь неделю-то, а тут вон заливает Москву и всю среднюю полосу страны, почитай, месяц кряду, и холод стоит, и тучи на небе день за днем, депрессняк какой-то сплошной, а не лето. Чуть солнышко появится, одарит радостью и хоть немного потеплеет, так народ толпами на улицы и в парки гулять валит да по дачам стремительно разъезжается в надежде хоть немного расслабиться, погреться, поймать-ухватить тепла редкого. Какой-то выверт природы, ей-богу! Красногорский снова глянул на небо – не-а, не просветлеет, вон как плотно все затянуто! А обещали потепление, хоть и временное, солнце и несколько дней без дождей. Ну, положим, потепление есть. А вот солнце нынче не радует – так, выглянет ненадолго, посмотрит, что тут творится, и снова тучами укроется – не нравимся мы ему нынче. «А как хотелось», – непроизвольно вздохнул Артем. Он любил их уютный дом и большой участок, любил полениться на даче в полное свое удовольствие, когда выпадала такая возможность. Приехать жарким денечком и сразу на речку – поплавать до приятной усталости во всем теле, занырнуть до самого дна, до опасного подводного ключа, бившего на глубине, да так, чтобы холодом пробрало до потрохов, а после размашистыми, мощными гребками переплыть речку обратно к своему берегу, выбраться из воды на чуть подрагивающих от усталости ногах и рухнуть животом на горячий песок, подставляя тело палящему солнышку. Позагорать, прожариваясь, переворачиваясь с живота на спину, разомлев от удовольствия, а когда совсем припечет невмоготу от жарищи, заплыть еще разок, теперь уж размеренно-спокойно. А потом и домой. А там мама уж и стол накрыла на веранде, чтобы чаевничать, никуда не торопясь, продолжительно-лениво и тихо беседовать, отпуская окончательно из себя всю накопленную усталость, суету и напряженность рабочей недели. И непременно поваляться после чая в гамаке, устроенном между сосен, условно с книжкой для чтения, по факту же для умиротворенной, ленивой дремы и приятной неги… Он любил заниматься никогда не переводящимися домашними делами, требующими мужского пригляда и руки – внимательно следил за всеми агрегатами, которые обеспечивали комфортную жизнедеятельность дома, проводил профилактику, менял подлежащие замене части, мог в удовольствие что-то и попилить-приколотить. Обрезать деревья и копать немногочисленные грядки тоже было его обязанностью, да какой только заботы не требует хозяйство, даже такое отлаженное и неприхотливое, как их дача, на которой они предпочитали все же отдыхать, а никак не огородничать. А ему нравилось – выспаться, утречком сбегать на речку, поплавать, вернуться, не спеша позавтракать и заняться хозяйскими хлопотами. Никуда не торопясь, с расстановкой и толком, в удовольствие, а к вечеру снова на речку. А потом сидеть долгими вечерами на веранде, провожая очередной раскаленный день. Красота ведь какая, а? Ну и куда нынче со всеми этими мечтами о расслабухе и ожиданиями знойного лета и любимого отдыха? На Кипр разве что или в Сочи, например, чтоб им всем весело жилось. А нету там такой вот красоты и радости дачной. Вот нет, и все! Он накручивал себя глухим недовольством и мысленным ворчанием, подогреваемым к тому же чувством вины перед мамой за то, что не приезжал больше трех недель. Хотелось оправдаться и отбрехаться, мол, из-за работы, но уж чем-чем, а самообманом Артем Красногорский не страдал с подросткового возраста, да и не позволял себя эдакой ерунды, так что нет, не из-за работы не приезжал, прости матушка. А именно что из-за погоды этой непутевой и настроения какого-то тягучего и мрачного, когда ничего не хочется и не можется, не появлялся он на даче пред любящие матушкины очи. Она не обижалась, все понимала и прощала, конечно, но вздыхала расстроенно, когда сынок сообщал очередной раз, что не приедет, и жаловался все на ту же погоду, на настроение непонятное и вообще…. А она снова вздыхала, жалела его и… ждала. Конечно, ждала каждые выходные, а как же. Он понимал все ее ожидания и от этого только больше накручивал себя чувством вины, от чего ворчал пуще прежнего, заодно в сердцах поминая недобрым словом еще и образовавшихся постояльцев. А это так вообще уже за гранью его понимания – постояльцы! В этом году матушку посетила странная прихоть – сдать часть дома жильцам на лето. И придумала же такое! Откуда что взяла! Вот взбрело же в голову! – Подожди, Артемочка, – отстаивала она свою мысль, когда сын принялся ее вразумлять, – дом у нас большой, участок огромный, за всем я одна не угляжу, хоть Варя мне и помогает, да и Степан Сергеевич поддерживает. Но, в основном я тут сижу, как сова в дупле, одна-одинешенька. А так сдадим «молодежную половину» хорошим людям, и мне веселей – компания образуется, и людям в радость. Да и денег заработаем. «Молодежной половиной» они называли три комнаты с примыкающими к ним небольшим кухонным уголком, санузлом и душем, имеющими свой отдельный вход, которые при перестройке и ремонте дома делали с расчетом на то, что там будут жить Артем с женой, как бы условно в своем обособленном крыле, хотя эта часть и была напрямую соединена с «Большим домом» проходной комнатой. Правду сказать, «молодежная половина» и на самом деле большую часть времени стояла закрытой и использовалась, только когда приезжали гости. Артему с мамой вполне хватало «Большого дома», весь второй этаж которого занимал он единолично, тоже с отдельным выходом через малую веранду на задний двор, так что уединенности для него здесь было с избытком. – Каких денег? – негодовал, заводясь, Красногорский. – Мам, ну ты о чем? – Деньги лишними не бывают, – настаивала мама и объясняла: – Ну Артемушка, ну подумай сам, ведь сижу тут все лето одна, ты только в выходные появляешься, да и то не каждые, а мне живого человеческого общения не хватает, не в Москву же за ним мотаться. Да и не хочется мне в Москву. – Да у тебя соседи постоянно тут толкутся, вон тот же Степан Сергеевич, – возразил Артем. – Это все не то, – отмахивалась Лидия Архиповна. – Приходят, да только мы все дела огородные обсуждаем и поселковые сплетни-новости. А сосед, он хоть и человек интересный, но уж больно занудный и себя одного считает авторитетом по многим вопросам. С ним общаться можно весьма дозированно. – Так пригласи подруг с детьми и внуками, – предложил Артем. – Да не хочу я подруг, – отмахивалась Лидия Архиповна. – Ты не понимаешь, Артемушка, тут момент тонкий. Я, конечно, люблю своих подруг, но сам подумай: они все независимые, своенравные, привыкли устраивать жизнь по своему характеру и привычкам, а тут у меня будут вроде как под хозяйкой жить, по моим законам и правилам. Одно дело приехать на несколько дней, когда они гости дорогие, любимые, жданные-желанные – погостили и уехали, другое дело жить месяц-два-три, это уж общежитие какое-то получается. А у них у всех характеры ты сам знаешь какие – не рахат-лукум. Переругаемся, останемся недовольны друг другом, да еще и претензий наживем на годы вперед. Нет уж, увольте, я уже не в том возрасте, чтобы терять друзей из-за житейских дрязг и трений характеров. – А с постояльцами, значит, предполагается, что ты жить будешь душа в душу, – недовольно ворчал Красногорский, уже понимая всю очевидную бесполезность отговаривать ее и вразумлять. – Надеюсь, – смеялась мама и успокаивающе гладила его по голове. – Я ведь не абы кого возьму, а по рекомендации людей, которым доверяю. И не просто так это придумала. Меня уже неоднократно друзья спрашивали, не сдам ли я закрытую часть дачи. Вот я и решила этим летом попробовать. К Мише обращусь, он людей проверит по своим картотекам или что там у них есть. Михаил Захарович – старинный друг их семьи, вернее, близкий друг отца еще с их юных лет, ну а потом уж и его семьи, разумеется, в целом, долгие годы служил в МВД и дослужился до больших чинов, с которых и уволился в запас. Но наработанные связи остались. Артем больше маму не отговаривал – если ей так хочется и вот прямо припекло, да на здоровье! Может, и на самом деле повеселей ей будет, да и не одна все же, какой-никакой, а пригляд. Есть у них, правда, помощница приходящая, Варвара Николаевна, местная жительница пятидесяти двух годов, но… Варя – она и есть Варя, не до куртуазных общений ей, не приспособлена вести умные беседы. И такая, как бы определить помягче, упертая. Все-то она сама знает, как и что надо устраивать в жизни, в хозяйстве, советов чужих не приемлет, наставлений не переносит. Такой типажик непробиваемый. – Жизнь надо жить, – говорит она безапелляционным наставническим тоном, – а не разговоры разговаривать о ней непонятно зачем. Вот как заведено правильно, так и надо жить.
А матушке порой как раз-таки хочется и «разговоры поразговаривать» с интересным собеседником. Так что пусть, раз уж пришла в голову такая прихоть – сдать часть дома жильцам, пусть. Может, и удачной идея окажется. Посмотрим. Артем в выборы постояльцев не вмешивался, предоставив маме самой этим заниматься, только позвонил и лично спросил у Михаила Захаровича, когда мама определилась с выбором арендаторов, нормальные ли люди, и, получив подтверждение по всем статьям, с уверением, что Артем может совершенно не беспокоиться о матушке, Красногорский тему дачных жильцов отодвинул куда-то на задворки памяти. Мама рассказывала что-то про поселившихся жильцов, когда они с ней созванивались, мол, женщина, как и она, коренная москвичка, ее ровесница, с внуком, замечательная, интеллигентная, с которой они сразу же расположились друг к другу и буквально через пару дней сдружились, и что-то еще, еще – Артем не запоминал. Главное, маме хорошо, она счастлива и новую подругу заимела – и слава богу. А тут собрался наконец ехать, и мало того что настроение кислое, так вспомнилось еще с раздражением и о чужих людях в доме. Даже прикинул на мгновение, а не втюхать ли любимой маменьке присутствие жильцов как одну из причин его длительного непосещения родительницы, но как подумал, так и отмел эту мимолетную мысль. Во-первых, она тут же поймет, что он тупо отбояривается, находя себе оправдание, а во-вторых, чего врать-то, не любил он это дело – помни потом, что сбрехал, держи в голове весь этот мусор. Да и зачем? Смысла никакого. Ну не приезжал, хандрил, ну вот едет же. Кстати, за тягучими мыслями-размышлениями и бурчанием недовольным уже вон и доехал, и не заметил как. Чего уж теперь канючить – ладно, и с дождичком отдохнем, не прокиснем, может, даже и за грибами в лес сходит, и с жильцами как-то уживемся, поворчал он напоследок, останавливая машину у ворот на участок. Обычно Артем открывал ворота с пульта, сразу же заезжая на дорожку к гаражу, но сегодня повременил, вспомнив, что мама предупреждала, будто кто-то там должен приехать в эти выходные к ее жилице в гости. Вот и решил, прежде чем парковаться, сначала посмотреть, может, кто на автомобиле прикатил и поставил свое транспортное средство за воротами. С такой мыслью Красногорский и заглушил мотор, достал ключ из замка, распахнул дверцу и выбрался из комфортного охлажденного кондиционером нутра машины во влажное тепло улицы. И сразу же резко по ушам ударил какой-то дикий, пронзительный кошачий вой, доносившийся откуда-то с их участка, словно кто-то уронил нечто тяжелое прямо на причинное место несчастному животному. Кошачий вой не прекращался, а как бы даже набирал обороты, и Красногорский поспешил пройти в калитку. – Какого хрена тут происходит? На широкой дорожке, ведущей к гаражу, никакой машины не было, зато за одним из кустов бузины, которые окаймляли эту самую дорожку, прятался неизвестный ребенок. Приподнявшись на цыпочки и держась ручонками за ветки, он вытягивал головку, старательно высматривая что-то важное в направлении дома, настолько сосредоточившись на своем занятии, что не замечал ничего вокруг. Совсем маленький пацаненок. Артем не сильно-то и разбирался в детях и их возрасте, но поскольку у его близких друзей дети имелись, то их возраст Красногорский хоть как-то мог идентифицировать: десять, семь лет и два года. Этому было явно меньше семи, но больше двух. И тут Артем сообразил, что любое его обращение к мальчику, громкий звук шагов или резкое движение неизбежно напугают малыша. А если учесть, что тот внезапно увидит здорового незнакомого дядьку рядом…. Такая немного патовая ситуация. Но, не умея предаваться затяжным сомнениям, предпочитая принимать быстрые решения и действовать, Красногорский с максимальной осторожностью прошел вперед, поддернув брючины, присел на корточки метрах в полутора от ребенка, чтобы и в самом деле не испугать парня, и достаточно громко, чтобы перекрыть дикий кошачий вой, но все же с осторожностью спросил: – И что там происходит? Мальчишка все-таки вздрогнул и резко повернулся на голос. Но что странно, не испугался, а как-то насупился, что ли, – строго сведя бровки, с подчеркнуто недоверчивым и настороженным выражением личика, вдруг спросил громким, звонким голосочком: – Ты кто? – Артем Борисович, – подчеркнуто ровным доброжелательным тоном представился Красногорский и добавил для большей ясности: – Сын Лидии Архиповны. – А-а-а, – заметно расслабился мальчонка, перестав смотреть с неодобрительным подозрением на незнакомого дядьку, и вдруг сложил ладошки замочком и прижал ручки к груди, словно ожидал, что вот прямо сейчас его начнут за что-то отчитывать и ругать. – Я знаю: ты хозяин. – И спросил с сомнением: – Ты будешь сейчас со всем разбираться? – С чем разбираться? – уточнил Артем, сдерживаясь, чтобы откровенно не разулыбаться – до того комичным выглядел малыш с этими его сложенными ручками и настороженным видом провинившегося в чем-то человечка. – Не знаю, – принялся пояснять ребенок. – Бабушка Лида говорит, когда надо что-нибудь сделать: «Вот приедет хозяин – он и разберется». Я пока только узнал, что такое хозяин, мне бабушка Лида показывала портрет, там ты. – И, расцепив ладошки, ткнул пальчиком в сторону Артема, видимо, чтобы тот точно понимал, что речь идет именно о нем. – Ты ее сынок и хозяин. – Подумал и уточнил: – Она так сказала. А про «разбираться» я пока ничего не знаю. – Понятно, – кивнул Артем и спросил: – Тебя как зовут? – Матвей Ахтырский, – отрапортовал ребенок, старательно выговаривая свою фамилию по слогам, выделив с нажимом первый слог. – И от кого ты тут прячешься, Матвей Ахтырский? – поинтересовался Артем. – Не, не прячусь. – Мальчишка отрицательно покрутил головой, вздохнул с тяжкой безнадежностью и пояснил: – Я немного пережидаю. – Чего? – боролся с предательски расползающейся улыбкой Красногорский. – Пока мама остынет и можно уже будет идти, – как нечто очевидное пояснил пацан. Мальчишка был чудесный. Обаятельный и невероятно забавный – густые пшеничные волосы топорщились упрямыми вихрами на затылке и у висков, на носу и щеках красовались крупные веснушки, а глаза были огромными, редкого темно-синего оттенка. И его круглое личико отображало все его стремительно меняющиеся эмоции, такие непосредственные, чистые, живые. Было совершенно очевидно, что он еще тот шкодник и явно что-то натворил, и теперь героически прячется в кустах, вернее, как он выразился, «пережидает, пока мама остынет», и что-то подсказывало Красногорскому, что пережидание это было напрямую связано с диким кошачьим воем. – Та-а-ак, – протянул Артем, – а скажи мне, Матвей, почему кошка так завывает, ты знаешь? – и указал рукой в сторону дома, где так и не прекращался жуткий кошачий вой, режущий слух. – Знаю, – кивнул мальчонка и объяснил: – Это Маруся кричит, – и добавил как нечто само собой разумеющееся, подкрепив высказывание энергичным жестом, разведя ручки в стороны: – Она так радуется. – Какая-то мучительная радость у нее получается, – с сомнением заметил Артем, которому снова пришлось сдерживать улыбку, и продолжил: – А чему она так радуется, ты знаешь?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!