– Забавный зверек. Извините, что испортил статистику. Петерсон замер у двери гостиной и посмотрел на него доброжелательно. – Не отчаивайтесь, капитан Драммонд. У нас достаточно времени, чтобы гарантировать подобную находку завтра утром. Глава седьмая, в которой Драммонд час или два сидит на крыше Драммонд на мгновение остановился у двери гостиной, затем, пожав плечами, прошел внутрь мимо Петерсона. Для себя он решил считать эту конкретную комнату логовом главарей банды. Он ассоциировал ее с Петерсоном, учтивым, безразличным, безжалостным; с красоткой Ирмой, валяющейся на диване с сигаретой в зубах без отрыва от покраски ногтей; и в меньшей степени с тощим, жестоким Генри Лэкингтоном. Но сегодня вечером здесь собралась другая компания. Ирмы не было. Ее место на диване было занято неопрятно выглядящим субъектом со всклокоченной бородой. В конце стола был свободный стул, справа от которого сидел Лэкингтон, злорадно глядевший на Хью. Вдоль стола на каждой его стороне восседало по полдюжины гостей. Капитан внимательно оглядел их. Некоторые были, очевидно, иностранцами. Другие могли быть хоть убийцами, хоть учителями окрестной школы. Был один в очках. Он напоминал запуганного кролика. В то время как его сосед, лицо которого обезобразили красный шрам, протянувшийся прямо через щеку, и два налитых кровью глаза, показался Хью слишком опасным, чтобы разделить с ним корзину с завтраком. «Он схватил бы все, а потом швырнул бы вам в лицо объедки», – подумал Хью. Голос Петерсона прервал ход его размышлений. – Разрешите мне, господа, представить вам капитана Драммонда, кавалера ордена «За выдающиеся заслуги», сыгравшего главную роль в недавнем маленьком шоу с обезьянами! Хью поклонился серьезно. – Мое единственное сожаление в том, что это не сработало. Как я сказал вам снаружи, я просто забыл про ваш зверинец. Не думал, что у вас так много животных! – с последними словами он насмешливо обвел взглядом собравшихся. – Таким образом, это и есть наглая молодая свинья? – Налитые кровью глаза человека со шрамом полыхали яростью. – Чего я не могу понять, так это почему он жив! Хью погрозил ему пальцем. – Я понял, что вы противный человек, как только я увидел вас. Теперь взгляните на Генри. Он не говорит глупостей. И при том он ненавидит меня! Правда, Генри? Как челюсть? – Капитан Драммонд был едва не убит вчера вечером, – заметил Лэкингтон, игнорируя Хью и обращаясь к человеку со шрамом. – Я просто решил, что для него это будет слишком легкая смерть. Но все можно исправить сегодня же вечером. Если Хью и испугался этого спокойного и равнодушного голоса и того, что было сказано, то ничем себя не выдал. Если он был жив до сих пор, то стоило и дальше положиться на Судьбу, даже если в нее не верить. Таким образом, он просто зевнул и снова повернулся к Лэкингтону. – Так вот чья страшная рожа померещилась в окне моему отравленному разуму! Было бы нескромно спросить, как вы накачали нас наркотиком? Лэкингтон посмотрел на него с выражением мрачного удовлетворения на его лице. – Вы были отравлены газом. Замечательное изобретение из страны моего друга Коффнера. Гортанный хохот немца заставил Хью помрачнеть. – Без немецкой свиньи зверинец был бы скучноват! – прокомментировал он. Немец подпрыгнул на стуле, побагровев. – Што? Швайне? Я буду убифать тебя сфоими собственными руками! – зашипел он, пытаясь броситься на Драммонда. Запуганный кролик подскочил с недовольным видом при возникновении перспективы драки. Человек со шрамом вскочил, потрясая кулаками. Единственный кроме Хью, кто не сделал ни единого движения, был Петерсон, но он очень отчетливо хихикал. У Петерсона, несмотря на все его недостатки, было чувство юмора… Все произошло быстро. Хью, казалось, потянулся за случайно упавшей на пол сигаретой. Раздался унылый, тяжелый глухой стук, и немец рухнул назад, опрокинув стул. Он упал и неподвижно замер на полу. Его голова с грохотом врезалась в стену. Человек со шрамом изумленно и испуганно плюхнулся в кресло. Испуганный кролик то ли пискнул, то ли застонал. Хью возобновил поиск сигареты. – После этой маленькой зарядки вернемся к делам, – предложил Петерсон. Хью сделал паузу, зажигая спичку, и впервые улыбнулся. – Есть моменты, Петерсон, когда вы мне действительно нравитесь. Петерсон занял свободный стул рядом с Лэкингтоном. – Сядьте. Смею надеяться, что понравлюсь вам еще больше, прежде чем мы убьем вас! Хью поклонился и сел. – Искренность всегда была вашей сильной стороной. Я могу спросить, сколько времени я могу прожить, в соответствии с вашими планами? Петерсон улыбнулся радушно. – По очень серьезной просьбе господина Лэкингтона вы должны быть живы до завтрашнего утра. По крайней мере, это наше текущее намерение. Конечно, ночью мог бы произойти несчастный случай. В таком доме, как этот, никогда нельзя исключать подобного. Или… – он тщательно срезал конец сигары – …Вы могли бы сойти с ума. В этом случае мы не должны трудиться, убивая вас. На самом деле это действительно удовлетворило бы нас больше, если бы вы сделали так. Избавляться от трупов, даже в эти дни передовой науки, представляет определенные трудности… преодолимые, но неприятные. Итак, если вы сойдете с ума, мы не будем расстроены. Еще раз он улыбнулся радушно. – Как я сказал прежде, в таком доме, как этот… Запуганный кролик, все еще тяжело дыша, уставился на Хью зачарованно; и Хью приветствовал его учтивым поклоном. – Малыш, ты ел лук. Ты не мог бы дышать вот на тех джентльменов, вместо меня? Его спокойная невозмутимость, казалось, раздражала Лэкингтона, который внезапно вскочил с лицом, перекошенным от гнева. На висках у него сетью выступили вены. – Вы ждете, пока я не покончу с вами… Обещаю, вам будет не до смеха!.. Хью отреагировал вяло. – Ваша гипотеза более чем вероятна. После мне придется пойти в турецкую баню, чтобы смыть с себя ваши нечистоты. И мне некогда будет думать о смехе. Лэкингтон медленно опустился в кресло с гримасой беспощадной ярости на лице; и на мгновение или два в комнате настала тишина. Но тут взвился бородатый субъект на диване. – Что за буржуазный вздор! Я признаюсь, что не понимаю его. Мы собрались здесь сегодня вечером, товарищи, чтобы слушать частные ссоры и глупый разговор? – громогласно пророкотал он. Ропот одобрения воодушевил его, и он вскочил, размахивая руками. – Я не знаю, что сделал этот молодой человек: мне наплевать. В России такой вопрос не стоит. Он – буржуй, поэтому он должен умереть. Разве мы не убили тысячи – да, десятки тысяч таких, прежде чем мы получили свободу? Разве мы не собираемся сделать то же самое в этой проклятой стране? – Его голос повысился до пронзительного, скрипучего визга. – Кто такой этот несчастный, чтобы отрываться из-за него от мировой революции? Убейте его, и перейдем к дальнейшему! Он сел снова под ропот одобрения, к которому присоединился Хью. – Великолепно! Грандиозно! Действительно ли я прав, сэр, в своем предположении, что вы – то загадочное явление природы, что известно прочим как «большевик»? Человек повернул запавшие глаза, пылающие огнем фанатизма, на Драммонда. – Я – один из тех, кто борется за свободу мира, за благо пролетариата. Рабочие влачили жалкое существование в России, пока не перебили буржуев. Теперь они управляют страной, и деньги, которые они зарабатывают, наполняют их собственные карманы, а не мошну кровопийц! Он взмахнул руками и обессиленно рухнул на диван. Только его глаза все еще пылали тлеющим безумием его души. Хью посмотрел на него с подлинным любопытством. Впервые он встретил одного из фанатиков во плоти. И затем за любопытством последовало определенное изумление; для чего был Петерсону этот тип? Капитан покосился на главного врага, но его лицо ничего не выражало. Он спокойно листал бумаги; его сигара тлела так же равномерно, как всегда. Он, казалось, не был удивлен революционной вспышкой: ему было все равно. И еще раз Хью уставился на человека на диване озадаченно. Он забыл о себе. Растущее волнение заполнило его ум. Могло ли оказаться, что целью Петерсона было устроить в Англии большевистский переворот? Если так, зачем для этого жемчуга герцогини? Зачем мучить американца, Хирэма Поттса? Прежде всего, что нужно Петерсону? И при обдумывании этого вопроса Хью обнаружил, что Петерсон с улыбкой смотрит на него. – Не понимаете, что тут происходит, да, капитан Драммонд? Я говорил, что вы окажетесь в бездне, – он стряхнул пепел сигары. Когда он снова принялся перебирать бумаги, русский опять вскочил. – Вы когда-нибудь видели женщину, с которой живьем содрали кожу? – проорал он в лицо Хью. – Вы видели, как душат людей веревкой с узлами? Видели сожженных или оставленных в муках умирать от боли?.. Но все это не имеет значения, если только такой ценой может быть получена свобода пролетариата, как это было в России! Завтра придет черед Англии, через неделю – остального мира… Даже если мы должны будем пройти через реки крови до нашего горла, мы сделаем это! И в конце – мы наш, мы новый мир построим! Хью зажег сигарету и откинулся в кресле. – Чудесная программа. Вам надо работать воспитателем в детских яслях. Для детей с дурными наклонностями – то, что надо, – пробормотал Драммонд еле слышно. Он наполовину закрыл глаза под возобновившийся гул разговора. Воспламененные русским, все наперебой соревновались в революционном радикализме, забыв про старого солдата. А он вновь и вновь задавался вопросом: что, во имя Будды, Петерсон и Лэкингтон собирались делать с этой толпой? Два гениальных, практичных и циничных преступника путались с группой визионеров в рваных штанах, которые, что бы там ни говорили, были безумны… Фрагменты разговора время от времени доносились до его ушей. Запуганный кролик, с фанатичным пламенем в слезящихся глазах, воспевал славу Советам рабочих. Бритоголовый громила требовал накормить голодных и трудоустроить безработных… «Как могло случиться, что сумасшедшие управляют судьбами народов?» – задавал себе вопрос Хью. И затем, вспомнив, какую власть над возбужденной толпой имеют экзальтированные ораторы, как легко поддается масса внушению со стороны откровенно неуравновешенных людей, Драммонд ощутил горькое разочарование. – Вы дурак! – внезапно крикнул он русскому, и все разом стихли. – Вы бедный болван! Вы!.. Ваш новый мир – блеф! В Петрограде сегодня хлеб стоит два фунта четыре шиллинга за фунт; чай – пятнадцать фунтов за фунт. Вы называете это свободой? Вы предлагаете, чтобы мы прорывались к этому через реки крови? – Тут он высокомерно рассмеялся. – Не знаю, что беспокоит меня больше, ваш червивый мозг или ваша омерзительная внешность! Слишком удивленный, чтобы ответить, русский застыл, уставившись на него; и тут именно Петерсон сломал тишину своим учтивым голосом. – Ваши страдания, я рад сказать, вряд ли будут долгими по продолжительности, – заметил он. – На самом деле, настало время для вас удалиться, мой юный друг. Он встал, улыбнувшись; подошел к звонку позади Хью и позвонил в него.