– Ну, госпожа Делмортон, если эта штуковина не упала за борт, она должна быть на борту судна. Но если она на борту судна, то мы найдем ее для вас. – Боже мой! Капитан Броунлоу! – она почти вопила. – Я внезапно вспомнила, что действительно облокачивалась на ограждение палубы… – Вы, вероятно, заметили бы, упади драгоценности за борт. Мы найдем ее, госпожа Делмортон. Мы начнем с этой каюты, – поспешил успокоить безутешную пассажирку галантный капитан. Мы были подвергнуты обыску, и, естественно, никто не возражал. Каждое место было тщательно исследовано, включая плевательницы. И ничего. Одно, во всяком случае, было бесспорно: этой штуки не было в курительной. Наконец шкипер бросил поиски. Даже госпожа Делмортон была удовлетворена. Но уходя, он повернулся еще раз к Джефферсону и Блэйку. – И что касается вас, господа, я имел в виду то, что я сказал. Если вы не можете вести себя прилично, я прикажу заковать вас в кандалы! Но дурь, казалось, вышла из них. Оба являли собой воплощение стыда и раскаяния. – Черт бы побрал, Джефферсон, – начал Блэйк, – это была только шутка. Утром я выпишу вам чек… – Жаль, что я немного вспылил, – сказал застенчиво второй буян. – Послушайте, мы должны пойти и тоже поучаствовать в поисках. Зачем глупые женщины таскают драгоценности на голове, я не понимаю?! Чего они этим добиваются? Они вышли вместе, Блэйк с обезьяной на его плече. – Вы думаете, что это была шутка? – спросил Мургэтройд. – Я не телепат. Спросите у них… Судно перетряхнули до винтика. Диадему не нашли. И через некоторое время волнение утихло. Украшение было застраховано, таким образом, хозяйка не потерпела убытка. Все решили, что злосчастная драгоценная безделушка свалилась за борт. На самом деле после трех дней об инциденте почти забыли. И единственные, на кого эта история повлияла, были Джефферсон и Блэйк. Друзьями они, конечно, не стали, но и запах убийства с судна бесследно улетучился. Вообще, как мне рассказали, ночью перед тем, как Джефферсон вышел в Коломбо, Блэйк угощал его. Я не видел этого удивительного зрелища, но то, что мне рассказали об этом без особой иронии, уже о многом свидетельствовало. Блэйк добрался до Сингапура, и, помня промах Берил Лэнгтон, когда она назвала его Стэнтоном, я не удивлялся их сближению. Я должен был очень сожалеть, если бы что-нибудь вышло из этого. Блэйк был ей не пара. Но ничего не произошло: очевидно, это был невинный флирт, не более того. И наконец, через определенное время, я проводил ее по сходням в Шанхае. Кроме того, на шлюпочной палубе ночью перед тем, как мы расстались… Однако это уже другая история… Могу вообразить умного читателя, вопрошающего с изумлением: «О чем, черт возьми, все это? Какой смысл в этой истории?» Вопрос вполне закономерен. И если бы не случилось так, что мой доктор прописал мне Карлсбад неделю назад, я не должен был тратить впустую свое время на написание, и вы не должны были прочесть эту незамысловатую историю. Но доктор направил меня в Карлсбад, и в первую же ночь, которую я провел там, я заметил пожилого человека, нелюдимого на вид, вокруг которого штат гудел, как навозные мухи. Это был Гуггенхаймер, немецкий миллионер. Я наблюдал за ним, когда внезапно по холлу пробежало волнение. И причиной его была девушка с обезьяной, взгромоздившейся на ее плечо. Я пристально посмотрел на эту одетую с иголочки женщину из высшего света. На последнее увлечение немецкого магната. На… Берил Лэнгтон. И поскольку она прошла близко ко мне, я заметил, что она носила прекрасный браслет с алмазами и изумрудами. Когда немец представлял своей пассии некоего джентльмена, я ощутил, что что-то тут не так. Но не мог понять, что именно. Потом мой разум действительно начал функционировать. Поскольку то, почему было необходимо представить Марка Джефферсона Берил Лэнгтон, было вещью, которую было сложно объяснить… Я мысленно вернулся к тому путешествию на Восток, и пазл в моей голове начал складываться. Предположить, что Марк Джефферсон и Берил Лэнгтон, возможно, забыли друг друга, было абсурдно. Выходит, они были в сговоре. Если они были в сговоре теперь, не было никакой причины, почему они не должны были быть в сговоре тогда. А Стэнтон Блэйк был третьим членом банды. И если это было так, то эти трое околпачили всех! Я зажег сигару, идею надо было обдумать. Они дурачили нас только с одной целью, чтобы привести к тому драматическому моменту в курительной, когда они украли диадему госпожи Делмортон. Я вспоминал все сначала. Они знали, что госпожа Делмортон будет на борту. Они знали ее привычки, и они разработали план. И затем парочка клоунов отвлекла на себя внимание, а девица выключила свет. Один из них, Блэйк, вероятно, стащил диадему. Но… Что, черт возьми, он сделал с ней? Куда они спрятали злосчастную безделушку?! И внезапно я понял! Обезьяна. Игра на обезьяну ыглядела бессмысленной, если они были членами той же самой банды, если целью игры не было ввести животное в каюту совершенно естественным способом. Именно обезьяна украла диадему! И если бы свет погас на долю секунды позже, именно обезьяну изловили бы в качестве воровки. Умно, чертовский умно. Конечно, я могу быть неправ: возможно, диадема на дне Индийского океана. Но Берил Лэнгтон, которая теперь называет себя Луизой ван Дик, не могла полностью забыть Марка Джефферсона, который теперь называет себя Джоном П. Меллоном. И она действительно носит прекрасный алмазно-изумрудный браслет. И она действительно изобразила искреннее изумление, когда я попытался заговорить с ней. И она действительно пришла в замешательство, когда я спросил ее о Стэнтоне Блэйке и ее дяде в Шанхае. Конечно, я предполагаю, что должен по справедливости предупредить полицию или старого магната. Но я не буду. Он – неприятно выглядящий человек. А она была совершенно восхитительна на шлюпочной палубе той ночью. Кроме того, я могу быть неправ, но у меня есть идея, что она могла бы… Черт побери! Я приехал сюда, чтобы пить минеральные воды. Перст судьбы Самым забавным во всем этом было то, что я не очень хорошо знал Джорджа Барстоу. Был бы он мне по-настоящему близким другом, это наше дело могло бы показаться более естественным. Но это было не так: он был просто клубным знакомым, с которым у меня были обычные клубные отношения. Иногда мы встречались в комнате для игры в бридж, иногда вместе пили после обеда бренди. И на этом все. Очевидно, у него было свое дело, приносящее хорошие деньги. Что-то в Сити, но это было дело, не требовавшее от него каких-то особых трат времени. Его выходные начинались в пятницу и заканчивались во вторник, и, как я понял, его были почти готовы принять в число игроков в гольф, имеющих право участвовать в любительском чемпионате. Внешне он был ярко, почти агрессивно выраженным англичанином. Чисто выбритый и румяный, он обычно сидел, расставив ноги, на коврике у камина, спиной к огню. Пожалуй, держа в руке виски с содовой или кружку пива. По сути, это был типичный мужчина, однако он отнюдь не был против удовольствий, которые можно получить от случайных ночных вечеринок. Но он понимал, что они должны быть только случайными. Ему было, я полагаю, около тридцати семи, хотя это был один из тех мужчин, возраст которых трудно определить. Ему запросто могло быть и сорок с небольшим. Внешность Джорджа была скорее здоровой, чем привлекательной: его физическая сила была заметно выше среднего. И чтобы закончить это краткое описание, добавлю, что он вступил в армию в первые дни войны и в конце концов дослужился до командира батальона. Я узнал его, когда он был в сотне ярдов от гостиницы, возле которой я сидел за столиком. Он шел в мою сторону по дороге, засунув руки в карманы и опустив голову. Но его можно было безошибочно узнать по походке. – Великий Скотт! Барстоу! – воскликнул я, когда он поравнялся со мной. – Что привело вас сюда в это время года? «Сюда» означало маленькую деревушку неподалеку от Инсбрука. Он вздрогнул и поднял глаза, и я был потрясен, увидев, как изменилось его лицо. Он выглядел совершенно изможденным. – Привет, Стаунтон, – сказал он угрюмо, а потом издал робкий смешок. – Полагаю, это небольшая часть моего проторенного пути. – Давайте выпьем вот этого, – предложил я. – Я пробовал и похуже. Джордж перешел через дорогу и подсел ко мне, а я стал украдкой наблюдать за ним. Что-то совершенно очевидно было не так – причем серьезно не так! – но учитывая шапочность нашего знакомства, он должен был первым заговорить об этом, если бы захотел. – Вряд ли август и Австрия – это обычное сочетание для вас, – сказал я легкомысленным тоном. – Я думал, ваша привычная программа – это Шотландия. – Привычные программы имеют обыкновение расстраиваться, – коротко ответил Барстоу. – Так-то вот. Он поставил стакан на стол и достал кисет с табаком. А потом вдруг взорвался: – Лично я считаю, что это проклятая страна! – Но тогда, – мягко продолжил я разговор, – есть ли какая-нибудь существенная причина, по которой вы должны здесь оставаться? Джордж не ответил, и я заметил, что он, прищурившись, уставился на дорогу. – Существенная причина, – сказал он, наконец, – скоро пройдет мимо этой гостиницы. Нет, не оглядывайтесь, – продолжил мой собеседник, когда я повернулся на стуле. – Вы прямо сейчас увидите все, что только можно увидеть. Сзади послышались звон колокольчиков и шум какой-то быстро приближающейся конной повозки. А через несколько секунд к дверям подъехал почти по-средневековому великолепный экипаж. Я намеренно использую слово «экипаж», потому что это не было похоже ни на одну английскую повозку, какую я когда-либо видел, и я понятия не имею о том, как такие повозки правильно называются в этих местах. На кучере был алый костюм, и все лошадиные сбруи тоже были ярко-красного цвета. Но после короткого взгляда на этот антураж мои глаза остановились на человеке, которого окружало все это алое великолепие. Пожалуй, мне редко приходилось видеть более высокомерное и неприятное лицо. Однако это было лицо аристократа. Тонкогубый, с чуть крючковатым носом, он был типичным представителем того класса людей, которые в былые времена во Франции скорее приказали бы своим слугам переехать крестьянина, чем задерживаться. Этот человек ждал, не двигаясь, пока лакей, тоже в алом, не бросился к двери и не открыл ее. А затем он вышел и поднял руку, чтобы убрать с рукава воображаемую пылинку. На мгновение мне пришла в голову дикая мысль, что он снимается в кино. Все это казалось нереальным. В следующее мгновение появился хозяин гостиницы, согнувшийся почти вдвое, и мое изумление возросло еще больше, так что я даже забыл слова Барстоу о существенной причине моего пристального интереса. Аристократ медленно подошел к столу – хозяин отступил перед ним – и сел. В то же время лакей, копавшийся под одним из сидений кареты, подошел к его столику и положил перед ним кожаный футляр. Он открыл этот футляр, и я невольно вздрогнул. Внутри лежали два револьвера. – Боже правый! – пробормотал я и взглянул на Джорджа Барстоу. В этом оружии не было ничего средневекового. Но Джордж, казалось, не проявлял никакого интереса к разыгрывающемуся на наших глазах спектаклю. Вытянув перед собой ноги, он спокойно попыхивал трубкой, по-видимому, совершенно равнодушный ко всему происходящему. Однако дальше последовали еще более странные дела. Лакей с большой торжественностью приблизился к дереву и принялся с помощью чертежной булавки прикреплять к стволу обыкновенную игральную карту. Это была пятерка червей. Закончив с этим, он удалился. Сидящий за столом аристократ вынул из футляра один из револьверов и некоторое время взвешивал его в руке. А затем он поднял оружие и выстрелил четыре раза. К этому моменту я уже ничему не удивлялся. Все это было так невероятно странно, что я мог только сидеть, разинув рот. Если бы этот человек сейчас встал на голову и выпил в таком положении бокал вина, я посчитал бы это вполне уместным. Но, по-видимому, представление еще не закончилось. Лакей снова торжественно подошел к дереву. Он убрал первую карту и приколол к стволу другую – пятерку пик. А его господин взял другой револьвер. Снова прозвучало четыре выстрела, и после этого стрелок с большой осторожностью откинулся на спинку стула, аккуратно проведя платком по ноздрям.