Роберт сделал еще несколько шагов в его сторону. — Вы не против, если я присяду? Персиваль никак не отреагировал на его слова, словно утратил способность к общению. Кетт взял стул от соседнего столика и поставил его достаточно далеко от Персиваля, чтобы не давить на него, но не слишком, чтобы они могли разговаривать, не повышая голоса. — Меня зовут Робби, — сказал он. — Я детектив, но не из этого участка. Я здесь неофициально, как вы и сами видите. Эви изо всех сил пыталась открыть «Кит-Кат», бросая опасливые взгляды на отца, на случай если он велит ей остановиться. — Это моя дочь Эви, — сказал Кетт. — Она была в детском саду, верно, милая? Эви, набив рот шоколадом, не обратила внимания на его вопрос. — Я этого не делал, — сказал Персиваль. — Клянусь. Она была моей… моей сестрой. — Никто и не утверждает, что вы причинили вред Эвелин, — сказал Кетт, понизив голос, чтобы Эви его не услышала. — Мы просто хотим, чтобы вы узнали все факты. Вы видели их недавно? Делию и ее маму? Персиваль потряс головой, внимательно изучая поверхность стола, словно искал там ответы. От него исходил такой отвратительный запах, что у Кетта снова перехватило горло. — Я очень давно их не видел, — всхлипнув, сказал Персиваль. — И тех девочек. Я хотел сказать, что никогда их не видел. — А вам известно о них что-нибудь еще? — спросил Кетт. — О Мейси и Конни? — Персиваль ушел в себя, словно перенес физический удар, и тряхнул головой так сильно, что с его губ во все стороны полетела слюна. — Я клянусь, клянусь, мне неизвестно, где они… — А вы знаете кого-то, кто хотел бы причинить вред вашей сестре? — спросил Кетт. — Например, враги, прежние поклонники? — Нет, — сообщил Персиваль столу. — Все ее любили. Она была такой доброй… — Вдруг он с тревогой поднял голову. — Кто теперь позаботится о Франклине? — О Франклине? — переспросил Роберт. — Это кот, — ответил Персиваль. — Кто его будет кормить? — Мы о нем позаботимся, — солгал Кетт. — До тех пор, пока не вернем домой Делию. Хорошо? С Франклином все будет в порядке. — Я люблю кошек, — сказала Эви из другого конца столовой. Она уже принялась за обертку второго «Кит-Ката», и Кетт бросил на нее предупреждающий взгляд. Девочка, как и всегда, отвернулась с дерзким видом, продолжая сражаться с пластиковой упаковкой. — Да, — произнес Роберт. — Она любит «кит-кошек». Персиваль почти сумел улыбнуться в ответ — это выглядело, как если б кто-то слишком долго держал у себя тыкву после Хэллоуина. Его лицо стало жутким, кашеобразным и каким-то обвислым. Возможно, он пристрастился к наркотикам после несправедливого ареста — например, подсел на мет. Во всяком случае, зубы у него выглядели соответственно. Однако сейчас он казался «чистым». — Локи — необычное имя, — сказал Кетт. — Вы знаете, что оно значит? Персиваль усмехнулся; его взгляд метнулся от полицейского обратно к столу, потом на Эви, нигде не задерживаясь больше чем на одну или две секунды. — Мама всегда говорила, что «Локи» означает Дар Божий, — ответил он. — Я не знаю. «Эвелин» мне всегда нравилось больше, это ведь птица[17]… — Ну так что, Локи, вы не против, если я задам вам пару вопросов? Но я хочу, чтобы вы запомнили: никто вас ни в чем не обвиняет. Мы просто разговариваем, ладно? Чтобы выяснить, кто убил вашу сестру. Кетт оглянулся и увидел, что Эви с жадностью, точно шпагоглотатель, поглощает «Кит-Кат». — Эви, достаточно, — сказал он. — Шоколада больше нельзя. Еще немного, и она полезет на стены… — Сладкое — ее слабость, — сказал Роберт, поворачиваясь обратно к Персивалю. — А у меня — чай, я пью его слишком много. У вас есть похожая слабость? Ну, давай, сэкономь нам время и скажи нам: похищение маленьких девочек… — Слабость? — спросил Персиваль, с трудом подбирая слова. — Я не… не знаю. Я пью. Слишком много. Главным образом вино. Вы это хотели услышать? — Я хочу услышать то, что вы пожелаете сказать, — ответил Кетт, сдерживая зевок. Арест и допрос Стиллуотера утомили его; казалось, голову набили ватой, как если б кто-то паковал там вещи для переезда. — Никакого давления. Вы пили в последние выходные? Персиваль отчаянно затряс головой, как уже делал один раз. Он напомнил Кетту его собственных детей, когда они отказывались делать то, о чем он просил; это выглядело настолько нарочитым, что показалось ему комичным. Персиваль потер глаза. — Вы думаете, я во всем виноват, — простонал он. — Вы и он. — Глянул на дверь столовой, и Кетт вслед за ним — как раз в тот момент, когда из дверного проема исчезала голова Клэра. Идиот. — Он был там в прошлый раз, в две тыщи тринадцатом, задавал одни и те же вопросы, снова, снова и снова, про девочку, которая умерла, и ее тело нашли под лодкой. Он ужасно злился, никак не мог остановиться и не останавливался. Он хочет меня обвинить, хочет, чтобы я страдал… — Забудьте о нем, — сказал Кетт, подавшись вперед и понизив голос. — Сейчас здесь командую я, и, если я скажу, что вы ничего не делали, ему придется мне поверить. Хорошо? Персиваль кивнул. Он начал успокаиваться, но все равно напоминал пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент. — Значит, вы ничего не пили? В воскресенье? — Я пил, — сказал Персиваль, дрожащей рукой смахнув слезу. — Но совсем немного. Только чтобы поддержать себя… чтобы избавиться от всего плохого. От боли. Она постоянно ноет. — Он снова потер ногу. — Сколько вы выпили, Локи? — продолжал Кетт. — Стакан? Два? Бутылку? — Бутылку, — ответил он, пожимая плечами. — Достаточно, чтобы отдавать отчет в своих действиях. Я не причинял вреда моей сестре. — Никто этого и не говорит, — поддакнул Роберт. — Я и сам люблю выпить. — Чтобы избавиться от боли из-за умершей жены? — спросил Персиваль. Вопрос был подобен удару по яйцам, и на мгновение Кетт задохнулся. Он оглянулся — но Эви, к счастью, в этот момент пыталась открыть бутылку кока-колы. — Откуда вам известно про мою жену? — сумел спросить Роберт через некоторое время. Персиваль заерзал на стуле, отказываясь смотреть старшему инспектору в глаза. — Локи, откуда вы знаете? — Я не знаю, — жалобно сказал он, и в его словах проявилась невыносимая безнадежность. — Я ничего не делал. Я могу доказать, что не делал. Казалось, кто-то повернул выключатель у Локи в голове, и на губах у него появилась отчаянная улыбка. — Да, могу доказать, — продолжал Персиваль. — Я могу доказать, что был дома все это время. Я вообще не выхожу. Он засунул большую руку в карман вонючих штанов от тренировочного костюма, вытащил «Айфон» — совершенно новый, если судить по внешнему виду, — включил его большим пальцем, пролистал несколько приложений, открыл одно из них и передал телефон Кетту, который обнаружил, что смотрит на большую гостиную с двумя диванами и с кучей разного хлама на полу и двоих полицейских, очевидно, проводящих обыск. — Это мой дом, — сказал Персиваль, наклоняясь ближе, чтобы ткнуть пальцем в экран. — Вживую. Я сказал, что они могут осмотреть все, если хотят; мне нечего скрывать. Кетт прищурился и понял, что один из полицейских на экране — констебль Сэвидж. — Это в реальном времени? — уточнил он. — Конечно. Вы можете поговорить с ними, если хотите. Нажмите кнопку микрофона. Роберт нажал на иконку, и телефон звякнул. Оба полицейских на экране подняли головы. — Сэвидж? — позвал Кетт. Констебль нахмурилась и подошла ближе. Очевидно, камера была где-то спрятана, и она смотрела по сторонам, пытаясь определить источник голоса. — Камера за рамкой, — сказал Персиваль. — Серебристой. Она пустая. Должно быть, Сэвидж услышала его, потому что посмотрела Кетту в глаза и что-то сказала, но звук не работал. — Уберите палец с кнопки, — объяснил Персиваль. — Он работает как рация. — …где? — спросила Сэвидж. — Портер? — Это Кетт, — ответил он, нажимая кнопку микрофона. — Я вижу вас через телефон Персиваля. — Судя по всему, это камера видеонаблюдения, — сказала Сэвидж и взяла что-то с полки. И мир перевернулся. — Такие есть во всех комнатах, — объяснил Персиваль, садясь на стул. — За исключением ванной. — Вы себя снимаете? — спросил Кетт. Тут он услышал шипение и победный крик. Обернувшись, увидел, что Эви подносит к губам бутылку кока-колы. — О господи, Эви, нет! — Он подбежал к ней и схватил бутылку. — Кока-кола? Ты сошла с ума? Тебе три года! Отдай бутылку. — Нет! — закричала она. — Это мое! Я сама открыла! — Просто посиди здесь, — сказал Роберт, показывая на стул. — Тебе больше нельзя сахара.