– Да, дорогая цацка. Но, безусловно, ее самая изумительная драгоценность – вещь, которую вы не видели. Она не наденет ее раньше маскарада. Могу поспорить. Она любит блеснуть! – Что это за вещица? – Что-то типа диадемы. Алмазы и изумруды. Лично я думаю, что это ужасающе вульгарно, но стоимость должна быть огромной. Я храню ее в сейфе, пока хозяйка ее не затребует. И я исследовал на днях эту вещицу. На самом деле я показал ее одному пассажиру, который, казалось, был чем-то вроде эксперта. Он оценил безделушку в сорок тысяч фунтов. Госпожа Делмортон покажет ее вам, если попросите ее. Она обожает выставлять напоказ свои вещи. Но я не побеспокоил госпожу Делмортон: я продолжал избегать ее как чумы. Драма и кипение страстей были для меня интереснее ограненных камушков. А человеческая драма продолжала разыгрываться таким образом, что страшно стало уже всем. Я даже заметил шкипера, который, войдя в курительную однажды ночью, уставился тревожно на пару закадычных врагов, поскольку воздух на борту пропах убийством, как я уже говорил. И кое-что случилось в маскарадную ночь. Но случилось не столько с двумя задирами, сколько с бриллиантовой диадемой госпожи Делмортон. Как и предсказывал казначей, она надела эту дорогую штучку на бал-маскарад. Она была облачена в восточный костюм, и я должен признать, что она выглядела великолепно. И пресловутая диадема дополняла ее образ последним штрихом. Именно ради великолепных драгоценностей, на самом деле, я преодолел свою неприязнь к леди и попросил, чтобы она позволила мне исследовать их. Сорок тысяч они, несомненно, стоили, возможно и больше. Берил Лэнгтон была со мной в тот момент, и она застонала от зависти. Дюжина или больше больших безупречных алмазов, то же самое количество великолепных изумрудов и огромное количество меньших камней в старомодной оправе. Варварски пышной оправе: вероятно, когда-то эта штука принадлежала какому-нибудь восточному властелину. Но красивой эту вещь я не назвал бы, хотя и не сказал ни слова об этом. Смотрелось украшение вульгарно, если его не носить с неким необычным костюмом, таким, какой госпожа Делмортон надела тем вечером. Берил Лэнгтон согласилась со мной. – Если бы это принадлежало мне, – сказала она своего рода восторженным шепотом, – я сделала бы из этого кучу разных штучек. Брошки, кольца и даже браслет из камней поменьше! Тут Берил рассмеялась. – И думаю, что, когда я пошла к казначею сегодня, чтобы забрать мое бедное и скромное ожерелье из жемчуга, она забирала эту громадину! И не имеет значения та глупость, что я сказал в ответ. Три розовых джина перед ужином могут быть весьма коварны… Мы просто обеспокоены экстраординарным случаем в курительной, который произошел после ужина той ночью. И даже сейчас, два года спустя, я помню все в малейших деталях. Во всяком случае, я не забыл ничего важного… Было около десяти часов, когда я вошел, и, взглянув на карточный стол, я обнаружил проблему. Блэйк и Джефферсон были партнерами, и усмешка на лице Блэйка была ужасна. Госпожа Делмортон и дамочка, которая все время хихикала, были там и приблизительно полдюжины человек еще. Когда я вошел, раунд был закончен, и Блэйк склонился над столом. – Почему, ради бога, господин Джефферсон, – брюзжал он, – вы не учитесь играть? Или мне за вас думать? Джефферсон грозно приподнялся. – Спокойнее, господа, – вклинился Мургэтройд, который также играл. – Здесь присутствуют леди! – Вот что, господин Блэйк! Прямо сейчас сыграем в покер на обезьяну! – мрачно процедил Джефферсон. – Обезьяну? – Блэйк казался немного озадаченным. – Боишься реальной игры? – глумился Джефферсон. Неожиданно мрачная улыбка проявилась на лице Блэйка. – Согласен, – объявил он. Мы сгрудились вокруг и смотрели затаив дыхание. Все, казалось, поняли, что гораздо больше, чем обезьяна, поставлено на кон. Они начали, и Джефферсон победил. Играли новой колодой для покера. И когда у каждого из них было четыре карты перед ними, у Блэйка была пара семерок, и Джефферсон хотел девять для прямого. Я посмотрел на них, пальцы Блэйка дергались. Но Джефферсон был абсолютно спокоен. Он щелкнул картой через стол «к еще семи». Три – вздох удивления донесся от круга зрителей. – Казалось бы, я хочу девять, – сказал он спокойно. Он держал карту рубашкой к себе, так, чтобы Блэйк видел. И лицо Блэйка стало мертвенно бледным. – Судя по твоему виду, так и есть, – добавил он. Это была крестовая девятка. – Обезьяна, господин Блэйк, – заметил он учтиво. И еще раз Блэйк насмешливо улыбнулся. – Я плачу, – сказал он резко и покинул комнату. – Что, черт возьми, он имеет в виду? – изумленно проговорил Джефферсон. – Чем он платит? Куда он пошел? – Я так рада, что вы победили, господин Джефферсон, – пробормотала госпожа Делмортон, наклоняясь к нему. – Спасибо, – резко ответил Джефферсон, все еще глядя на дверь. И в следующий момент я подумал, что сейчас с ним случится эпилептический припадок. Было от чего. Стэнтон Блэйк появился в дверях с живой обезьяной в руках! – Что это за проклятое дурачество? – простонал Джефферсон. – Мы играли на обезьяну, – спокойно заметил Блэйк. – Вот обезьяна. – Ты… Ты… издеваешься! – взревел Джефферсон. – Я предполагаю, играй мы на пони, ты приволок бы лошадь? Мы играли на пятьсот фунтов, и ты знаешь это! – Мы играли на обезьяну, – повторил Блэйк. – Я предполагаю, что мне разрешат считать, что слова имеют словарные значения? Джефферсон схватил тяжелую бутылку с водой, стоявшую на столе, и замахнулся ей. Кто-то – первый помощник, я думаю, – закричал: – Прекратить!.. И тут погас свет. – Ты свинья… Ты… Голос Джефферсона гремел во мраке, и госпожа, которая хихикала, закричала. Тут свет зажегся снова, и мы увидели, что Джефферсон схватил Блэйка за горло. Госпожа Делмортон сжалась на стуле; обезьяна кривлялась в открытом иллюминаторе. – Позовите шкипера! – закричал первый помощник, бросаясь на Джефферсона вместе с троими из нас. И кое– как нам удалось скрутить буяна. Шкипер влетел, пылая гневом. – Если вы, двое, не прекратите свои разборки, – взревел он, – я прикажу заковать вас в кандалы! Джефферсон все еще пытался вырваться, когда раздался пронзительный женский вопль. Госпожа Делмортон подняла руки к волосам и закричала. – Диадема! Ее нет! Мгновенно наступила тишина. – Нет? Что вы имеете в виду? – непонимающе спросил шкипер. – Она была на мне. Вы видели, не так ли? – госпожа Делмортон повернулась ко мне. – Я, конечно, видел перед ужином. Но потом я не обращал внимания, на вас украшения или нет. – Закройте двери! Никто не должен покидать каюту, – приказал шкипер. – Теперь давайте доберемся до сути. Вы, сэр, – тут он повернулся ко мне. – Вы любезно скажите мне, что произошло? Я рассказал ему, в то время как Блэйк и Джефферсон сидели в противоположных углах, обжигая взглядами друг друга. – Кто выключил свет? Никто не ответил. – Вы? – он повернулся к стюарду. – Нет, сэр. Выключатель у двери. А я был в другой стороне каюты. – Простите, это я, – тоненький голосок прозвенел из иллюминатора. Все мы обернулись: Берилл Лэнгтон была бледна и напугана. – Войдите, мисс Лэнгтон, – шкипер тут же смягчил тон. – Мы хотели бы знать, почему вы сделали это. Она вошла, испуганно глядя на драчунов. – Я от-ткрыла дверь, – запиналась проговорила она. – И увидела господина Джефферсона с бутылкой с водой в руке. И я думала, что он собирался убить Стэнтона, господина Блэйка, я имею в виду. И не думая я выключила свет. Это было ужасно неправильно? – Неправильно, мисс Лэнгтон, – заявил шкипер серьезно. – Госпожа Делмортон потеряла свою алмазно-изумрудную диадему. – Потеряла! Но я думала, что вы сняли ее, госпожа Делмортон, и оставили в вашей каюте… – Сняла! Ничего подобного! – отозвалась пострадавшая. – Почему вы решили, что госпожа Делмортон сняла диадему? – спросил шкипер. – Поскольку, когда я встретила вас приблизительно двадцать минут назад, вы танцевали с господином Норрисом, я думаю… уверена, что диадемы на вас не было. Я еще обратила на это внимание. – Когда, госпожа Делмортон, вы в последний раз чувствовали, что украшение на месте? – спросил шкипер. И это было то, что госпожа Делмортон так и не смогла вспомнить. На самом деле, конечно, она точно помнила, как я отдавал ей диадему на ужине… – Кто-либо здесь видел эту диадему, прежде чем мисс Лэнгтон выключила свет? – спросил Мургэтройд. И еще раз никто не мог ничего сказать с уверенностью. Мы были все слишком заняты ссорой между двумя мужчинами.