– Да, он поразительно похож. Кроме, может быть, глаз. Миккельсен включил два стоявших на столе монитора. – Там на потолке четыре камеры, по одной в каждом углу. Трансляция идет вот на эти мониторы. Камеры захватывали всю допросную. Луве убедился, что все происходящее будет записано. – Сейчас я вызову соцработника и адвоката. Минуту… Пока Лассе устанавливал связь, Луве и Олунд рассматривали мальчика, почти неподвижно сидевшего по ту сторону стекла. – Может быть, Нильс или я зайдем вместе с вами, представим вас? – спросил Лассе после недолгого молчания. – Не нужно, – сказал Луве. – Не обижайтесь, но мне не хотелось бы, чтобы он видел меня в вашей компании. Лассе положил руку ему на плечо. – Ну что же, удачи. Тревожная кнопка под столом, хотя она вряд ли понадобится. Луве не пошел в допросную напрямую, через дверь, которой две недели пользовались полицейские, соцработники и адвокаты. Он вышел в коридор. Другую дверь допросной охраняли два надзирателя. Когда Луве попросил одного из них отпереть, тот усмехнулся. – Это вы должны решить, выслать его или нет? – Выслать?.. – Да. Он же не подкидыш какой-нибудь. Он нелегальный беженец. Вы что, не понимаете? – Вот как… – Луве указал на дверь. – Если вы мне откроете, мне будет проще разобраться, кто он. Охранник пожал плечами, улыбка на его лице увяла. Он достал карту-ключ и ввел код. – Прошу. Захотите выйти тем же путем – стучите. Луве набрал воздуху в грудь и шагнул в кабинет. В допросной оказалось прохладнее, чем в коридоре. Тихо гудел кондиционер. – Здравствуй, меня зовут Луве Мартинсон, – сказал Луве. – Ты не против, если я присяду? Мальчик без имени и истории смотрел на Луве глазами из другого мира. * * * Ларс Миккельсен не особенно любил кино. Возможно, за годы службы в полиции он провел слишком много времени, просматривая записи изнасилований с камер видеонаблюдения, и все, что хоть как-то касалось видео, для него несло на себе отпечаток уныния. У одного его бывшего коллеги была исключительная память на лица, которая выражалась в том, что он везде видел киноактеров. У ленты заграждения мог нести вахту Аль Пачино, Мэрил Стрип дежурила в вестибюле полицейского управления. Сам Лассе не умел так улавливать сходство, но в случае Каспара ошибиться было невозможно. Лассе взглянул на экран телефона с кадром из “Смерти в Венеции” Лукино Висконти: пляж, одетый в матроску андрогинный Тадзио, которого сыграл Бьёрн Андресен, а рядом одержимый им немолодой мужчина. А может, того мужчину привлекала юность сама по себе. Лассе не помнил, в чем заключалась идея фильма, но смотрел его пару раз в образовательных целях. Есть круги ада, а есть адские круги педофилии. Мальчику из “Смерти в Венеции” было четырнадцать, мужчине – за пятьдесят. Лассе закрыл сайт и стал смотреть, как Луве заходит в допросную. Ладно, Луве не захотел, чтобы Каспар связывал его с людьми, которые допрашивали парня, подумал он. Но зачем ему понадобилось заходить именно через эту дверь? – Здравствуй, меня зовут Луве Мартинсон. Ты не против, если я присяду? Мальчик, насколько Лассе смог разобрать, никак не отреагировал. Луве поставил сумку – коричневый кожаный портфель – на пол рядом с пустым стулом напротив Каспара. – Если ты не хочешь, чтобы я садился за стол, подай мне какой-нибудь знак, ладно? Новая акустическая система была что надо. Лассе ясно слышал дыхание, шорох одежды. Он никак не мог привыкнуть к тому, насколько отчетливо звучит голос в динамике. Казалось, что говорящий совсем рядом, хотя на самом деле до него несколько метров. Звукоизоляция каким-то образом влияла на восприятие реальности: одностороннее стекло казалось огромным телеэкраном, звук следовал с задержкой. Луве стоял, молча глядя на Каспара. Каспар не отрываясь смотрел на него. Секунды убегали, и Олунд повернулся к Лассе. – Что он делает? – Не знаю. Лассе молча считал секунды. Когда он досчитал до сорока, Луве осторожно приблизился к столу и сел напротив Каспара. Через зеркало Гизелла обоих было видно в профиль – не лучший вариант для наблюдения за мимикой. Одна камера показала мальчика с более удачного ракурса, и Олунд увеличил картинку. Луве тем временем положил портфель на стол. Лассе покосился на другой экран, где шла видеоконференция с представителем социальной службы и адвокатом. Соцработница из администрации района, женщина лет тридцати, наблюдала за разговором из своего кабинета в паре километров от полицейского от управления. Адвокат, сидевший в Кунгсхольмене, только в другом кабинете, рассеянно листал документы, разложенные на столе. Оба смотрели ту же трансляцию, что и Лассе с Олундом. Правил пока никто не нарушал, и им оставалось только молча наблюдать. Луве, все так же молча, расстегнул портфель и заглянул в него, после чего снова щелкнул замочком, ничего из портфеля не достав. О чем думал Каспар, понять было невозможно, но мальчик не спускал с Луве глаз. Прошла минута; ничего как будто не изменилось, но, когда мальчик пошевелился и Луве тут же повторил его движение, Лассе начал догадываться, что происходит по ту сторону стекла. Каспар рефлекторно моргнул – и Луве моргнул. Каспар сглотнул, пошевелил губами. Луве сглотнул, пошевелил губами. Мельчайшие, еле уловимые движения. Не разглядишь, если не знать, на что смотреть. – Понимаешь, что делает Луве? – спросил Лассе через пару минут. Олунд кивнул: – Отзеркаливает. Наконец Луве улыбнулся Каспару и встал. Не говоря ни слова, он повернулся к мальчику спиной, подошел к двери и постучал. Через несколько секунд замок щелкнул, охранник открыл дверь, и Луве вышел в коридор. Каспар смотрел на дверь, которая снова закрылась. Кто-то из наблюдавших за процессом по видеосвязи кашлянул. Соцработница, сидевшая у себя в кабинете, наклонилась к камере и спросила: – Вы можете объяснить, что происходит? – Они знакомятся друг с другом, – объяснил Лассе. – Ну… А почему он вдруг вышел из кабинета? – Луве… – Лассе замолчал. Он и сам ничего не понимал. – Луве сейчас в коридоре. Пойду спрошу, как он. Олунд придержал его за руку: – Подожди-ка. Тут только Лассе сообразил, что Луве оставил портфель на столе. Каспар посмотрел на него, покосился на дверь и снова перевел взгляд на портфель. Потом он потянулся к портфелю, повернул его к себе и расстегнул пряжки. Когда Каспар заглянул внутрь, на лице у него явственно выразилось изумление. Изумление, подумал Лассе. * * * – Ну, составили мнение? – спросил охранник, запирая за Луве дверь. – Он прикидывается? Ребенок-беженец, которому все равно, что с ним будет? Луве вздохнул. – Согласно шведскому законодательству, ребенок, которого нашли на шведской земле, считается гражданином Швеции и членом того муниципального округа, где его нашли, пока не будет доказано обратное. Поэтому пока этот мальчик – швед из Сольны. – То есть вы считаете, что это ребенок, хотя наверняка сказать не можете? В голосе охранника прозвучало презрение. У Луве не было ни времени, не желания спорить. – Я скоро вернусь. До того как увидеть Каспара лично, Луве полагал, что в его случае может иметь место синдром отстраненности. Вопреки мнению большинства, это состояние иногда возникало не только у беженцев, но и у маленьких шведов; в основе его чаще всего лежал тот или иной вид аутизма. Споры о том, симуляция это или нет, были долгими, но исключительно потому, что все свелось к проблеме беженцев. Обсуждение детских психических расстройств, к сожалению, вылилось в политические дебаты, а уж заявление о том, что такого диагноза не существует, и вовсе звучало дико. В случае Каспара Луве не исключал ту или иную форму синдрома отстраненности, однако не особенно в нее верил. Более вероятным ему казался селективный мутизм – разновидность социофобии, которая выражается в неспособности человека говорить, когда он не чувствует себя в безопасности. Да, синдром распространен в основном у детей, но, если это расстройство не лечить, во взрослом возрасте оно никуда не денется, а то и усугубится. Селективному мутизму бывают чаще подвержены билингвы. Напрашивался вывод о том, что Каспар все-таки не швед.